От «охранки» — до Лубянки

Такой уровень цензуры, как цензура органов тайной политиче­ской полиции, на наш взгляд, требует некоторой корректировки. Дело в том, что подобного органа в 80-е годы прошлого века в стране не существовало. По всей видимости, образование столь грозной структуры относится к периоду пресловутого Третьего от­деления, прозванного в народе «охранкой» и ассоциирующегося с личностью А. Х. Бенкендорфа (1783-1844). В свое время это ве­домство действительно проводило активную цензурную политику, направленную на незыблемость самодержавия и отстаивание ин­тересов России в публичном пространстве.

В нашем случае цензуру тайной политической полиции можно трактовать как некий обобщенный образ, предполагающий нали­чие структур с соответствующими полномочиями в недрах орга­нов, отвечающих за политическую и общественную безопасность государства и общества. Так, отдел политконтроля имело в своем составе ОГПУ/НКВД/МГБ. Применительно к 1980-м гг. право­мерно вести речь об идеологических установках и запретах, кото­рые исходили из КГБ, в частности его Пятого (идеологического) управления. В оригинале они до нас не доводились (все-таки мы служили в другом силовом ведомстве), а интерпретировались в письмах главного военного цензора или в профилактических вы­ступлениях офицеров органов военной цензуры перед коллекти­вом редакции. О каких запретах идет речь?

Во-первых, налагался запрет на упоминание в печати многих деятелей культуры и их произведений. В рабочей тетради, которую я вел, посещая служебные совещания и редакционные летучки, сохранились краткие, но весьма красноречивые записи.

Вот, к примеру, мои пометки в ходе выступления представителя цензуры Генерального штаба перед редакционным коллективом 14 февраля 1983 г. (записи даются с соблюдением стиля изложе­ния): «Исключить всякое упоминание о лишенных советского гражданства П. Григоренко, Г. Вишневской, В. Корчном, О. Раби- не, М. Ростроповиче, С. Лозовском, А. Солженицыне. Изъять – В. Аксенова, В. Войновича, А. Зиновьева, Л. Копелева, В. Макси­мова, Ю. Любимова, А. Солженицына. Рецензии на фильм «ТАСС уполномочен заявить» – только с ведома КГБ; нельзя писать о партизанском отряде Д. Медведева, разведчике Н. Кузнецове».

Вполне допускаю, что записаны были не все фамилии. Скорее всего, цензор Генштаба лишь напоминал журналистам указания высших цензурных органов в отношении людей, эмигрировавших из страны. Естественно, что такие указания адресовались не толь­ко средствам массовой информации, но и библиотекам, музеям, архивам, в общем — тем структурам, которые несли бремя партий­но-идеологической работы. Доводились они, как видим, не в виде официального документа высшего политического или государст­венного органа, а под запись — через устное выступление предста­вителя из Москвы, что в целом отражало характер цензурного процесса в советский период.

Во-вторых, предписания касались подразделений с условными наименованиями «Каскад», «Зенит», «Кобальт», «Омега», «Тибет» и др., действовавших в Афганистане. Любая информация о них была под строжайшим запретом, хотя об их существовании мы, конечно, знали. Создавались они под патронажем КГБ или МВД для борьбы с бандитизмом и обучения специалистов из аналогич­ных органов Афганистана (ХАД, царандоя) методам спецработы с местным населением. Говоря другими словами, для выявления пособников мятежников среди местного населения, или, как это тогда называлось, контрреволюционного подполья, работы с аген­турой и проведения спецмероприятий против душманов. Бывая в командировках, мы не раз встречались с мужественными предста­вителями «Каскада» и других отрядов, но не то что писать, а даже заводить с ними знакомство решались не всегда.

В-третьих, запрет касался участия в боевых действиях погра­ничных войск. Дело в том, что по периметру афгано-советской границы на территории Афганистана были размещены мотоманевренные группы погранвойск, которые прикрывали подступы к госгранице. Ведь вполне могло случиться, что лидеры бандформи­рований попытались бы перенести боевые действия на террито­рию Советского Союза. Но этого не произошло, потому что по­граничники встречали душманов на дальних подступах, контролировали ущелья, примыкающие к госгранице с афганской стороны. Вот только говорить об этом публично не разрешалось, считалось, что зеленые фуражки несут службу исключительно на территории среднеазиатских республик бывшего СССР.

В-четвертых, под запретом, наряду с песнями М. Звездинского, В. Токарева, М. Шуфутинского, оказались самодеятельные песни об афганской войне. Кто был инициатором этого нелепого запре­та – неизвестно, но его выполнение вменялось не только средст­вам массовой информации, но и таможне. При возвращении в Союз каждый офицер и солдат подвергался обязательной провер­ке на наличие запрещенного аудиоматериала. Естественно, в печа­ти, на радио и телевидении существовало строгое табу на публика­цию и трансляцию неугодных власти песен.

Официальное признание песенное творчество афганцев полу­чило только с началом вывода наших войск: весной 1987 г. в Кабу­ле состоялся первый слет молодых самодеятельных поэтов из ограниченного контингента. В его организации приняла участие и наша газета. С той поры афганские стихи и тексты песен постоян­но печатались на страницах «Фрунзевца», а усилиями сотрудников редакции увидел свет первый поэтический сборник самобытных авторов, отпечатанный в редакционной типографии. Для этого была проделана огромная работа, собраны десятки магнитофон­ных кассет, расшифрованы даже полустертые записи. Первый ти­раж был направлен в Афганистан. Ему предшествовало революци­онное по тем временам указание политического управления округа: «Командирам, политработникам, партийному, комсомоль­скому и идеологическому активу рекомендуется использовать яркие, от души идущие поэтические материалы в своей работе по героико-патриотическому и интернациональному воспитанию во­инов».

Таким образом, цензурные требования спецслужб носили мно­гополярный характер: от «исключить упоминание» имен лишен­ных советского гражданства представителей творческой интелли­генции до запрета самодеятельных песен об афганской войне. Безусловно, ничего общего с обеспечением военной безопасности государства они не имели, а диктовались сугубо идеологическими предубеждениями.

.

Вводная публикация: http://starodymov.ru/?p=40208

Предыдущая публикация: http://starodymov.ru/?p=40221

Александр Бенкендорф: http://starodymov.ru/?p=22706

.

От себя добавлю, что в целом разделяя точку зрения автора, считаю, что в отношение деятельности подразделений спецназа режим секретности и в самом деле имеет резон.

Ну и второе… Лубянка тут явно приплетена только для рифмы. В данном вопросе соответствующее управление КГБ выступало только исполнителем воли Кремля, но никак не инициатором запретов. Образно говоря, ограничения шли от Суслова, а не от Андропова. Но это – исключительно к слову. Меня в бытность службы в дивизионной газете и самого мелочная цензурированность выводила из себя.