УЧЕНИЯ

Именно на примере 58-й дивизии я узнал, как собственно и организуется боевая учёба в войсках. Впоследствии в моей службе всё было иначе. В Афганистане, куда я уехал из Кизыл-Арвата, в 5-й гвардейской шла война, и боевая учёба проходила иначе – непосредственно в столкновениях с противником. Ну а в Ашхабаде, где мне довелось служить в 61-й мсд, имелась другая специфика: это была «учебка», а там процесс проходил по другим правилам.

Итак, молодого парня призывали в армию. В те времена «уклонисты», конечно, тоже имелись, но это явление не носило столь откровенного и массового характера, как сейчас. Молодой солдат попадал в часть, где с ним начиналась индивидуальная подготовка. Затем он обучался в составе отделения, расчёта, экипажа… Дальше – в составе взвода, роты, батальона… Полковые тактические учения… Ну а раз в два года проходили дивизионные тактические учения. И однажды мне довелось стать участником учений всего Туркестанского военного округа.

Таким образом, за время своей службы каждый солдат принимал участие не менее, чем в пяти учениях различного уровня. И к концу службы уже оказывался достаточно подготовленным военнослужащим.

Ведь что такое боевая подготовка? Механик-водитель раз за разом преодолевал трассу вождения, наводчик до автоматизма отрабатывал действия при ведении огня… Ну и так далее.

Ну а когда начинались учения… Надо сказать, что учения всякий раз проводились по новой «легенде». То всей дивизией отправлялись в район Кушки – причём, туда шли своим ходом, т.е. колонной, а обратно эшелоном. То дивизия разворачивалась для прикрытия Государственной границы, и мы действовали совместно с пограничниками и Каспийской флотилией… При этом обязательно часть задач отрабатывались в пустыне, а часть – в горах. Оно, конечно, хребет Копет-даг – это не Кавказ и не Памир, и тем не менее для молодых парней с малым опытом вождения и эти перевалы представляли собой сложную преграду.

Был у меня, к слову, такой случай. Выдвигались мы как-то в район пограничной заставы Кизыл-Атрек. Атрек – это река, по которой проходит граница между Туркменистаном и Ираном, она течёт в горах и впадает в Каспийское море. Ну а посёлок Кизыл-Атрек стоял, соответственно, на этой реке. Таким образом, между Кизыл-Арватом (58-я дивизия) и Кизыл-Атреком (пограничная застава, или отряд, к сожалению, я не запомнил статус этой пограничной точки) тянулся горный массив Копет-даг.

Горы – они всегда горы. Даже самые хиленькие из них можно преодолеть только по дорогам, и не зная точного пути, рискуешь упереться в скалу или в ущелье. Есть такая поговорка, что самый короткий путь это тот, который хорошо знаешь. В горах данная поговорка имеет буквальное значение.

Так вот, выдвинулись мы к границе. Выполнили задачу, возвращаемся обратно. От нас требовалось преодолеть хребет, выйти к населённому пункту Искандер, дойти до родного Кизыл-Арвата и опять преодолеть  тот же хребет обратно, по направлению к другому участку границы. То есть сделать немалый крюк. А я чётко знал, что имеется в горах дорога, по которой можно сократить путь на пару десятков километров. Мы ездили по этой дороге со знакомыми туркменами.

Я рассказал об этом знакомому офицеру, тот тут же сообщил старшему колонны. Старшим, между прочим, являлся офицер штаба округа, из Ташкента, а не местный офицер… Тот сразу вызвал меня, разложил на капоте машины карту – показывай, мол, дорогу. А я смотрю, и вижу, что на карте той дороги, которую имел в виду, не обозначено. Признаться, это стало для меня неприятным сюрпризом – оказалось, что на карте обозначено не всё!

В голове мгновенно выстраивается картина. Развилку я знаю. Показываю её, едем… А там, дальше, я же трассу знаю не бог весть как хорошо – я ж не изучил её, ехал пассажиром, особо не запоминал. Вот заведу я колонну куда-то в тупик. И что тогда? Задачу не выполним, разборки начнутся, выяснения кто первым сказал «мяу»…

Короче говоря, не взял я на себя ответственность вести колонну. Не знаю, как это выглядело со стороны, но не рискнул. Если кто употребит слово «струсил», я не стану с ним спорить. И поехали мы по длинному пути, выписывая лишнюю петлю и дважды преодолевая перевалы – но по пути, обозначенному на карте и утверждённому руководителем учений.

Тот случай крепко запал мне в память, хотя было дело году в 83-м примерно. В фильмах частенько случаются подобные случаи, и герой принимает решение рисковать, и в итоге оказывается победителем. Но то – кино! А в жизни – всегда ли подобные авантюрные решения приводят к успеху? Наверное, всё же нет.

Вообще крупные учения – это зрелище грандиозное. Конечно, это не настоящая война, и в них много условностей. И всё же… Противник, понятно, условный, но все мероприятия проводятся по-настоящему! Чтобы в бою не проливалась кровь… Нет, не так, боя без крови вообще не бывает… Чтобы в бою как можно меньше проливалось крови, требуется как можно больше проливать пота на учениях.

Сапёры устанавливают минные поля, проделывают проходы в заграждениях «противника», обеспечивают переправы через речки (в горах) и сухие старицы (в пустыне), и вообще в целом обустраивают пути движения, добывают воду… Да мало ли дел у сапёров!.. Связисты налаживают связь – что в горах сделать совсем непросто, потому что много «мёртвых зон» и всевозможных отражающих поверхностей… Артиллеристы ведут огонь, что также в горах непросто – об артиллерии я ещё рассказывал подробнее в своё время…

Первые крупные учения, в которых мне довелось участвовать, а если уж говорить откровенно, скорее быть их созерцателем, состоялись весной 1981 года. Это произвело на меня огромное впечатление. Я тогда подготовил целую серию публикаций, в каждой из которых рассказывал о действиях представителей каждого рода войск: мотострелки, танкисты, артиллеристы… По сути, эта серия репортажей стала первым моим крупным и удачным журналистским выступлением.

А ещё – никуда не денешься от романтики. Не забуду неповторимо великолепного зрелища… Да нет, не так! Неправильно произносить предыдущую фразу в единственном числе. Бывали, и не раз, неповторимо величественные моменты, которые накрепко засели в памяти, и которые уже никогда не сотрутся из неё. Жаль только, что самый богатый и образный язык не в силах передать всё великолепие того, что живо стоит перед мысленным взором. Нет такой аппаратуры, которая смогла бы отсканировать эту память.

Вот один из таких фрагментов памяти.

Дело было в Келяте – на полигоне неподалёку от Ашхабада. Шли учения, и вот-вот должен был начаться очередной их этап. Стояло раннее утро, только всходило солнце. Надо сказать, что в горах и в пустыне долгих сумерек нет – ни вечерних, ни утренних: с восходом солнца сразу исчезает тьма и начинается свет… Мы, группа офицеров штаба дивизии, стояли на вершине горы. Вокруг всё было залито непроницаемым туманом, из которого только торчали вершины гор. Появившееся из-за горизонта солнце окрасило эту сероватую пелену в розоватый цвет. И с вершинки, на которой я стоял, стало видно, как тут же туман пришёл в движение. Он вдруг словно как ожил, зашевелился, и стал быстро втягиваться в проход в хребте между горными долинами, буквально перетекая из одной в другую. Словно кто-то невидимый исполинской рукой сдвигал эту мутную хмарь, продавливая сквозь горный просвет, освобождая дно ущелья для потоков солнечного света. Или другой образ: будто кто-то втягивал через трубочку этот туманный коктейль в соседнюю долину… И с нашей вершины хорошо было видно, как с одной стороны хребта в прозрачном воздухе становятся видны малейшие детали на дне долины, а по другую – словно бы ещё больше загустевала мутная белёсая пелена. А потом солнышко поднялось ещё чуточку выше, и там туман также окрасился розоватым, и вдруг тоже пришёл в движение… Изумительное зрелище – жаль, что его невозможно описать словами!

Там же, в Келяте, я впервые летал на вертолёте. Мы отрабатывали высадку тактического воздушного десанта в тыл «противнику» – и я, понятно, представления не имел, что мне предстоит со временем участвовать в подобной операции уже в реальных боевых условиях. А тогда, в какой-то год начала 80-х, мы летели по горному ущелью, и совсем рядом с иллюминаторами проплывали серые морщинистые потрескавшиеся монолиты. Так и казалось, что лопасти винта заденут скалу. И дух захватывало – и от восторга, и от некоторой жути. Должен сказать, что я тогда не знал, в чём заключается главная опасность полёта в ущелье. Дело в том, что в горах всегда имеются непредсказуемые воздушные потоки, которые в любое мгновение могут вырваться из какого-нибудь бокового ответвления и швырнуть машину в любом направлении. Это очень опасно.

Должен признаться, я к вертолётчикам вообще отношусь с огромным уважением. Я насмотрелся на их боевую работу в том же Афгане, на Северном Кавказе, да и на Южном тоже, когда летали в Нагорный Карабах…

Странная штука – память. Рассказываешь о чём-то, а память постоянно уводит тебя куда-то в сторону, отвлекает… В конце концов, память ведь не цепочка последовательных событий, а скорее сеть, где каждое звено связано со множеством других ячеек памяти, и как сработает ассоциативный ряд – неведомо.

Вот сейчас я вспомнил ситуацию года примерно 1989-го. Я тогда служил в Ашхабаде, а в стране буйствовала идиотская антиалкогольная кампания.

Оказавшись в командировке в Ташкенте, я встретил своего доброго знакомого полковника Равиля Альмяшова. И вечером мы с ним отправились в ресторан, как сейчас помню, «Кооператор».

Встретивший нас завзалом (или как там он  называется) поинтересовался, желаем ли мы поужинать или отдохнуть, и, получив ответ, что «поужинать», предложил подсесть к столику, за которым уже сидели двое военных. Конечно, мы согласились. Офицеры оказались вертолётчиками из Ферганы. Узнав об этом, я вполне искренне высказался, что отношусь к вертолётчикам с глубочайшим уважением. И вдруг слышу в ответ: «За что ж нас уважать, если мы сами себя не уважаем!». Для меня это стало потрясением! И я отсел от них – не пожелал пребывать за одним столиком.

Очень хочется рассказать о вертолётчиках ещё несколько эпизодов, но – потом, потом!.. Да и в своём Афганском дневнике я неоднократно писал о представителях этой воинской специальности самые восторженные слова.

И снова – Келята. Году примерно в 83-м, не то поздней весной, не то ранней осенью проходили у нас учения, на которых присутствовали проверяющие из самой Москвы! Как-то утром планировался выезд группы офицеров на рекогносцировку. Перед самым рассветом отъезжавшие построились, встречают проверяющего…

У нас во все времена обязательно возникают какие-то курьёзные ситуации, в основе которых лежит косность чиновников – и неважно, гражданские это бюрократы или при погонах.

Вот в такой форме мы обязаны были пребывать даже в самую жару

Так вот, в те времена ещё не произошла смена полевой формы. Офицеру на учениях, да и в реальном бою, полагалось пребывать в плотном полушерстяном обмундировании, в сапогах, в фуражке, при портупее… Если учесть климатические условия – идиотизм полнейший! Только Афган заставил наших чиновников задуматься о смене формы.

К слову, в увольнение солдат обязан был ходить только в шерстяном мундире и при галстуке. И это – в той же Туркмении, где температура летом нередко зашкаливала за 50 градусов жары! Да мы молиться готовы были на Дмитрия Язова, который, став в конце 80-х министром обороны, ввёл для офицеров рубашки с коротким рукавом, а для солдат утвердив вариант выходной формы в рубашке без мундира!

Так вот, учения в Келяте. Утро, перед самым восходом солнца подъезжает на УАЗике проверяющий. Офицеры дивизии стоят кто в чём: в солдатском хлопчатобумажном обмундировании, в танковом комбинезоне, в камуфляжной «сетке»… В общем, в уставном п/ш – ни единого человека. К тому же, все в разнокалиберных ботинках, в то время как проверяющий – в ярко надраенных шитых на заказ сапогах.

Эх, и ругался же московский начальник! Он стоял – весь такой подтянутый и молодцеватый, да перед разномастным строем… Ну а потом они уехали на север, прямо в пустыню, чтобы на месте определить, как правильно бить супостата: проверяющий в УАЗе, а остальные – в открытом кузове ГАЗ-66.

Я видел, как они возвращались! Сначала подъехал «газон», с кузова торопливо попрыгали офицеры нашей дивизии и быстренько рассеялись по палаточному лагерю – я обратил внимание на то, что многие смеются, кто открыто, а кто исподтишка. А когда открылась дверца УАЗа и из неё вывалился проверяющий, я понял, в чём дело.

На москвича жалко было смотреть! Казалось, что от человека идёт пар! Его жаркая непродуваемая форма промокла от пота насквозь – хоть отжимай! Пуговицы на куртке расстёгнуты все до одной, портупея распущена до последней дырочки, фуражка в руках… Надменные с утра привыкшие к асфальту сапоги утратили глянец, и выглядели как-то растерянно, утопая в пыли и царапаясь о шипы верблюжьей колючки…

Этот проверяющий провёл с нами ещё некоторое время. Но больше я от него не слышал ни единого слова на повышенных интонациях! Очевидно, именно во время того выезда в пустыню он осознал глубину пропасти между условиями службы его и нас.

И вот на этой ноте я завершу свои записки. Вполне возможно, я ещё вернусь к ним, что-то допишу, что-то, может, и вычеркну-подправлю. Но пока – всё!

Как вам, друзья мои, понравился Кизыл-Арват? Как вам 58-я мсд?.. Пять лет я там провёл, почти пять лет!

И сколько таких войсковых соединений размещалось на просторах нашей Родины?

А сколько из них осталось?..

В любом случае, я искренне благодарен и самой дивизии, и людям, с которыми сталкивала меня судьба.

Спасибо за внимание!