Поход «во французские земли»:

Россия в кампании 1815 года.

В большинстве исследований, посвящённых истории Седьмой коалиционной войны в период «Ста дней» Наполеона, вообще не упоминается об участии русской армии в боевых действиях или говорится о том, что войска Александра I не успели принять участие в военной кампании. На деле это не совсем так.

Действительно, основные силы русской армии под командованием Михаила Барклая-де-Толли, направленные к границам Франции, просто физически не могли принять участие в военных действиях, хотя они шли достаточно быстро из Польши. Правда, авангард под командованием французского графа и российского генерала Карла де Ламберта в начале июня участвовал в боях вместе с баварцами.

Второй поход во Францию российских войск оказался почти бескровным,
если, конечно, не считать санитарные потери от болезней, которые при движении большой массы войск естественно неизбежны. Многие мемуаристы назвали его военной прогулкой. Между 24 и 30 июня 1815 года русские полки переправились у Мангейма через Рейн, а уже 26 июня блокировали крепость Мец, где противник оказал упорное сопротивление, предприняв ряд вылазок. Гарнизон сдался лишь 24 июля. С ходу капитулировала лишь крепость Марсаль. Русские части также участвовали в обложении крепостей Вердена, Витри, Тионвиля, Туля, Саарбрюкена, Суассона, Фальцбурга и Ла-Пти-Пьера, затем Бича и Сарлуи, а специально сформированный отряд светлейшего князя генерал-адъютанта Александра Чернышёва смог взять город Шалон-сюр-Марн, при этом был взят в плен генерал Андре Риго (личность чрезвычайно колоритная, но о нём как-то в другой раз) и до 500 рядовых, а также захвачено шесть орудий (единственные русские трофеи в этой кампании). Кроме того, русским отрядам в тылу пришлось ещё бороться в лесах Вогезских гор с французскими партизанами, представлявшими более грозную силу, чем в кампании 1814 года.

В Париже после отречения Наполеона власть перешла к Временному правительству во главе с Жозефом Фуше, который, по общему мнению, тайно подготавливал возвращение Бурбонов в страну. Сопротивление отдельных малочисленных французских корпусов на всём периметре границ уже не играло решающей роли. Одна за другой перед союзниками капитулировали французские крепости. Войска объединённой Европы просто наводнили Францию. Луи-Николя Даву, занимавший пост военного министра, один из самых талантливых наполеоновских маршалов, смог сосредоточить у Парижа до 80 тысяч человек и стремился не допустить взятия столицы, куда уже подошли армии Блюхера и Веллингтона. Но силы были слишком неравные. По соглашению, подписанному 7 июля 1815 года, союзники вступили в Париж, а войска Даву должны были отступить за Луару. К англичанам и пруссакам присоединился кавалерийский отряд генерала Чернышёва, также вступивший во французскую столицу. Он сообщил российскому императору о неприязненном отношении парижан к пруссакам и о просьбе герцога Веллингтона, чтобы именно русский царь прибыл в Париж, «дабы положить конец запутанности дел вообще».

Александр I срочно выехал из Сен-Дизье в Париж. В сопровождении небольшого эскорта он проделал путь длиной более 200 вёрст через территорию, ещё не занятую союзниками, и 10 июля прибыл во французскую столицу. В это время там правили бал пруссаки, крайне ожесточённые против французов. Блюхер, например, жаждал расстрелять самого Наполеона, а поскольку это не удалось, то хотел взорвать Йенский мост и Вандомскую колонну, и для этого были сделаны необходимые приготовления. Это варварское решение было отменено лишь после вмешательства российского монарха. Везде, где находились прусские войска, устанавливался достаточно жёсткий режим и процветало взимание контрибуций. В состав гарнизона Парижа, правда, по желанию Александра I, были введены русские 3-я гренадерская и 2-я кирасирская дивизии.

Необходимо сказать, что в 1815 году русские, шедшие во второй линии войск, оказались уже не столь влиятельной силой, как годом ранее, они уже потеряли своё прежнее эксклюзивное положение. Как свидетельствовал прибывший во французскую столицу русский офицер Дмитрий Душенкевич, город весь был заставлен бивуаками войск, «однако не русскими; и приметна была на каждом шагу какая-то смутная печать во всём Париже и на всех парижанах; тот же город, да не так в нём теперь, как было год тому назад». У Александра I не было уже прежнего безоговорочного влияния, безусловно, к его голосу прислушивались, но господствовало коллективное мнение союзников.

Благодаря иностранным штыкам прибывший в обозе союзных армий Людовик ХVIII во второй раз вернул себе французский престол. Наступил период «белого мира» и оккупации большой части территории Франции войсками седьмой коалиции. При полном попустительстве союзников на страну со стороны роялистов обрушился белый террор, или умиротворение Франции. Разгул и бесчинства «белых якобинцев» особенно оказались сильны в момент передачи власти (несколько недель) от имперских чиновников к королевским властям, или фактического отсутствия администрации на местах.

Помимо открытых преследований сановников и участников восстановления Империи, в 1815 году роялистами-католиками осуществлялись погромы протестантов в Южной Франции, во время которых убитыми оказались несколько генералов (среди них маршал граф Гийом Брюн), пытавшихся заступиться за жертв расправы. Были составлены проскрипционные списки, только в первых двух списках содержались имена 19 военных. Кто-то подлежал по решению военного суда смертной казни (например, расстрел по надуманному обвинению братьев-близнецов генералов Пьера и Мари Франсуа Фоше, дивизионного генерала Бертелеми Мутон-Дюверне расстреляли уже в 1816 году), кто тюремному заключению, кто высылке, кто лишался чинов и права занимать государственные должности. Наибольшую известность получили судилища «за измену» над полковником Шарлем Ла Бедуайером (в 1815 году он был произведён в чин генерал-майора), одним из первых со своим полком перешедшим в Гренобле на сторону Наполеона, а также над маршалом Мишелем Неем, не выполнившим обещания королю «привезти Наполеона в клетке». Оба процесса закончились приговором о смертной казни без права обжалования, что явно не делает чести французскому правосудию, а заодно и союзным монархам, находившимся тогда в Париже, в том числе Александру I. Собрание порфироносцев в Париже как раз фактически управляло Францией в тот период, даже одного мнения российского императора хватило бы пресечь все кровавые вакханалии роялистов и умерить пыл мщения Бурбонов. Время оправдало приговорённых к смерти, и сегодня они не числятся «изменниками» в истории Франции.

Российский же император, в силу монархической солидарности, откровенно закрыл глаза на происходившее и даже сделал выговор генералу Сергею Волконскому, который вместе с сёстрами решил ходатайствовать о помиловании Ла Бедуайера перед герцогиней Марией Ангулемской, велев передать, чтобы он «перестал бы вмешиваться в дела Франции, а [обратился бы] к России». Примерно такую же реакцию у него вызвали и обращения о заступничестве за Нея бывшего подчинённого маршала — генерала русской службы Анри Жомини. В то же время Александр I пригласил приехать в Россию и материально помог генералу Ипполиту Пире де Ронивиньену (жил там до 1819 года), попавшему в проскрипционные списки, но на просьбу его жены похлопотать, чтобы генералу позволили остаться во Франции, ответил: «Я сего сделать не могу, ибо я теперь не что иное, как солдат Людовика ХVIII».

Российский император явно жертвовал справедливым отношением к происходившему ради незыблемости принципов легитимизма и необходимости вести борьбу с революционными проявлениями. Общественное мнение было тогда в основном на стороне подсудимых. Слишком многие осуждали бездушную судебную систему, автоматически штамповавшую обвинительные вердикты и слепо выполнявшую политическую волю Бурбонов, слишком многие симпатизировали осуждённым и порицали вынесенные приговоры. Например, хорошо известный в России английский генерал Роберт Вильсон, имевший реальные заслуги в войнах с Наполеоном и его бескомпромиссный противник, сначала вместе с двумя английскими офицерами пытался освободить маршала Мишеля Нея. Позже он стал соучастником побега из тюрьмы также приговорённого к смерти наполеоновского министра графа Антуана Лавалетта, спасшегося, переодевшись в платье своей жены, оставшейся вместо него в тюрьме.

Многие мемуаристы, а затем и историки, отмечали, что именно с 1815 года поменялся характер Александра I. Начался период его увлечения мистицизмом. Некоторые связывали изменения в поведении со знакомством и влиянием на него баронессы Варвары фон Крюденер, известной своими религиозно-мистическими взглядами. Как раз с этого времени он становится очень взыскательным к вопросам воинской дисциплины и строгому соблюдению установленной формы одежды, с удвоенной силой вновь у него просыпается страсть к парадам и маршировке войск.

Именно этим объясняют проведение грандиозного смотра русской армии в Вертю 6 и 9 сентября 1815 года. В первый день была произведена репетиция, которой государь остался чрезвычайно доволен, а во второй день были приглашены триста коронованных и высоких иностранных гостей (а всего до 10 тысяч иностранцев), и в их присутствии 150 тысяч русских солдат и 540 орудий прошли церемониальным маршем, которым лично командовал Александр I. Армия занимала пространство в несколько вёрст, а сигналы для команд подавались орудийными выстрелами. На всех иностранных военных маршировавшие (никто ни разу не сбился с ноги) на обширной равнине 150 тысяч русских солдат произвели неизгладимое впечатление. Бесспорно, это была демонстрация всей Европе боевой мощи России. В некоторой степени это было показательное выступление, которым остался очень доволен в первую очередь инициатор этого показа Александр I. Александр Михайловский-Данилевский, подробно описавший в своём дневнике этот знаменитый смотр, вложил в уста императора следующую фразу: «Я вижу, что моя армия первая в свете, для неё нет ничего невозможного, и по самому наружному виду её никакие войска с нею сравняться не могут».

Любовь к парадам и смотрам, вообще к показушной стороне дела, с тех пор стала отличительной чертой не только представителей династии Романовых, но и, по традиции, всех российских правителей. Такие мероприятия русский император, победитель Наполеона, ценил гораздо выше, чем боевые подвиги своих полков. Не случайно российский генерал-фельдмаршал граф Барклай-де-Толли именно за «ревю» в Вертю, а не за выигранное сражение был пожалован в княжеское достоинство российской империи. За этот смотр в Вертю щедро получили награждения и другие русские военачальники.

Сайт «ВЕЛИАЯ ФРАНЦИЯ»

(В контакте)

(Текст приведён с незначительными дополнениями – надеюсь, автор за них не осерчает)

.

Предыдущая публикация о событиях 1815 года: https://starodymov.ru/?p=48253

Русские в Париже в 1814 году: https://starodymov.ru/?p=45288

Михаил Барклай-де-Толли: https://starodymov.ru/?p=39626

Александр Чернышёв: https://starodymov.ru/?p=45511

Людовик XVIII: https://starodymov.ru/?p=45335

Сергей Волконский: https://starodymov.ru/?p=42485

Александр Михайловский-Данилевский: https://starodymov.ru/?p=45101

Карл де Ламберт: https://starodymov.ru/?p=41623