Начальная публикация: https://starodymov.ru/?p=49136

Предыдущая публикация: https://starodymov.ru/?p=49448

Сейчас я вновь отступлю от избранного варианта изложения текста и приведу буквальный авторский текст, присвоив себе право самую малость подкорректировать его в соответствии с принятыми сегодня текстуальными нормами. Право, приведённый текст и сам достаточно красноречив, чтобы его ещё дополнительно комментировать или пересказывать с целью усиления эффекта.

***

«Не помню, на какие сутки, после отъезда из Омска, мы прибыли в Каинск. Здесь мы решили устроить небольшую передышку и дать отдохнуть нашим измученным лошадкам и всем нам, и команде выспаться, и выпариться в бане, чтобы избавиться, по возможности, от пожиравших нас миллиардов паразитов, которыми щедро поделились с нами гостеприимные хозяева наших ночлежек.

На следующее утро я узнал, что около станции Курган, расположенной в 1 ½ верстах от гор. Каинска, стоит военно-санитарный поезд и, т. к. у нас двое из команды заболели сыпняком, то я хотел их поместить в этот поезд.

Приехав на ст. Курган, я увидел на путях несколько составов поездов, из которых один состоял из пульманских вагонов, I и II классов, принадлежавших, как я узнал, одному из Командующих Армиями (не помню, Войцеховскому или Сахарову). Главврач санитарного поезда не посоветовал мне помещать моих больных к нему в поезд, т. к. он находился в ужасном состоянии: вагоны-теплушки почти не отапливались, больные и раненые голодали, и их больше умирало от лишений, чем от эпидемий и ран. Медикаментов у них было тоже очень мало, и врач просил меня снабдить ими их аптеку, что я охотно сделал.

Во время нашей беседы в вагон вошёл молодой, важный на вид офицер с аксельбантами, — адъютант Главкома и передал приказ последнего, чтобы я явился к нему. Уже одно слово “приказ»” произвело на меня неприятное впечатление и не предвещало ничего хорошего. Но я решил не уклоняться от этого “любезного приглашения”, больше всего из любопытства увидеть одного из этих пресловутых Главкомов в теперешнем для них курьёзном положении.

В сопровождении адъютанта направился я к поезду Командующего армией. Застал я его сидящим в салон-вагоне за письменным столом, покрытым целой грудою дел и бумаг. В другом конце вагона сидели две миловидные машинистки и трещали на ремингтонах.

“Вы уполномоченный Глав. Упр. Кр. Кр. В.?” — обратился он ко мне с вопросом, и на мой утвердительный ответ кратко и чётко отчеканил: “Потрудитесь находящийся в вашем распоряжении транспорт из 40 подвод, — освободить и к завтрашнему утру, к 9 ч., доставить сюда и сдать полковнику N”.  Я ответил ему, что обозы подчинятся только законным распоряжениям своего прямого начальства и не имею права бросить на произвол судьбы ценного имущества Кр. Кр. Генерал вспылил, и, повысив голос, грозно заявил: “Без рассуждений, — извольте немедленно исполнить моё распоряжение – иначе я употреблю силу!”. Я понял, что с таким зазнавшимся самодуром бесполезно спорить, и что я, к тому же, не гарантирован получить пулю в лоб за неисполнение его “боевого приказа”.

Мы очутились в крайне затруднительном положении. В Каинске некому и некуда было сдать имущество Красного Креста на хранение. Сопротивляться мы не были в состоянии. Приходилось подыскивать какой-нибудь другой выход из создавшегося положения.

Мы его нашли. Вернувшись со станции, я сейчас же собрал всех своих сотрудников, и мы сообща решили прибегнуть к хитрости: не ожидая завтрашнего утра, с наступлением ночи, собраться в путь и, воспользовавшись темнотою, выбраться из города незамеченными кордоном часовых, расставленных Ком-армией, — и не допускавшим выезда из города без особого разрешения.

По счастливой для нас случайности с вечера началась снежная пурга и в 2-х шагах нельзя было различить, что делается.

Наш транспорт потянулся, имея во главе верхами поручика и вахмистра. На каждых санях сидело по одному вооружённому добровольцу, а в конце ехал я. Когда мы поравнялись с заставой, транспорт был остановлен окриком часового. Дежурного вахтенного офицера поблизости не оказалось, он, очевидно, спрятался где-нибудь от пурги. Наш поручик объяснил часовому, что едет обоз воинской части, и что пропуск находится у начальника обоза В., едущего в последних санях. Часовой пропустил транспорт и, когда мои сани поравнялись с ним, попросил предъявить пропуск. Я вынул один из многочисленных, имеющихся у меня мандатов Кр. Кр. и, при свете фонаря, показал ему. Наверное, часовой был малограмотный, а большая печать на мандате импонировала, и он, не разобрав подписи, молча пропустил нас. И так хитрость наша удалась.

Больных добровольцев пришлось везти с собою, т. к. они умоляли меня не оставлять их в Каинске.

На одном из следующих этапов стряслась над нами новая беда. Проснувшись как-то рано утром, я заметил, что лежащий рядом со мною на полу фельдшер наш в сильном жару — бредит. Когда мы расстегнули его рубашку, чтобы поставить градусник, то увидели, что вся грудь его разрисована сыпняком. Оставлять его в глухой деревушке, без медицинской помощи, было немыслимо, и мы повезли его дальше с собою, в отдельных санях, для чего пришлось пожертвовать частью съестных припасов, которые, я тут же раздал крестьянам.

Не помню точно, которого, но в последних числах ноября без особых дальнейших приключений мы добрались, наконец, до Ново-Николаевска».

***

Показательный эпизод, не правда ли?..

Но вот думается… Как ни ряди, а только в жизни нет единой универсальной оценки на любой случай бытия. Мы принимаем за правомерный вариант, который предлагает автор записок. Но если попытаться взглянуть на случившееся с другой колокольни…

Взглянем на ситуацию глазами того неведомого командующего армией! У него масса проблем и жуткая нехватка транспортных средств. У него не хватает абсолютно всего!.. У него голова идёт кругом от бессилия и от осознания бессилия как-то изменить обстановку.

А тут невесть откуда появляется обоз, полностью обеспеченный всем необходимым, и везёт некое имущество, которое требуется на фронте, в лазаретах, в госпиталях, но его по неподдающейся логическому обоснованию причине тащат в тыл… И при этом обоз можно считать бесхозным, потому что нет поблизости официальной силы, которая могла бы за него вступиться.

Право, я понимаю этого генерала, который попытался реквизировать санный поезд. К генералу Войцеховскому я отношусь с большей симпатией, к Сахарову с меньшей, но в данный момент это не имеет принципиального значения. О ком бы из них ни шла речь в приведённом отрывке, тот генерал пытался действовать в конкретной ситуации в интересах своей армии…

Волков, конечно же, поступил в соответствии со своими представлениями о чести и долге. Выше уже шла речь о том, что он вообще зарекомендовал себя человеком ответственным. Он поступил так, как следовало поступить порядочному человеку и столбовому дворянину.

Но лично меня ещё с момента первого прочтения дневника не оставляет мысль — могу признать, что не совсем красивая… Да подчинился бы Николай Николаевич приказу нахрапистого генерала, сдал бы ему вверенное имущество, снял с себя бремя командования, вытребовал бы бумагу, подтверждавшую насильственную реквизицию имущества, которую, опять же, нет сомнения, тот генерал без колебаний подмахнул бы, — и со спокойной душой отправился бы восвояси!..

Нет же, он поступил в соответствии с кодексом чести, в соответствии с совестью, с представлением о том, как следует поступать дворянину и порядочному человеку.

.

Генерал Сергей Войцеховский: https://starodymov.ru/?p=37798