СДЕЛКА

(Отрывок из романа “Кривоустовы. Россия, Смута, век семнадцатый”)

АНФИНОГЕН

САМБОР

25 мая 1604 года

«Ты должен выбрать новую дорогу, -

Он отвечал мне, увидав мой страх. –

И к дикому не возвращаться логу;

Волчица, от которой ты в слезах,

Всех восходящих гонит, утесняя,

И убивает на своих путях;

Она такая лютая и злая…»

Данте Альгьери

«Божественная комедия»

Царевич явно волновался, был бледен, временами начинал привычно теребить бородавку. Ежи Мнишек тоже выглядел взволнованным, только его возбуждение смотрелось иначе, чем у будущего зятя. Им сейчас предстояло перешагнуть ещё один порог на пути к Москве. Оба этого желали, оба знали, что он неизбежен, оба его торопили. И всё же Лжедмитрий заметно страшился этого неизбежного будущего, в то время как Ежи вожделел его.

В небольшом зале для малых приёмов собрались только самые близкие. Царевич, хозяин замка Ежи Мнишек и его сын Станислав, его родственники князья Вишневецкие – Адам и Константин, папский нунций Клавдий Рангони, прочно осевший в замке падре Алоизий, братья Ян и Станислав Бучинские, а также Анфиноген Кривоустов. Анфиноген привычно держался чуть в стороне, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Остальные теснились поближе к столу. Все понимали, что грядёт историческое событие. Каждому хотелось оказаться причастным к нему. Кроме Анфиногена, желавшего оставаться лишь свидетелем его, а не активным участником.

- Итак, ваше царское высочество, если вы не возражаете, приступим к делу, – сладко улыбаясь, предложил Рангони.

- Да пора бы уж, – по-свойски грубовато встрял Мнишек.

Царевич растянул губы в растерянной улыбке, оглянулся на Анфиногена, и только тогда кивнул.

- Отлично. В таком случае, панове, прошу быть внимательными и высказываться по каждому пункту, если какие вопросы или замечания возникнут. После подписания контракта что-то обсуждать будет уже поздно.

Нунций придвинул к себе заранее приготовленные бумаги.

- Вельможное панство! – важно, всем своим видом подчёркивая значимость происходящего, начал Рангони. – Как вам всем известно, присутствующий здесь великий князь Углицкий и царевич Московский Дмитрий Иванович удостоен чести быть принятым его величеством королём Польши Сигизмундом. На этой встрече Дмитрий Иванович пожаловался его величеству на нанесённую ему обиду. А именно: в силу обстоятельств, происками врагов он оказался лишённым своего законного наследства – царского трона его отца, блаженной памяти государя Иоанна Васильевича. Его величество король принял участие в молодом человеке, и решил помочь ему в восстановлении справедливости… Я всё правильно излагаю? – нунций почтительно склонил  голову в сторону царевича.

Лжедмитрий нетерпеливо кивнул. Анфиноген отметил, что Рангони не совсем точно расставил акценты в своём изложении событий, однако вмешиваться не стал. Пока это не имеет значения.

- Очень хорошо! – удовлетворённо закивал папский посланец. – При этом его величество высказал два условия… – Рангони вдруг осёкся, очень ненатурально стушевался, неискренне прижал руку к сердцу. – Простите, ваше высочество, за оговорку – наверное, сказывается, что я не поляк и не всегда точно подбираю слова… Конечно, не условия, ни в коем случае! Как же может король диктовать условия будущему царю!.. Нет, просто его величество выразил пожелания, выполнение которых в значительной степени облегчили бы наши взаимоотношения. А соответственно, и оказание помощи в ваших притязаниях на возвращение отцовского престола… Итак, первое условие… Ещё раз простите, не условие, конечно!.. В общем, речь идёт о вашем отказе от православной ереси… То есть, я хотел сказать: отказ от вашего заблуждения в вере, и обращении к истинной римско-католической церкви. К обоюдному удовлетворению, мы нашли взаимопонимание по данному вопросу. И царевич Дмитрий принял крещение, это святое таинство совершил лично я, – Рангони опять приторно улыбнулся и с подчёркнутым смирением склонил голову.

- Слава тебе, господи! – перекрестился падре Алоизий и пробормотал что-то по латыни.

…Анфиноген поначалу не понимал, зачем во всей интриге поляки первым пунктом выставляют требование царевичу креститься по католическому образцу.

- Ведь это оттолкнёт от него немало православных, – делился он своими сомнениями с Сусанной, которая исподволь стала его надёжным советчиком.

- Так ведь в том-то и дело! – смеялась девушка, привычно перебирая его жёсткие кудри. – Для того всё и делается!

- Не понимаю, – признался Анфиноген. – Ведь король Сигизмунд и этот… как его… Нунций Рангони… Они-то должны быть заинтересованы, чтобы за царевичем пошло как можно больше народа, причём, подданных именно царства Московского, тогда и на успех можно смелее рассчитывать.

- Это ты правильно рассуждаешь, да только не совсем. Ведь в первую очередь король Сигизмунд должен заботиться о благополучии своего государства, а потом уже об интересах других… Ты думаешь, почему тот же Замойский, Острожский и другие наши магнаты боятся этой войны?

Сказать, что Кривоустов очень уж комплексовал из-за того, что Сусанна разъясняет ему какие-то вопросы, было бы не совсем верно. Нет, он для себя раз и навсегда решил, что в каких-то делах, например, в политике, тем более, в политике польской, она разбирается лучше его. Тем более, уж во взаимоотношениях между собой местных вельмож и других влиятельных людей. Анфиноген внимательно следил за её рассуждениями, старался не просто усвоить, что она ему говорит, а понять проблему во всей максимально доступной ему полноте. Более того, случалось, что он и подыгрывал ей, изображая непонимание, чтобы польстить женскому самолюбию. Но даже в этом случае, когда она говорила о том, что он уже знал и понял, ему удавалось уловить какие-то дополнительные детали для темы.

Кривоустов за время пребывания в Польше хорошо усвоил: уметь слушать и слышать – ценное правило, которому так трудно следовать, но которое неизменно приносит ценный результат!..

- У них к Москве большая любовь! – серьёзно сказал Анфиноген.

Рука девушки замерла, запутавшись в его волосах. Потом раздался смех и парень почувствовал, как она дёрнула его за локон.

- Вот насмешил!.. А я чуть было не поверила, что ты серьёзно… Да если бы у Речи Посполитой сегодня хватало сил, те же Замойские и Острожские, которые сейчас требуют от короля отказаться от этой авантюры, уже завтра по брёвнышкам раскатили эту твою дровяную Москву!.. Нет, любезный мой медведь, тут другое! Ты слышал о восстании Наливайко?

- Что-то слышал, – пожал плечами (насколько, конечно, можно пожать плечами, если твоя голова лежит на коленях у женщины) Анфиноген.

- «Что-то слышал»… – передразнила Сусанна. – Тогда послушай, и вопросов больше не возникнет.

О восстании Северина Наливайко ещё долго с ужасом вспоминала едва не вся Речь Посполитая.

Всё началось с того, что отца Северина, имени которого история не сохранила, насмерть замучили холопы шляхтича Калиновского. И с тех пор затаил он на поляков, католиков и униатов лютую злобу.

Судя по всему, он с молодости был очень мудрым и дальновидным человеком. Северин отправился в Запорожье, где вместе с казаками совершил несколько походов в Молдавию, где дрался против турок и крымских татар. Он постигал науку воевать, зарекомендовал себя храбрым и умелым воином, научился замечательно стрелять из пушки. Потом вернулся в город Острог, где проживали его мать и брат. Там он нанялся боевым холопом к князю Константину Острожскому. Здесь он овладевал искусством ведения «правильного» боя, который ведёт регулярная польская армия. Случалось, он «шалил» – устраивал налёты на поместья шляхтичей-католиков, на что православный Острожский смотрел сквозь пальцы.

«Вот почему князь Острожский не взял под своё покровительство Гришку, когда тот пришёл к нему и попросил помощи! – понял Анфиноген. – Князь оказывал покровительство этому Наливайке, а тот взбунтовал всю округу и пошёл громить всех подряд! Прошло всего несколько лет, и тут приходит самозванец, и тоже просит помощи… Вот уж прямо про царевича сказано: не зная броду, полез в воду»…

А потом, когда Наливайко решил, что созрел для больших дел, поднял восстание. Именно так – поднял легко и просто. К этому времени простой люд Украины и Белоруссии был настроен резко против шляхты и католичества. Надо признать, шляхта того заслуживала – эксплуатация православного крестьянства процветала жесточайшая. Известно же: холоп своего природного помещика, каким бы суровым он ни показал себя, готов терпеть, если не бесконечно, то во всяком случае, достаточно долго. Если же помещик ещё и говорит на чужом языке, и молится богу по-другому – тут и воспринимается он с большим озлоблением. По сути, на одной территории нынешней северной Украины проживали две цивилизации, которые не понимали и не воспринимали друг друга, однако при этом обе считали землю своей родной. В этих условиях довольно оказалось одной искры, чтобы полыхнул пожар.

Роль такой искры взял на себя Северин Наливайко. Восстание началось в 1595 году, и мгновенно охватило весь север Украины и значительную часть Белоруссии. Две с половиной тысяч казаков, которые объединились под бунчуком Северина, сами не смогли бы ничего поделать против исполинской Речи Посполитой. Однако его поддержали нереестровое казачество и крестьянство. А когда Наливайко объединился с запорожцами, которых привёл атаман Григорий Лобода, Краков всполошился по-настоящему.

Между тем Наливайко написал королю Сигизмунду письмо, в котором предлагал устроить казацкое государство – независимое, но союзное Речи Посполитой. В ответ Сигизмунд отозвал с шведской войны коронного гетмана Станислава Жолкевского и поручил ему возглавить борьбу с бунтовщиками.

Сколь бы ни были сильны повстанцы, а только вооружённой толпе с регулярной армией совладать удаётся нечасто. Случается, конечно, но, как правило, организованная сила в конце концов берёт верх. Так случилось и с армией атамана Лободы, которому Наливайко после объединения основных сил уступил общее руководство, оставив за собой роль идейного вдохновителя. Одержав несколько частных побед, повстанцам, тем не менее, пришлось отступить на левый берег Днепра, где они организовали военный лагерь, по казачьему обычаю окружившись возами в четыре ряда. Две недели отбивались они от врагов…

А потом случилось то, чем чаще всего и заканчивались народные восстания. Несколько казаков-изменников схватили Северина Наливайко, Григория Лободу, Матвея Шаулу и других предводителей, и выдали их Жолкевскому. Только на снисхождение за своё вероломство они рассчитывали напрасно. Почти всех захваченных в плен участников восстания безжалостно казнили тут же, на месте. Что же касается самого Северина, его доставили в Краков, где долго, в течение двух лет, мучили и пытали, пока в 1597 году не предали смерти.

- Говорят, его посадили в медного быка, развели вокруг огонь и так и держали, пока он внутри не изжарился, – перекрестилась Сусанна.

(Замечательный писатель Николай Гоголь сюжет повести «Тарас Бульба» наложил именно на это восстание).

- Ну а теперь понял, чего так боятся наши магнаты? – спросила девушка. – И почему требуют, чтобы царевич обратился в нашу веру?

- Ещё бы не понять… – задумчиво отозвался Анфиноген. – Боятся, что царевич вторым Наливайкой станет.

- Вот-вот…

Он не стал рассказывать об этом Лжедмитрию. Анфиноген вообще очень дозировано выдавал царевичу получаемую информацию. В данном случае Кривоустов решил, что его рассказ ничего не даст. Раз уж условием оказания помощи выдвинуто обращение в католицизм, Лжедмитрий перед этим не остановится, не сочтёт это за препятствие. Вон король французский Генрих IV тоже ради короны на измену вере пошёл – и ничего, правит страной, и никто ему о былом не напоминает… С другой стороны, если царевич проговорится Мнишеку или тому же Рангони, что об этом узнал от Анфиногена… И без того многие из нового окружения царевича косо поглядывают на него, Кривоустова, однако терпят именно потому, что он особо не вмешивается в происходящее.

Сказать, не сказал, но для себя ещё одну зарубку сделал. Выходит, что поляки ведут с царевичем не совсем честную игру.

А и с другой стороны: если кто собирается идти во главе чужой армии против своего народа, так что ж удивляться, если и использовать его стараются лишь как пешку в своей игре?..

Между тем, совещание продолжалось.

Рангони демонстративно перевернул один листок и взял другой. Мол, этот вопрос закрыт, переходим к следующему.

- Милостивое панство! Вторая настоятельная просьба, с которой его величество король Сигизмунд обратился к нашему другу, касалась его женитьбы. Женитьбы царевича, я имею в виду, – благостно улыбнулся, уточняя, нунций. – Его величество король высказал пожелание, чтобы спутницей жизни князя Дмитрия  стала подданная польской короны…

- Позвольте, ваше преосвященство! – вмешался в монолог Ежи Мнишек. – Панове! Имею счастье сообщить вам о радостном событии. Царевич московский Дмитрий оказал нашей семье великую честь – он просил руки моей дочери Марианны. Марианна милостиво приняла это предложение, ну а мне, со своей стороны, остаётся только радоваться счастью молодых.

- Поздравляю, граф! – лицо Рангони просто светилось от умиления. – Это просто замечательно!..

- И главное – какая неожиданность! – вполголоса заметил Адам Вишневецкий и подмигнул брату Константину.

Тот не удержался, чуть улыбнулся в ответ, но тут же строго нахмурил брови: мол, не порти спектакль!

- Как это и полагается у солидных людей, мы подготовили брачный договор, – продолжал Мнишек. – После того, как он будет утверждён и подписан, состоится помолвка.

- Как это предусмотрительно! – воскликнул Рангони, который самолично и составлял этот договор.

Мнишек слегка поклонился ему – мол, благодарю за лестную оценку. И взял бумагу, которая лежала перед нунцием.

- Итак, согласно брачному договору, я предоставляю Самборский замок в полное распоряжение своего будущего зятя.

Гм, не передаю в собственность, а предоставляю в распоряжение… Да и замок, если разобраться, принадлежит короне, а не лично Мнишеку… Анфиноген усмехнулся. Пустая обманка. Послушаем, что последует дальше.

- Я беру на себя обязательства по набору войска, его снабжению и содержанию, – продолжал пан Ежи. – И я же поведу это войско под знамёнами царевича на Московию, если, конечно, вельможное панство доверит мне эту миссию.

Так, понятно. А что он потребует себе за эти услуги?

- Со своей стороны, царевич Дмитрий обязуется жениться на панне Марианне Мнишек, после того, как вернёт себе отцовский трон и царство, – звенел голос пана Ежи. Он зачитал слова из договора: – «А не женюся, яз проклятство на себя даю»… Далее. Когда царевич овладеет Москвой, он обязуется оплатить все издержки на набор и содержание войска, которое понесёт пан Ежи Мнишек, для каковой цели передаст пану Ежи из царской казны миллион злотых.

Вишневецкие – Константин и Адам – переглянулись. Поистине, аппетиты их родича не знают пределов! Этих денег с лихвой хватит оплатить все долги, которые накопились у Мнишека за годы лихоимства, и после этого останется на то, чтобы пожить всласть, несмотря даже на патологическую любовь его к роскоши и мотовству.

- Далее, – торжественно продолжил пан Мнишек. – Дмитрий Иванович, став царём московским, передаёт в вечное владение своей жене, а моей дочери, Марианне, новгородские и псковские земли. – Он опять зачитал фразу из договора, слегка поклонившись царевичу, показывая тем, что слова, которые он произносит, исходят от Лжедмитрия: – «А мне в тех обоих государствах, в Новгороде и во Пскове, ничем не владети и в них ни во что не вступаться». На этих землях должно быть образовано независимое княжество, в котором вся власть целиком и полностью принадлежала бы Марианне. Вплоть до права строить костёлы и монастыри римской веры.

- Ай да Маринка! – вполголоса обронил сквозь зубы Адам Вишневецкий. – Враз становится одной из богатейших невест Европы.

- Почему невест? – также едва слышно спросил князь Константин. – Она ж замужем будет за царевичем.

- Да-да, конечно… – как-то неопределённо отозвался князь Адам.

Словно в подтверждение его скепсиса, воевода добавил:

- В случае развода, если такой случится… Я бы, как отец, такого поворота не хотел, однако пути господни неисповедимы, а потому лучше предвидеть и оговорить все могущие возникнуть обстоятельства… Так вот, в случае, если по каким-то причинам данный брак распадётся, эти владения остаются собственностью Марианны и её потомков «в веки».

- Вот теперь соглашусь, что ты прав, – обронил Константин.

Следующий пункт договора нуждается в некотором пояснении. Дело в том, что ещё накануне поездки в Краков Лжедмитрий обещал Новгород-Северскую землю (то есть современную Черниговщину) передать Мнишеку. Однако оказалось, что на те же владения претендовал и самолично король польский Сигизмунд. И началась торговля, более достойная не вельможных особ, а рыночных прасолов. Вернее, эта торговля смотрелась бы сродни рыночной, если бы речь шла не о кусках русской земли с городами, сёлами и людьми. Самое любопытное, что сам Лжедмитрий в этой торговле выступал в роли пассивного наблюдателя за тем, как посторонние люди делят страну, которую он считал своей вотчиной!

Итак, постараемся разобраться. Новгород и Псков отходили в личную собственность Марины Мнишек и предметом торгов и обсуждения не являлись. Споры шли о других территориях, на которые претендовали польские вельможи. Рассматривались разные варианты. Например, само княжество отдать Мнишеку, а шесть городов (Новгород-Северский, Путивль, Чернигов и др.) подчинить непосредственно короне… Потом согласились на раздел Черниговщины между королём и Мнишеком, а пану Ежи в качестве компенсации за «понесённые убытки»  отдавался Смоленск – «самый замок с городом Смоленском и со всем, что к половине оного принадлежит… и ещё много городов, городков, замков».

Что удивляет, так это обстоятельство, что согласно этим всем договорам ничего не причиталось князю Адаму Вишневецкому. А ведь именно он первым поддержал беглого самозванца! Более того, ради затеянной интриги он отказался от завоёванных отцом земель по реке Суле, из-за которой у него произошли боевые столкновения с царским войском. Более или менее вразумительное объяснение этому может иметься только одно: Новгород-Северские земли, которые, согласно договорённостям, отходили Мнишеку, впоследствии подлежали передаче пану Адаму. Быть может, существовал по этому поводу документ, который либо не сохранился, либо пока не обнаружен в архивах. А не исключено, что Мнишек и Вишневецкий по этому вопросу договорились между собой попросту по-родственному. Что ни говори, а Мнишек, при всём комплекте своих более чем сомнительных качеств, не мог просто проигнорировать интересы князя Адама, оказавшего ему поистине неоценимую услугу, отдав под покровительство беглого «царевича».

…Между тем обсуждение брачного контракта продолжалось.

- Требуется оговорить ещё одно условие, без которого я не могу оставаться в уверенности в счастье своей любимой доченьки, – проникновенно говорил пан Ежи. – Марианна должна жить только в цивилизованной, а не варварской стране. А потому Московию непременно требуется привести в лоно римско-католической церкви. На выполнение этого моего непременного условия я отвожу ровно год после того, как князь Дмитрий Иванович станет царём.

- Год?!. – изумлённо переспросил Лжедмитрий. – Это ж невозможно!..

- Сын мой, это и в самом деле нереальный срок, – мягко заметил Мнишеку нунций Рангони.

- Ну ладно, добавим ещё один год, – явно вынужденно согласился Мнишек. – Но это уже крайний срок. Если в течение двух лет Московию не удастся крестить по католическому образцу, данный контракт считается невыполненным, моя дочь имеет право на развод с Дмитрием, однако все сделанные им пожалования возврату не подлежат.

Зависла тишина. Даже шелест ложившегося на столешницу листа бумаги показался очень громким.

Вот это да! Ай да Мнишек, ай да Рангони!.. Православные люди на территории Польши и Литвы проживали уже три с половиной столетия, а окатоличить их не удалось. Флорентийская и Брестская унии не смогли объединить церкви!.. А тут царевичу отводится на выполнение этой сверхзадачи всего год–два.

Соответственно, вывод следовал только один: Мнишекам требовалось при помощи царевича лишь достичь своих целей, а потом сделать так, чтобы в дальнейшем никак не зависеть от него.

Это выглядело  настолько очевидно, что присутствовавшим стало неловко. Даже иезуитам.

Надо отдать должное царевичу. В начале совещания он заметно волновался. Однако постепенно успокоился, взял себя в руки. Он прекрасно понимал, к чему пытаются свести авантюру присутствовавшие. Рангони, как посланец Папы Римского, стремился к окатоличиванию Московии, Рангони, как представителя короля, заботило подчинение Москвы политике Кракова, Мнишекам застили глаза деньги, Вишневецкому – земли…

Лжедмитрий поднялся. Обвёл взглядом присутствовавших. Немного задержал взгляд на Анфиногене – единственном человеке, который у него ничего не просил, не выдвигал никаких условий.

- Я принимаю выдвинутые вами условия, – наконец твёрдо сказал Лжедмитрий. – Подготовьте договор, я его подпишу в том виде, который мы сейчас оговорили. Слово моё нерушимо: всё так и будет, как сказано в документе!

И вышел, звонко звякая подковками в зависшей в помещении тишине.

Анфиноген последовал за своим приятелем.

В коридоре Лжедмитрий резко остановился, повернулся к Кривоустову, замер, горящим взором глядя снизу вверх ему прямо в глаза.

- Мне бы только, Афонька, до Кремля добраться! Я им тогда, ляхам спесивым, покажу, где раки зимуют!.. Будут им и Новгород со Псковом, и Чернигов со Смоленском!.. Всё им, ненасытным, будет!.. Я им!..

Он рванул пуговицу на кафтане Анфиногена, которую дёргал во время своего монолога, выдрав её «с мясом», повернулся и зашагал прочь. Было слышно, что он бормочет что-то, столь же злое, жёсткое, мстительное.

Царевич был очень искренним в этот момент.

И Анфиноген ему поверил. Самого незлобивого, самого покладистого человека загони в угол, и унижать начни – и тот мстить вознамерится.

А Гришка Отрепьев не был незлобивым и покладистым. Особенно превратившись в царевича Дмитрия Ивановича, потомка Рюрика в 21-м колене, сына царя Иоанна, прозванного Грозным!