ТОТ САМЫЙ РОСТОПЧИН

(Часть-3)

ГРОЗА 12-го ГОДА

Продолжаю рассказывать о книге Фёдора Ростопчина «Ох, французы!». Начало: http://starodymov.ru/?p=25578

Подчеркну: я с интересом читал все произведения Фёдора Ростопчина, объединённые в книге. Только пьесу не осилил – просмотрел по диагонали, не зацепила она меня.

И всё же с нетерпением ждал описания автором событий, относящихся к 1812 году. Думаю, этот интерес вполне понятен.

Из учебников истории, из художественных книг, из воспоминаний современников у меня имелось представление о том, как действовал генерал Ростопчин в период наполеоновского нашествия. А именно: вместо того, чтобы заниматься реальным делом, он писал какие-то глупые афишки, не сумел своевременно организовать планомерную эвакуацию города, а потом сбежал, бросив его на произвол судьбы… (Об этом: http://starodymov.ru/?p=3841 )

Как-то ты оправдаешься перед мной? – думал я, приступая к чтению мемуаров двухсотлетней давности.

И в результате моё представление о Фёдоре Ростопчине и его деятельности перевернулось кардинально!

Нет-нет, я понимаю, что мемуары для того и предназначены, чтобы себя, любимого, выставлять в лучшем свете, чем ты есть в реальности, чтобы оправдывать свои промахи и превозносить заслуги. Сам такой: http://starodymov.ru/?p=20706 !..

Скажу и иное. Некоторые поступки генерала, которые он представляет как похвальные, вызывают у меня по меньшей мере недоумение.

Однако увидел я и то главное, чего не ощущал до прочтения: деятельность генерал-губернатора, быть может, не всегда выглядела последовательной, не всегда достаточно продуманной, однако оказывалась неизменно отвечающей требованиям момента. Из книги я убедился, что в тот период на его месте вряд ли кто-то смог сделать для Москвы и для России больше, чем Ростопчин.

Показательный факт! Принимая назначение на пост генерал-губернатора Москвы, Ростопчин заранее оговорил очень характеризующее его условие. Он просил государя ничем и никак не награждать его в период службы в этой должности. Тем самым он оградился и от завистников, и от злопыхателей.

Главная цель, которую я ставлю перед собой при работе над этими записками: оправдать Фёдора Васильевича в глазах нас – моих собственных и моих современников. Или хотя бы объяснить его поступки.

Начнём с афишек.

Фёдор Васильевич не указывает, откуда у него появилась эта идея – время от времени обращаться к московскому люду с прокламациями. Быть может, сам придумал, или подсказал кто, а то позаимствовал идею у того же Наполеона с его бюллетенями… А то и – самое вероятное – сама идея рождения средств именно массовой информации витала в воздухе…

Но только его афишки стали мощным средством идеологической работы с населением. Они выполняли роль сводок Совинформбюро (см.: http://starodymov.ru/?p=22669 ), только образца начала XIX столетия. В них Ростопчин доносил до народа ту версию событий на фронте, которая представлялась более целесообразной; информировал о ситуации в Москве и окрестностях; а также сообщал о мерах, принимаемых властями. Ну и – что тоже очень немаловажно – афишки стали мощным средством борьбы со слухами, паническими настроениями, вражеской пропагандой.

Обращает на себя внимание следующий факт. В первых выпусках афишек французы показаны как «карлики и щегольки», которые не перенесут условий русской природы; сравнивал Наполеона с Карлом XII, причём сравнение оказывалось в пользу шведского короля. Однако постепенно тональность обращений меняется, они становятся жёстче, суровее. Некоторые их положения в далёком будущем как будто перекочуют в знаменитый сталинский приказ «Ни шагу назад!», хотя бы в той части, которая относится к тыловому обеспечению (см.: http://starodymov.ru/?p=25253 ). Да и призывы к развёртыванию партизанского движения в тылу врага у Ростопчина содержатся вполне недвусмысленные – эта его идея также найдёт своё развитие в годы Великой Отечественной (см.: http://starodymov.ru/?p=22692 ).

Таким образом, есть основания полагать, что те самые афишки, над которыми посмеивались некоторые историки, сослужили свою службу в поддержании морального духа москвичей, да и вообще россиян.

Равно как, немного забегая вперёд, отмечу, что завершающие афишки относятся уже к периоду после освобождения Москвы от наполеоновских войск. В них мы видим целеустремлённого чиновника, который озабочен тем, чтобы возродить город и накормить возвращающихся к родным пепелищам горожан, который борется с мародёрством, занимается проблемой предотвращения болезней, которые вполне могли вспыхнуть в столице по весне…

Итак: пресловутые ростопчинские «афишки» – это вполне оправданное в то время средство идеологического воздействия на народ.

Ну а теперь – собственно записки о нашествии Наполеона.

Я уже отмечал, что деятельность Ростопична в его мемуарах выглядит вполне последовательной.

Фёдор Васильевич показывает, как менялся характер принимаемых им решений в зависимости от того, насколько война приближается к Москве. Давая характеристики полководцам российского воинства, генерал-губернатор подчёркивает, что едва не до последнего дня не знал, будет ли сдана Москва неприятелю. Сам он, отслуживший в молодости в гвардии, в какой-то момент понял, что Первопрестольную придётся оставить. Однако Кутузов продолжал заверять всех окружающих, что ещё не всё потеряно, и что на ближних подступах к городу состоится ещё одно, решающее сражение. В частности, Ростопчин встречался с Кутузовым уже после Бородина, на Поклонной горе, где фельдмаршал, по его словам, предполагал дать сражение, во всяком случае, заверял окружающих в этом намерении.

Мог ли Ростопчин в этих условиях отдать приказ об оставлении города его жителями?.. Задним числом, зная, что произошло дальше, мы можем ответить утвердительно. Но когда будущее туманно?.. Генерал-губернатор колебался и оттягивал окончательное решение. Наверное, слишком долго. Но право, лично у меня душа противится его в этом попрекнуть.

Следует подчеркнуть, что собственную семью Ростопчин отправил в эвакуацию уже буквально в последний момент, когда в том, что город падёт, ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения.

Дальше. Москва до последнего продолжала поставлять в действующую армию ополчение, вооружение и боеприпасы, продовольствие, шанцевый инструмент. Все эти грузы отправлялись в войска гужевым транспортом (а каким же ещё?). И назад лошади возвращались очень редко – войска их попросту реквизировали. Диву даёшься, когда читаешь, сколько тысяч, и тысяч, и тысяч  повозок и лошадей отправила Москва в помощь воюющей армии!

Те состоятельные москвичи, которые имели для того возможность, покидали Первопрестольную самостоятельно: в некоторые дни из города выезжало до 1320 экипажей различной вместимости. У кого таковой возможности не имелось, могли уповать только на… Ну на что человек уповает в подобной ситуации?.. На милость небес!..

Вынужден признать, что раньше я просто не задумывался над этой стороной вопроса. Эвакуация – это только слово. Чтобы реализовать её, требуется транспорт. Лозунга «Всё – для фронта!» в 1812 году ещё не придумали; однако принцип этот в определённой степени действовал и тогда – транспорт действовал в первую очередь в интересах действующей армии.

Война выявила эту громадную проблему! В боевых действиях участвовало всё больше народа, а службы, которая занималась бы эвакуацией в тыл увечных воинов, не существовало. Этот упрёк следует в больше степени адресовать военному ведомству, медицинскому, государству в целом, но никак не конкретно генерал-губернатору Ростопчину, на которого в связи с приближающимся фронтом обрушилось столько самых разноплановых дел.

Конечно, спасть раненых следовало непременно! Но когда Кутузов едва не в последний день перед оставлением Первопрестольной запросил сколько-то телег шанцевого инструмента для строительства оборонительных укреплений – мог ли Ростопчин проигнорировать этот приказ?..

За недопоставку припасов для армии, за игнорирование запроса Главнокомандующего с него мог спросить государь-император. А за невывоз раненых?.. Только совесть – человека и христианина!

И вместе с тем Ростопчин не оставлял без внимания эту свою функцию милосердия! Не имея возможности отправлять раненых телегами, генерал-губернатор организовал отправку их баржами в Коломну по Москве-реке.

За душу берёт фрагмент его записок, где к Ростопчину обращались за помощью раненые, вынужденные выбираться из Москвы в тыл самостоятельно! Кому-то он помог деньгами – и это едва ли не всё, что он мог для них на тот момент сделать.

В том, что огне и дыму оставленной Москвы погибли тысячи солдат и офицеров, получивших ранения на Бородинском поле, Ростопчин, бесспорно повинен, однако лишь в какой-то степени – для спасения увечных он всё же сделал очень немало.

Сам автор приводит такие данные. Из города было эвакуировано 25 тысяч раненых и больных; в городе осталось около трёх тысяч. Поскольку проверить данные из нашего века невозможно, будем считать, что они примерно соответствуют действительности.

…Ставят в вину генерал-губернатору и тот факт, что перед тем, как покинуть город, он выпустил на свободу сколько-то заключённых – они-де и устраивали поджоги. Ростопчин пишет и об этом. Ну а что он должен был сделать в тех условиях?.. Всех казнить без суда?.. Эвакуировать и тюрьмы?.. То есть ещё и на это задействовать столь необходимый для других целей транспорт?.. Оставить арестантов запертыми в камерах, сняв охрану и сняв, соответственно с довольствия?.. Лично на мой взгляд, правильно он поступил!.. Во всяком случае, в решении генерал-губернатора логика прослеживается. Не так?..

По его приказу перед самым оставлением города казнён только один человек – некто Верещагин, чья вина в распространении слухов в пользу нашествия Наполеона считалась доказанной; Ростопчин назвал его «единственным русским, изменившим своему отечеству». И сколько-то уголовников просто отпустили – не тащить же их с собой!

Дальше.

В какой-то момент, после оставления Смоленска, командование русской действующей армии приняло решение удалить из войск людей, в первую очередь иностранных офицеров, которые подозревались в контактах с оккупантами. В общем-то, решение понятное – несмотря на презумпцию невиновности. Таких офицеров отправляли в Москву с сопроводительным письмом, в котором просили Ростопчина отослать подозреваемого куда подальше вглубь страны.

Ростопчин так и поступал: получив такое предписание, он отправлял указанного офицера с пустяшным поручением куда-нибудь в тыл, например, в Оренбург. Но вот что меня в связи с этим поразило! Если офицер выказывал недоумение, протестовал против такого поручения, Ростопчин показывал ему письмо, на основании которого он так поступает. Например, от того же Барклая-де-Толли. Признаться, я с трудом представляю, как это вяжется с представлениями о корпоративной, или о социальной солидарности.  Да и с воинской субординацией тоже…

Узнав о таком недоверии, один офицер попытался застрелиться, однако всё тот же Ростопчин сумел его от этого шага удержать.

На мой взгляд, то, что Ростопчин показывал письма командующих армиями подпавшим под подозрение офицерам, самый некрасивый поступок автора книги. Впрочем, он сам его таковым не считает. Судя по всему, у нас с ним разные представления о том, как должно поступать в подобных случаях.

Упоминает Ростопчин и о том, как он боролся с шпионством, с распространителями пронаполеоновской пропаганды, как занимался высылкой из города иностранцев, в первую очередь французов. Я об этом уже писал, и возвращаться к теме не вижу необходимости.

Только одно замечание. В упоминавшейся уже книге Софи Аскиноф «Московский французы в 1812 году» (см.: http://starodymov.ru/?p=24092 ) рассказывается о том, как сорок французов по приказу Ростопчина посадили на баржу и отправили в Нижний Новгород. Любопытно, что сам Ростопчин ставит себе этот факт в заслугу. Он считал, что если бы так не поступил, эти сорок приверженцев Бонапарта ушли с отступающей «Великой армией» и непременно погибли бы. А так – они спаслись! И хотя я не люблю оперировать в тексте допущениями, в данном случае приходится признать, что резон в суждениях автора имеется.

А вот что считаю нужным подчеркнуть особо, так это отношение Ростопчина к Кутузову.

Вообще-то замахиваться на общепринятые авторитеты – что-то из серии уподобиться Моське, которая изображает храбрость, зная, что ей за то ничего не будет. В самом деле: Кутузов – общепризнанный спаситель Отечества. И трогать его не моги!..

Только что ж поделать, если деятельность его на военном поприще вызывает некоторые вопросы. И в исторической литературе нет-нет, да встречаются нелицеприятные его характеристики. (Например: http://starodymov.ru/?p=11901 )

Вот и Ростопчин не жалует светлейшего главнокомандующего.  «Этот человек был большой краснобай, постоянный дамский угодник, дерзкий лгун и низкопоклонник», – пишет он. Насчёт «дамского угодника» – ладно, не самый большой грех. Но остальное!.. Как-то и в самом деле не вяжется с образом «спасителя Отечества».

Вот ведь факт! Отечество и в самом деле в конце концов оказалось спасённым. Однако же Наполеон покинул Москву исключительно потому, что испугался приближающейся зимы, да ещё оказавшись в блокированном сгоревшем городе. Удивительно, но тут мысль Ростопчина перекликается с идеями Льва Толстого, которые он выскажет через полвека: что Наполеона победил народ, потом уже армия, в то время как для роли Кутузова они оба отводили места не так уж много.

К слову, о патриотических порывах народа!.. Вот факты, которые приводит Ростопчин. Несколько состоятельных знатных людей снарядили за свой счёт дружины и отправились во главе их в действующую армию. Одна дама выразила намерение сформировать роту амазонок, которые бы приняли участие в войне (конечно, тут же вспоминается Надежда Дурова: http://starodymov.ru/?p=14840 ). То же намерение выразила группа московских театральных актёров… И тем и другим было отказано. Сам Ростопчин отобрал группу сотрудников полицейского ведомства, которые остались в Москве на период оккупации и ежедневно доносили русскому командованию о положении дел в столице…

Короче говоря, когда говорят о том, что патриотический подъём был всенародным, это правда: записки Ростопчина это подтверждают.

Не акцентируя особо внимания на негативных фактах, о которых пишет автор, всё же отмечу следующее. Ростопчин указывает, что даже в те трудные времена, когда от общества требовалось единение, имело место, в частности, воровство. И схема проста. По заранее продуманному маршруту отправлялся транспорт с неким грузом. Этот транспорт попадал в руки неприятелю. А соответствующий начальник списывал под этот факт огромные суммы.

Как это знакомо!..

***

Я ещё много могу писать об этой книге. Но хватит уж!..

Прекрасная книга!

И очень здорово, что она попала мне в руки!