СЛОВО О ТЕХ, КТО НАС ВЫВОДИЛ В ЛЮДИ…

У каждого из нас живут в памяти педагоги, которые оставили в нашем становлении определяющий след. Конечно же, в реальности приходится говорить о них в прошедшем времени. Потому что мало кто из наших педагогов дожил до нынешнего дня. Кто знает, быть может, и хорошо, что не дожили… Впрочем, это вопрос из разряда «быть может», и тут каждый волен рассуждать по-своему.

…Свою первую учительницу я не помню. Мой отец был военным, и первую половину детства я кочевал по гарнизонам; сменил несколько школ и, соответственно, педагогов. Я помню отдельные фрагменты из первых классов, в которых облик учительницы не сохранился.

Разве что вот такой факт… Помню, что мы поначалу писали в тетрадке для первого класса, в густую косую линейку, карандашом, и только тем ученикам, у кого палочки и крючочки получались аккуратными, разрешали перейти на перьевые ручки. У меня не получалось, и я страшно переживал из-за этого… Я помню этот момент, когда учительница разрешила мне писать ручкой, а не карандашом – я даже помню, что она сказала это устало, не поощрительно, не в смысле «ты молодец, добился», а как-то буднично, мол, ладно уж, достал ты меня, что с тобой поделать…И со следующего дня я свои каракули выводил уже пёрышком «рондо»…

Потом моего отца перевели к очередному месту службы. И пока нам не выделили квартиру, мы с братом в течение года жили у бабушки в Белорусии, в полусотне километров от Минска, в посёлке Руденск. И там ходил, соответственно, в школу. Я тоже не помню своей учительницы; осталось только в душе, что она каждую неделю вместо классного часа предлагала мне прочитать написанное за эту неделю; я писал тогда свой самый первый роман (если разобраться, белиберда несусветная, что и понятно для автора девяти лет)!..

Но эта простая сельская учительница понимала, насколько важно поддержать ребёнка, у которого прорезалась тяга к творчеству; при её участии я возомнил, что что-то могу в писательском труде.

А потом был украинский Житомир, в котором я прожил сознательную часть детства и юности – до самого поступления в военное училище.

О своих школьных учителях той поры я могу говорить и писать много. Конечно же, они были все разные, и в воспоминаниях оставили разный след… Но самым моим любимым учителем остаётся преподаватель русской словесности Кацман Исай Иосифович. Педагог с большой буквы, достойный значительно более высокой кафедры, чем рядовой учитель рядовой школы среднего советского городка…

В ту пору учительский труд не был настолько зажат бюрократическими рамками планирования и отчётности, и Исай Иосифович позволял себе формы преподавания, которые вряд ли получили бы сегодня одобрение.

Например, он предлагал нам написать сочинение по любой художественной книге, кроме приключенческой. То есть, Майн Рид, Фенимор Купер, Роберт Стивенсон или Жюль Верн отметались сразу… Обстановка на уроках этого педагога всегда складывалась довольно непринуждённая, но в известных рамках, конечно же, в ту пору к учителям оставалось уважение непререкаемое. То есть спрашивать и советоваться дозволялось… Помню, кто-то спросил, можно ли написать сочинение по роману Януша Пшимановского «Четыре танкиста и собака» – экранизация его пользовалась невероятной популярностью…

Лично я писал сочинение по роману Чарльза Диккенса «Большие надежды» – чем крайне удивил учителя, который не знал, что я эту книгу читал и что она на меня произвела громадное впечатление.

А то затеял он своеобразный диктант: он читал текст на украинском языке, а нам предложил записывать услышанное по-русски. Какое развитие образности и обогащение ассоциативного ряда, какое развитие способности подбора синонимов, какое развитие умения точного восприятия мысли автора!.. Помню, меня поставило в тупик слово «джерело» – и с тех пор запомнил, что это «источник».

Вполне естественно, Исай Иосифович вёл у нас школьный литературный кружок. Это сегодня подобные кружки проводятся ради рейтингов, «баллов», да ещё порой и за деньги… В ту пору подобные объединения действительно являлись кружками по интересам.

Вспоминается такой эпизод… Приношу я ему какой-то рассказ, который мне показался просто шедевром (а что ещё можно написать, когда тебе ещё не исполнилось 15?)… Прочитал учитель, и спрашивает: «Ну и что?»… Я начал объяснять, что тут сокрыто, что тут подразумевалось…

А Кацман мне и сказал фразу, которую я помню по сей день:

- Если у читателя после прочтения произведения возникают вопросы, это не ограниченность читателя, а недоработка автора.

Потом он мне ещё что-то говорил: про внутреннее содержание произведения, про идею и концепцию… В общем, про то, что произведение – это не вещь в себе, а нечто цельное, нечто выражающее… Это всё я не запомнил, а вот вопрос «ну и что?» стал для меня мерилом при написании текстов на всю последующую творческую деятельность.

…Затеял наш Исай Иосифович вечер памяти Некрасова. В частности, предложил поставить на школьной сцене эпизод из поэмы «Русские женщины». Мне отводилась роль генерал-губернатора Иркутска – в кинокартине «Звезда пленительного счастья» (которой все восхищаются, а я не считаю действительной удачей) эту роль играл сам Смоктуновский!..

И снова – о педагогическом мастерстве учителя!.. Там в финале сцены мой герой произносит монолог о том, что мучил княгиню, «но мучился и сам»… Как играть эту сцену?..

- А ты пойми своего персонажа! – напутствовал меня учитель. – Он верный подданный государя, и при этом по-человечески сочувствует княгине!.. Пойми его – и всё получится!..

Наверное, это у меня получилось, коль нам довелось повторять постановку на сцене областного театра.

Он много ещё чего нам дал, замечательный преподаватель русского языка и литературы Исай Иосифович Кацман.

Но было бы несправедливо умолчать ещё о Нелли Борисовне Бройтман – нашей классной даме. Дорогой читатель, да не вызовет у тебя насмешку обилие еврейских фамилий – напомню, что речь идёт о Житомире, городе, который входил в историческую «черту оседлости»…

Она для нас организовала несколько грандиозных турпоездок. От Киева до Херсона и обратно на теплоходе; да с остановкой в Каневе, где похоронен Тарас Шевченко. На автобусе, который в порядке шефской помощи выделил Житомирский завод автозапчастей, по маршруту Минск–Вильнюс–Рига–Таллин–Орша–Гомель… А также на поезде на три дня в Ленинград, с посещением Эрмитажа, Исаакиевского собора и экскурсией по городу…

И это – в эпоху, когда не было интернета, когда по тому же размещению нашей группы в Ленинграде приходилось списываться и созваниваться, когда не он-лайн, а вполне себе хлопотно требовалось абонировать едва не целый вагон поезда или пол-теплохода кают…

Как её ни вспомнить добрым словом!..

Много добрых слов я могу сказать и о преподавателях Донецкого высшего военно-политического училища, в котором мне посчастливилось учиться. Подчеркну: я не об идеологической составляющей обучения. А именно о том, насколько замечательные педагоги у нас преподавали. Они учили нас думать – именно думать, а не воспринимать на веру идеологические догмы…

Всеобщим любимцем у нас был Николай Петрович Трепецов, преподававший Историю КПСС, интеллектуал и замечательный лектор. Казалось бы: ну что могло быть кондовее данного предмета!.. А мы обожали лекции и семинары этого педагога с большой буквы, ибо мы могли высказывать свои суждения по тому или иному вопросу, спорить, отстаивать свою точку зрения, и не опасаться, что если твоя позиция отличается от генеральной линии партии, тебе за это могут грозить какие-то санкции. Например, жаркий спор у нас разгорелся по поводу «Брестского мира» – этой священной коровы большевизма, который я и по сей день считаю ошибкой Ленина и его команды. И мы спорили!..

А потом в моей судьбе была академия. Так случилось, что учиться мне в ней довелось в начале 90-х, в период безвременья, когда государство не знало, чему нас учить, а мы не знали, чему и зачем учиться…

Как-то меня вызвал начальник курса Геннадий Петрович Лисенков. И предложил поработать в Военно-историческом архиве (что в Лефортово), разыскать и обобщить документы о Николае Дмитриевиче Артамонове – начальнике полевой разведки Русской армии в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг. Эта работа оказала огромное влияние на мою дальнейшую творческую, да и не только творческую судьбу.

В последующем я оказался надолго связан судьбами с Геннадием Петровичем – вплоть до его кончины. Его вроде как не назовёшь педагогом в формальном смысле этого слова. Однако по сути, его роль в моей биографии оказалась в значительной степени определяющей.

…Вот назвал я несколько имён своих учителей. А сколько их ещё можно перечислять!..

Право, я не знаю, имеется ли в Сети какая-то интернет-площадка с условным названием «О педагогах – с благодарностью». Но то, что такая нужна – это факт. Память о педагогах, об учителях, о людях, которые предопределили наш жизненный путь, наши успехи, это священное.

.

Веймар: https://starodymov.ru/?p=17517

Руденск: https://starodymov.ru/?p=20043

Житомир: https://starodymov.ru/?p=2864

Исай Иосифович Кацман: https://starodymov.ru/?p=28845

ДВВПУ: https://starodymov.ru/?p=2878

Геннадий Петрович Лисенков: https://starodymov.ru/?p=40011

Спасибо учителям: https://starodymov.ru/?p=41578