ПОСОЛЬСТВО

(Из романа «Кривоустовы»)

Когда на московский престол избрали Бориса Годунова, польский король Сигизмунд III Ваза поспешил отправить к новому государю посольство. Цель визита не вызывала сомнений: уладить пограничные споры и заручиться нейтралитетом Москвы в разгоравшейся войне за шведский престол. Возглавлял посольство выдающийся государственный деятель того времени, канцлер литовский Лев Сапега. (В те времена ещё не было принято слово «белорус», а ведь можно назвать оршанца Льва Ивановича одним из самых замечательных сынов этого народа). Канцлера сопровождали каштелян варшавский Станислав Варшицкий и писарь Великого княжества Литовского Илья Пелгржимовский. Не бог весть какая представительная свита. В иерархии каштелянства (административная должность, что-то типа гражданского губернатора территории) варшавский значился в числе менее уважаемых, даже в сейме он сидел на серой лавке, у стеночки…

Делегация въехала в Москву 16 октября 1600 года. В тот же день пана Сапегу известили, что царь Борис принять его не может по причине болезни – у него, мол, болит палец на ноге, подагра. Послов разместили под строгим надзором, как водится. И потянулись долгие дни ожидания – болезнь не отпускала.

Через месяц безделия у пана Сапеги появился повод проявить возмущение. Неподалеку от хором, в которых разместили послов, произошёл пожар и сгорело несколько домов – не столь уж редкое явление в русских городах того времени. Не зря говорилось: Москва сгорела от грошовой свечки… А в палатах, где содержали поляков и литвинов, для сохранения тепла на полу была постлана солома.

- Случись, боже сохрани, пожар, – выговаривал пан Сапега приставу, – не только вещей не спасёшь, но и сам не выбежишь. Если нас ещё долго станут держать в такой тесноте, нам придётся самим о себе позаботиться.

Это выглядело уже прямой угрозой срыва переговоров.

Лишь 26 ноября, на осеннего Егория, состоялся приём. Пан Сапега решил, что теперь-то и начнётся обсуждение накопившихся взаимных претензий. Однако царь ограничился лишь формальным представлением ему послов. Причём рядом с ним в отдельном кресле сидел и царевич Фёдор, что вообще повергло делегатов в изумление. И заставило призадуматься. Видать, не столь прочно чувствует себя новый русский царь на троне, сделали они вывод, коль настолько наглядно заботится о том, чтобы все привыкали к сыну-наследнику. Сильному государю подобная демонстрация ни к чему! О том, что таким образом царь Борис приучает сына к власти, воспитывает будущего своего преемника, не подумали.

Насколько ж каждое действо всякий может трактовать по-разному, в зависимости от своего разумения!..

Наконец назначили день начала переговоров – 3 декабря. Послы торжественно явились во дворец. Однако их вновь поджидало жестокое унижение. Вместо царя они увидели всё того же его одиннадцатилетнего сына, который передал отцовскую волю, чтобы условия мира оговорить с боярами.

- Мы рады этому, – с достоинством ответил уязвлённый пан Сапега. – Не для того мы сюда приехали, чтобы на боку лежать и бездельничать.

Переговоры начались со споров, как следует официально  величать московского царя. Титулование государя считалось делом чрезвычайно важным. «Умаление» титула приравнивалось к государственному оскорблению, так как это косвенно свидетельствовало, что данный человек, либо государство, им представляемое, не признаёт за царём права на ту или иную территорию. Титул царя следовало оглашать полным, сокращённым и совсем уж кратким. Каждая такая форма употреблялась в строго определённых ситуациях. От послов в официальных документах требовалось использовать самый полный титул. Между тем в числе других территорий, названия которых нашли отражение в полном чине царя, значились Псков (с 1509 года), Смоленск (с 1514-го)… А эти города объединённая Речь Посполитая считала своими. Титулование русского царя владетелем Пскова и Смоленска означало признание их принадлежности России.

Бояре настаивали на своём. Шляхтичи – на своём.

- Не станете титуловать по чину, мечом заставим! – пригрозили бояре.

- Войну начать вы можете, – надменно ответил пан Сапега. – А вот как она закончится – то в руках божьих.

В конце концов, решили пока ограничиться кратким титулованием, согласившись, что по спорным территориям разговор состоится отдельный.

На следующий день пан Сапега передал боярам условия Вечного мира между государствами.

Надо признать, что он представлял собой выдающийся программный документ. В нём значились 23 пункта. По сути, в них предлагалась программа слияния в единое целое трёх государств – Московского царства, Польского королевства и Великого княжества Литовского. Это являлось давней задумкой канцлера. В проекте предусматривалось проведение общей внешней политики, упразднение всяческих препон в перемещении и общении людей по всей территории объединённого государства, гарантии свободы вероисповедания для всех граждан, создание объединённого флота на Балтийском море и общей валюты…

А главное – Речь Посполитая предлагала иметь общего государя! Первоначально сохранялся статус-кво – царь в Москве, король в Кракове или Вильно. Но в случае, если кто-то из государей умрёт без наследника, второй становился правителем объединённого царства-королевства, подтверждая права и  вольности всех народов, и проживая по году в каждой из трёх столиц… Единственное, в чём послы оставались непреклонны – Псков, Смоленск и ещё несколько пограничных городков-крепостей следовало вернуть польско-литовскому государству.

Предложения оказались слишком серьёзными, чтобы их решить с кондачка. Послы вновь томились в почётном заточении, бояре обсуждали программу. Предложение объединиться казалось царскому окружению неприемлемым: в нём содержалась угроза привычному устоявшемуся течению жизни. В размеренную патриархальную действительность грозил ворваться Запад с его новыми, необычными для Руси законами и системой отношений…

Опять же, бабам волю дать, греховодницам!.. С боярами оказались солидарны и православные священники во главе с патриархом Иовом: в привычный миропорядок вторгались католицизм и протестантизм, и главный враг, униатство… В результате в царском окружении не столько обсуждали перспективы и выгоды объединения, сколько искали аргументы, чтобы от подобного союза отказаться. Новаций желали очень немногие, жизнь по старинке представлялась предпочтительнее.

Но ничто не может длиться бесконечно. В конце концов, послов вновь пригласили во дворец. И начали разбирать пункт за пунктом, с чем Дума согласна, а что вызывает неприятие. С союзом военно-оборонительным можно было согласиться. О взаимной выдаче преступников и спору не вызывало – выдавать друг другу беспощадно. Торговле тоже препятствий не чинить, внутренних пошли не имать… Но это всё частности! Основные споры начались по другим вопросам.

Например, о том, кому становиться правителем, если вдруг объединение состоялось бы. Дело в том, что в Польше король избирался. Потому бояре воспротивились самой  вероятности того, что на московском троне окажется Сигизмунд.

- Наследование царства – в руке божьей, – доказывали бояре, как будто не они тремя годами ранее выбирали царя. И уточняли: – На царское венчание возлагать корону полагается священникам, а не рукам мирским.

Не могли они согласиться и на то, чтобы православные свободно вступали в брак с представителями других религиозных конфессий. Воспротивились бояре и праву свободно строить латинянам свои храмы на русской земле. В Москве есть, мол, уже костёлы и другие молельные дома, никто в вере католиков и людей другой веры не ущемляет – и будет!

Но главные словесные баталии развернулись, когда речь зашла о Ливонии. Пан Сапега напирал на то, что магистр (а позднее герцог) Кетлер ещё в 1561 году добровольно признал себя в ленной зависимости от литовской, а позднее от польско-литовской короны. Бояре ссылались на историю – прибалтийские земли принадлежали русским князьям ещё во времена Ярослава Мудрого, и временное владение оккупированными территориями не отменяет исконных прав подлинного владетеля… И те, и другие лукавили. Что рыцари-ливонцы, что русские дружины приходили сюда захватчиками. Ярослав Мудрый основал город Юрьев (ныне Тарту) на месте стародавнего укрепления ливов, и владели им киевские князья всего ничего, после чего им пришлось уйти. Что касается Кетлера, то он и вовсе передал Литве земли, на которые явились незваными гостями его предки и под корень вырезали коренное население края… Да только кто же заботится о точности исторических  событий в подобных спорах?

Страсти накалились до того, что спорщики с обеих сторон перешли на взаимные оскорбления.

- Ты, Лёвка, ещё молод! – кричал на пана Сапегу думный дворянин Михаил Татищев, уцепившись за какой-то аргумент. – Ты всё неправду говоришь, врёшь!

Михаил Игнатьевич Татищев – доверенное лицо царя Бориса, чин имел ясельничего, из Рюриковичей, из князей Соломерецких. Не одно деликатное поручение Годунова ему довелось выполнить. В частности, именно ему впоследствии довелось вести переговоры с иверским царём о женихе для красавицы Ксении и невесты для наследника Фёдора.

Услышав такое оскорбление, Лев Иванович взвился. Назвать лжецом его, Сапегу, представителя рода, второго по значимости в Литовском княжестве! Одни лишь Радзивиллы превосходят по знатности Сапег!

- Сам лжёшь, холоп! – в ярости вскричал литвин. – Тебе не с именитыми послами говорить, а с кучерами в конюшне! Да что там, пся крев!.. Они и то говорят приличнее тебя!

- Что ты раскричался! – довольный тем, что вывел польского дипломата из равновесия, сбавил тон Татищев. – Я ведь докажу, что ты врёшь!

Пан Сапега и сам досадовал, что сорвался на крик. Не пристало ему, послу и вельможе польского короля, опускаться до подобных перебранок.

- Угомоните боярина! – обратился литовский канцлер к Думе. – Не пристало так переговоры вести.

- И в самом деле, угомонись, Михаил Игнатьевич, – попытался урезонить Татищева кто-то из бояр. – Не дело посла иноземного поносными словами позорить…

Разговор опять вернулся к Ливонии.

- Давайте оставим этот вопрос на позднейшее обсуждение, – предложил пан Сапега. – У меня нет полномочий говорить о Ливонии.

- Не лги, посол! – снова встрял Татищев. – Знаем мы, что есть у тебя такие полномочия!..

И вдруг оборвал свой выкрик, умолк, будто осёкся, поняв, что сказал нечто лишнее.

Уже не в первый раз возникало у Сапеги подозрение в том, что при польском дворе имеется у московитов послух – шпион. Оно не удивительно, в общем-то, – среди кичливой шляхты всегда находится немало болтунов, от которых нетрудно узнать, что происходит в окружении короля. Но тут, похоже, дело серьёзнее – осведомитель у царских дипломатов имеется важный.

- Ты лжец, и привык лгать, – собрав волю в кулак, с деланным спокойствием проговорил Сапега. – Я не желаю с такими грубиянами ни сидеть вместе, ни о делах рассуждать.

После этого встал и вышел из палаты, сопровождаемый свитой.

Переговоры вновь зашли в тупик. Вновь тянулись дни, послы ждали решения Боярской думы.

А вскоре стало понятно, чего ради затягивают переговоры московиты.

В Москву прибыло посольство герцога Карла Сёдерманланда, шведского правителя, боровшегося за королевскую корону. Посланцев специально провезли в Кремль так, чтобы их увидели послы польские.

Опять потянулись многоходовые и противоречивые дипломатические игрища. Шведам бояре говорили, что Польша Ливонию им уже уступила, а полякам, что так же поступили шведы… В конце концов, в августе 1601 года (через десять месяцев после приезда!), пана Сапегу с товарищами отпустили восвояси. Литовский канцлер был разъярён. По сути, он сумел добиться только одного: был предотвращён союз царя Бориса с господарём молдавским Михаилом, который, объединив Валахию и Трансильванию, теперь претендовал на некоторые территории, некогда принадлежавшие Молдавии, а теперь находящиеся под Польшей.

***

Дополнения:

Роман «Кривоустовы»: http://starodymov.ru/?p=28937

Лев Сапега: http://starodymov.ru/?p=4706

Михаил Татищев: http://starodymov.ru/?p=28189

Борис Годунов: http://starodymov.ru/?p=26960

Герцог Карл Сёдерманланд: http://starodymov.ru/?p=3780

Речь Посполитая: http://starodymov.ru/?p=29835

Герцог Кетлер: http://starodymov.ru/?p=286