Когда я писал эту работу, искренне верил, что это повесть. Сегодня вижу, что нет. Это скорее расширенный очерк. С другой стороны, какая разница, к какому жанру отнести написанное?..

Так вот, познакомили меня с Али Мурадовичем Абасовым именно так, как и описано. Он рассказал мне о своей судьбе. Проверить рассказанное я не имел возможности. Только поинтересовался в республиканском военкомате, что могут рассказать об этом человеке.  Мне подтвердили, что и в самом деле, Али Мурадович – человек заслуженный: и воевал, и ранения имеет, и после Отечественной в том же республиканском военкомате служил, и большую должность занимал…

ЦК комсомола плюс республиканский военкомат!.. Достойная рекомендация.

Записал я воспоминания ветерана.

Но куда с ними идти? Я связей в писательском мире не имел вообще.

А тут одну главу в виде самостоятельной публикации приняла газета «Комсомолец Туркменистана». Буквально на следующий день после выхода в свет газеты мне позвонила Ирина Столбунова из редакции ашхабадского журнала «Яшлык» («Юность»). Она спросила, есть ли какое-то продолжение у опубликованного? И обрадовалась, узнав о наличии целой повести.

Что и говорить, текст слабенький. И идеологическая составляющая слишком уж откровенно выпирает. Ну да что ж поделать – и время было такое, и я на литературной тропе делал лишь первые шаги. Я и сегодня ляпов много допускаю, а уж тогда!..

Однако решил отсканировать текст и поставить его на сайт. В конце концов Али Мурадович заслужил того, чтобы память о нём жила. Может, и прочитает кто из потомков спасённых им людей, благодаря кому они живут на белом свете.

К сожалению, я не уверен, что Али Мурадович видел эту публикацию. Через некоторое время после выхода журнала я позвонил ему, чтобы организовать обсуждение публикации с его участием. Однако оказалось, что незадолго до того его жизненный путь завершился.

На снимке – именно таким я видел Али Мурадовича Абасова в последний раз.

Итак…

Николай СТАРОДЫМОВ

ТРИ ВОЙНЫ – И ВСЯ ЖИЗНЬ

—             Дед здесь один живет, — рассказывал мне работник ЦК комсомола Туркмении Д. Реджепов. — У него около ста детей!

—             Сколько? — не поверил я.

—             Около ста, — наслаждаясь моим изумлени­ем, повторил Реджепов. — Шестеро своих, а ос­тальные — это те, кого он во время войны от смерти спас…

Разве можно было пройти мимо?..

И вот я в гостях у полковника в отставке Али Мурадовича Абасова.

Крепкий, бодрый старик, сидя на топчане по­середине просторного ухоженного двора, потчует меня чаем, угощает виноградом. Лишь некоторое время спустя интересуется целью моего при­хода.

О себе рассказывает Али Мурадович мало — больше о других. А ведь ему есть о чем расска­зать!

Я смотрел в его внимательные, уже выцветшие — ведь человеку за восемьдесят!— глаза и ду­мал: сколько событий и людей запомнил этот взгляд!

Али Мурадович сражался с белогвардейцами в годы Гражданской войны, защищал южную границу в конце двадцатых, рубился в яростных схватках с басмачами в тридцатых, штур­мовал «линию Маннергейма» в тридцать девятом, участвовал в героической обороне Ленинграда во время Великой Отечественной… Он видел Калинина, он работал с Атабаевым и Айтаковым, ему пожимал руку Ворошилов, он встречался с известным полководцем Федюнинским…

И сегодня он не может не возвращаться мыслью назад: с высоты сегодняшней, мудрой старости оглядывает свою долгую жизнь Али Мурадович. Она всегда была честной.

Страница первая: 1922 год.

—             Кончай работу! Все на митинг!

Этот призыв на Байрам-Алийском масложиркомбинате был услышан всеми. На площадку перед зданием комбината начали стекаться лю­ди. Все встревожены: что случилось?

Над зданием трепещет по ветру красный флаг.

- Товарищи!

На трибуне — секретарь партийной организации комбината большевик Иван Иванович Кладышев.

Товарищи, только что стало известно, что частями Кратной Армии наголову разгромлены белогвардейцы в районе Ташкента…

Голос оратора заглушается громким «Ура»! Но вскоре единый крик распадается на от­дельные возгласы и затихает.

—             Сам факт разгрома, конечно, отраден. Но на нас в связи с этим ложится очень тяжелая и ответственная задача. Враги Советской власти отступают к границе вдоль железной дороги. Стало известно, что в нашу сторону идут зна­чительные силы белогвардейцев. Они потерпели поражение, но по-прежнему сильны, а потому драться будут с отчаянием обреченных…

Большевик внимательно всматривался в лица рабочих. Их тут много, представителей самых разных национальностей — русских, туркмен, ка­захов, татар… Давно уже ждут они прихода Красной Армии. Но смогут ли простые рабочие, не обученные военному делу, выдержать ярост­ный натиск хорошо вооруженных, оказавшихся в безвыходном положении белогвардейцев?

—             Нам нужно создать отряд Красной Гвардии, который бы защитил город от белогвардейцев. Добровольцев прошу записываться.

Кладышев спрыгнул с трибуны, сел за заранее приготовленный стол.

—             Кто первый?

…В толпе вместе со всеми стоял и малень­кий Али. И без того невысокий и сухощавый, от непосильного труда и частого недоедания он действительно выглядел малышом. Али работал учеником слесаря, получал, хоть и небольшую зарплату, но в семье и она была заметным под­спорьем.

Из речи Кладышева Али понял немногое. И это немногое можно было выразить в нескольких словах: с той опасностью, о которой говорил большевик, на него накатывалась старая жизнь, грозившая снова бросить в батраки.

Через толпу к сыну протиснулся отец — быв­ший дайханин, рабочий комбината Мурад:

—             Пошли, Али, записываться. Нашу рабочую власть мы должны защищать сами.

Через плотную разноголосую толпу протисну­лись к столу:

—             Пиши нас, Кладышев!

—             Молодец, Мурад, — улыбнулся секретарь парторганизации и окинул взглядом хрупкого Али. — А сын пусть дома останется — мал еще.

Али не сразу сообразил, что его не берут. А когда понял, затряс головой:

—             Не останусь дома!

Кладышев засмеялся:

—             Ах ты. Аника-воин! Хорошо. Пойдешь в обоз.

Что такое обоз, Али, конечно же, не знал. Но тем не менее обрадовался, что будет воевать.

…Позиции отряд занял в районе населенного пункта Курбан-Кала.

Кладышев расставлял бойцов лично. Сам кад­ровый рабочий, военную подготовку он имел весьма поверхностную. И сейчас старался все предусмотреть, все продумать.

Вскоре на позиции красноармейцев вылетела, разворачиваясь лавой, конница белоказаков.

Али метался из обоза —о, теперь он хорошо знал, что такое обоз! —на передовую. Возил патроны в скобках-обоймах, змеи пулеметных лент в коробках, бутылки-гранаты, воду в бур­дюках… Словно картинки запечатлелись в его сознании отдельные эпизоды боя, когда он ока­зывался в цепи обороняющихся товарищей.

…Стремительная атака конницы, напоровшей­ся на пулеметный огонь. Али тогда успел прине­сти тяжелую коробку, когда пулеметчик уже на­чал остервенело расшвыривать расстрелянные ленты в бессильной надежде отыскать хотя бы одну целую.

…Сошедшиеся в беспощадной рукопашной офицеры с золотыми погонами и рабочие, оде­тые во что придется. Испуганный Али забился в воронку от снаряда и с ужасом смотрел на отчаянную рубку.

…Разорванный диким криком рот смертель­но раненного рабочего. Впервые видел Али, как с туго пульсирующей алой кровью вытекает из тела человека жизнь.

…И выстрелы, выстрелы, выстрелы…

Сила, говорят, и солому ломит.

Не выдержав очередной атаки, красноармей­цы подались назад. Все же, надо признать, вое­вали они с умелым противником, проведшим в боях добрых пять лет.

Но и белогвардейцы выдохлись.

Наступил тот неуловимый момент боя, когда чаша весов успеха как бы на мгновение замира­ет в нерешительности: на чью же сторону скло­нится?

В это мгновение и вступил в бой последний резерв, который, несмотря ни на что, берег Кла­дышев для решающего удара.

Али, возвращаясь из огненно-кровавого хаоса передовой, каждый раз проезжал мимо этого резерва. На земле, сидя и лежа, молча курили рабочие. Парнишка не понимал, почему их со­держат здесь, когда там, впереди, клокочет бой.

И лишь теперь, когда под дружным ударом резерва дрогнули и стали отходить белогвардей­цы, стал ясен мудрый расчет командира.

…Али гнал лошаденку через обширный густо заросший сад. О бока его клячи тяжело бились два ящика с патронами.

Вдруг он туго натянул поводья.

Впереди, оттуда, где особенно яростно кипела стрельба, по парку бежал человек. Мальчиш­ке сразу бросились в глаза большие погоны на его плечах.

Затравленно оглядываясь, человек спрыгнул в какую-то яму.

Али растерянно оглянулся.

Что это враг, ясно. Но что предпринять? Пер­вым позывом было — бежать. Бежать подальше от этого сада, где может оказаться еще немало ищущих спасения белогвардейцев. Завладеть же лошадью, хоть и плохонькой, захочет каждый. У Али не было оружия. А если бы и было, толку особого не жди: стрелял Али плохо. Что же де­лать?

Надо доложить командиру!

Али помчался назад.

—             Командир! — кричал он, путая русские и туркменские слова.—Там… там—ак…—Не зная, как рассказать об увиденном, он вдруг вспом­нил слышанное когда-то слово:—Там ак-гене- рал!.. Белый генерал…

—             Генерал? — переспросил Кладышев. — Иван! — подозвал он бойца, — возьми двух человек, пройдите с мальчонкой. — И еще раз, уже с сомнением повторил: — Генерал?

—             Там, яма сидит, — показывал Али.

—             А не врешь? — добродушно басил Иван.

—             Зачем врешь? — обижался Али. — Яма си­дит…

Место, показанное Али, окружили с четырех сторон, подкрались к яме.

—             Руки вверх! — фигуры с винтовками одно­временно показались на краю промоины.

—             Надо же, и впрямь генерал! — восхищенно пробасил Иван, увидев выбирающегося из ов­ражка человека.

Кладышев тут же приказал срочно сообщить о пленном командованию, а самого белогвардей­ца беречь пуще глаза. Затем подошел к трем бойцам и стоящему среди них пареньку.

—             А ты чего это без винтовки? — с напускной строгостью спросил юного красноармейца ко­мандир.— Какой же ты боец без оружия?

И спустя несколько секунд скомандовал:

—             Выдать бойцу Абасову винтовку! И нечего ему по обозам сидеть!

Кем был пойманный белогвардеец, Али Мура­дович не знает и поныне. Но только ясно пом­нит: в тот же день пришло указание срочно до­ставить пленника командованию.

А через какое-то время Кладышев вызвал к себе Абасова:

—             Тобой из Ташкента интересуются.

Али оторопел. В далеком Ташкенте знают о нем?!

—             За поимку опасного врага Советской вла­сти боец Красной Армии Али Мурадович Абасов награждается костюмом, – прочитал Кладышев какую-то бумажку и выложил на стол сверток.

Это был прекрасный костюм, какого не было ни у кого.  Али одевал костюм только по праздникам, то ходил так, чтобы ни в коем случае не запач­кать. Носил вплоть до 1925 года, когда поступи, в военное училище.

Но это было позже.

А пока…

Оставив надежду прорваться через город, белогвардейцы начали обходить его по пескам. Они рвались дальше, спасаясь от преследования частей Красной Армии.

Отряд Кладышева получил приказ соединиться с отрядом Красной Армии города Мерва и действовать совместно с ним. Теперь Али уже воевал вместе со всеми.

Не сразу далось ему искусство меткого выстре­ла. Поначалу садил он пули, что называется, в белый свет, а мишень так и оставалась невредимой. Благо, рядом были верные друзья: подсказывали, как делать поправку на ветер, на расстояние, на движение цели…

Постепенно Али стал одним из лучших стрелков в отряде.

Бои чередовались с походами, походы — с боя­ми… Спаянные рабочей солидарностью, закаленные в многочисленных боях байрам-алийские крас­ногвардейцы громили врага, приближая общую р победу. Вместе с товарищами мужал и Али. Теперь это был не тот тихий худой паренек, который  несколько месяцев назад стоял во дворе комбината и с трудом понимал речь Кладышева. Язык он выучил, командиры подметили в нем организаторские способности…

— …Товарищи! Сегодня наш хотя и не последний, но решительный бой. Враг продолжает сопротивляться. Перед нами один из кордонов, которые он оставляет за собой. Уничтожить на его — наша задача.

Так говорил Кладышев.

Впереди вдалеке виднелся холм. За ним засел белогвардейский заслон, который и надо было атаковать.

Артиллерии, броневиков, конницы не было, возможности обойти тоже.

Атаковали в лоб. Уповали лишь на малочисленность обороняющихся, на то, что удрученные т слишком долгими поражениями, белогвардейцы долго сдерживать натиск не смогут.

Шли густыми цепями. Над степью трещали выстрелы. До ощетинившегося острыми вспышками выстрелов холма оставалось сов­сем немного, когда Али увидел, что споткнулся и упал отец.

Парень ждал, что отец поднимется, но Мурад лежал неподвижно. Ломая цепь, Али бросился к нему.

Упал на колени рядом с обмякшим телом, перевернул его на спину. И отшатнулся. На левой стороне груди лохматилась вымоченная в крови дырочка.

Али дико закричал. Что он кричал — не знает.

Подхватив длинную винтовку, Али, не чувствуя крутизны подъема, помчался вверх по склону. Он не заметил,  как обогнал товарищей, не слышал, как вокруг посвистывали пули. Али прыгнул за камень, из-за  которого блестело жало штыка, отвел сильный удар белогвардейца н четко, как на учении — делай раз! — делай два! —воткнул и выдернул смертоносный трехгранный шип.

…Бой закончился скоро. Али сидел над телом заколотого им белогвардейца.

Над степью разливалась тишина. Над местом сражения начали кружить стервятники.

—             Абасов, — тронул кто-то Али за плечо.

Он обернулся. Рядом стоял пожилой санитар.

—             Иди, тебя отец зовет.

—             Куда… зовет? — побледнел Али.

—             Куда-куда… В санитарный фургон, куда же еще?

—             Так отец жив?

—             Жив, что ему станется?

Рискуя расшибиться, Али помчался с холма вниз.

Когда он нашел санитарный фургон, отец был без сознания. Он лежал весь в бинтах, бледный, осунувшийся, в его груди что-то клокотало, ды­хание было тяжелым и хриплым. Но он был жив!

Али сидел рядом с отцом и счастливо улы­бался, не чувствуя слез, которые оставляли на пыльных щеках темные дорожки.

…Отца отправили в госпиталь. Для сына вой­на продолжалась.

Страница вторая: 1929 год.

—             Как я границу закрою? — кричал Али. — Твоими директивами? — он зло тряс зажатыми в кулаке бумагами.

—             А я где людей возьму? — гремел Орлов. — Рожу, что ли?

Это был аргумент. Али остывал. Али — начальник пограничной заставы. Учас­ток ему отведен большой. А людей… Смешно сказать! Лишь тридцать бойцов защищают здесь южные рубежи Отчизны.

—             Орлов, ты же знаешь обстановку, — меняет тон разговора начальник заставы. — Дай мне еще хотя бы два десятка человек!..

Ох, как хорошо понимает Орлов нужды Абасова! Но где взять людей?

— Нету, Али, нету, — виновато говорит он. — Потерпи, скоро обещали прислать…

Али вскипает опять. Тычет пальцем в карту на стене

—- Нарушители проходят через границу, как через решето с большими дырами! Я пока ни разу не смог сгруппировать и половину своих людей!…

Разругавшись, вместе выходят на улицу. Хлоп­нув дверцей автомобиля, Орлов уезжает. В бе­шенстве рвет поводья Абасов — конь с места берет в галоп.

…Уже несколько месяцев сам Али и его под­чиненные не слезают с коней. Пользуясь мало­численностью пограничной охраны, через кордон идут контрабандисты и шпионы, диверсанты и агитаторы-антисоветчики… В обе стороны гра­ницы тянутся мирные жители, сорванные с на­сиженных мест: одних обманули — и они стре­мятся за границу; другие поняли, что их обма­нули — и они возвращаются на Родину.

Смутное время. Противоречивое время.

Бесчинствовали главари банд, а молодое Со­ветское государство еше не располагало возмож­ностью расправиться с контрреволюцией. К то­му же простой люд в политическом отношении был просвещен слабо и, нередко случалось, бас­мачи увлекали темных людей своими демагоги­ческими лозунгами.

Особенно свирепствовали банды Керим-хаиа и Джунаид-хана: нападали на аулы, грабили лю­дей, убивали активистов и тех, кто сопротивлялся насилию, угоняли скот, увозили с собой женщин и девушек.

И все же Советская власть крепла, все чаще налёты басмачей получали достойный отпор. Да и Красная Армия, опираясь на широкую под­держку местного населения, наносила банди­там все более ощутимые удары.

Осознав эти неблагоприятные для себя пере­мены, наиболее умные и дальновидные главари начали уводить свои банды и обманутых людей за границу, чтобы продолжать набеги оттуда, либо — податься в Иран, проживать награблен­ное.

* * *

…Из очередного донесения стало известно: в сторону границы прорывается банда в 200 са­бель: ведет ее умный, хитрый и жестокий Ке­рим-хан.

Тридцати пограничникам предстояло выдер­жать натиск двухсот головорезов. И не просто выдержать — не дать им прорваться за рубеж, продержаться до подхода подкрепления.

«Орлов обещает подкрепление… Где он возь­мет его? — размышлял Али. — Войска у него нет. Соберет, наверное, с других застав по несколь­ко человек — а людей сейчас везде не хватает, да рабочих мобилизует… Как ни крути, помощи не скоро дождешься. Бой будет жарким…»

Али собрал боевой актив.

—             Как будем действовать?

Разложил карту, пригласил всех поближе. Определили сразу, что прорыв можно осуще­ствить по одному из трех направлений, — либо по главному, в центре, либо с флангов.

Центральное направление отмели сразу — не дурак же Керим-хан наступать по открытой мест­ности! Голоса разделились лишь в определе­нии фланга, по которому придется вероятный удар. Каждый, отстаивая свою точку зрения, выдвигал веские аргументы…

Али молча слушал, где-то подсознательно вспоминал, как удивлялся в свое время, почему Кладышев лучших бойцов держит в резерве. Уж что-что, а тактика ведения боя для него на сегод­ня — пройденный этап; не то что первые коман­дирские опыты, когда он старался быть впереди, лететь во главе отряда, подняв над головой отпо­лированный клинок сабли. Понимание роли и места командира в бою пришло позднее.

Вот и теперь Али поначалу не понял сразу, что именно его насторожило. Внимательно вслу­шиваясь в спор товарищей, он вдруг обратил внимание на фразу: «Не дурак же он!..». Вот оно! Вспомнил!

Курсовой командир в училище командир эска­дрона Якуб Кулиев учил курсантов:

—             Планируя бой, думайте за противника! Исходите из того, что он умен, очень умен. Не­дооценить противника — это преступление.

А Керим-хан умен… Значит… Али на полуслове оборвал разгоряченно спо­ривших товарищей:

—             Керим-хан пойдет на прорыв в центре!

Абасов ловил на себе удивленные взгляды, вслушиваясь в разноголосицу посыпавшихся возражений.

—             Там же открытое поле!..

—             На смерть идти ему не хочется…

—             Фланги удобнее!..

Али поднял руку.

—             Керим-хан ведь не дурак?

—             Так и мы об этом же, командир!

—             Он попытается прорваться с минимальны ми потерями. Так?

—             Конечно!

—             О том, что у нас штыков с гулькин нос, он знает?

—             Безусловно.

—             Значит, Керим-хан постарается выбрать для удара такое место, где у нас меньше всего сил. Правильно?

Теперь и остальные начали понимать, куда клонит командир. Собравшиеся молчали. Али мысль закончил сам:

—             Керим-хан считает, что мы укрепим наи­более уязвимые места в своей обороне. Такими местами у нас являются фланги. И Керим пойдет на прорыв в центре, считая, что сил у нас там нет.

—             А если ты ошибаешься, командир?

На мгновение Али заколебался. А вдруг и впрямь ошибка?..

Хлопнул ладонью по столу:

- Слушай приказ!..

…Все готово к бою. Установлены и замаскированы пулеметы, подготовлены патроны и гранаты — благо, хоть боеприпасов в достатке! Люди начали изнемогать в ожидании под палящим солнцем.

Уже в который раз спрашивал себя Али, не ошибся ли он? Слишком велика цена будет этой ошибки. Банда уйдет за границу, чтобы оттуда по-прежнему совершать набеги на советскую территорию. Погибнут люди слишком малочисленного заслона.

О своей судьбе Али не думал: знал, — в случае ошибки пойдет под трибунал.

Басмачи появились именно с флангов. Там отчаянно застрочили пулеметы. Всего лишь по единственному «Максиму» и по пять бойцов поставил Али в этих наиболее уязвимых местах обороны. Но они должны были создать видимость, что именно там сосредоточены основные силы пограничников.

После нескольких наскоков басмачи откатились. Они своё дело сделали — провели ложную разведку боем, чтобы укрепить пограничников во мнении, что прорыв будет именно там. Выполнили свою задачу и подчиненные Абасова — cyмели «убедить» Керим-хана, что попались на удочку.

И вот — оно: толпа басмачей, поблескиваем кривыми клинками, неслась туда, где притаились в засаде пограничники.

—             Не стрелять! — радостно-возбужденно закричал Али («Не ошибся! Не ошибся! — пульсировала мысль). — Пусть подойдут ближе!

И лишь когда виден уже был желтый оскал лошадиных зубов, когда стали четко видны лица басмачей, искаженные ожиданием предстоящей резни, лишь тогда Али скомандовал:

—             По врагам Советского Туркестана — огонь!

Мерный топот мчащейся во весь опор конницы прервали вздыбившие землю взрывы ручных гранат, захлебывающийся стук пулеметных очередей, залпы винтовочных выстрелов.

Началось…

Шквал свинца мгновенно разрушил подкову кавалернйской атаки. Отброшенные встречными залпами всадники, скакавшие впереди, смешались с теми, кто был позади… Эти мгновения хаоса и растерянности дорого стоили басмачам: ошеломленные и растерянные, бросились они назад, увлекая за собой уцелевших лошадей.

Тут и там лежали в пыли убитые, корчились раненые, бились в агонии лошади.

Керим-хан понял: хитрость не удалась. И ринулся в очередную атаку.

Басмачи обрушили на пограничников град пуль, а сами мелкими наскоками пытались обнаружить слабое место в обороне красных. Искать обходные пути не позволяли условия местности – за отрядом басмачей следовал гигантский обоз.

И всё же басмачей было слишком много. Два десятка человек  сдерживали натиск двухсот!

Али видел, что долго так продолжаться не может. Но больше поделать ничего не мог.

Он бросился к пулемётчику.

- Держишься?

—             Я-то держусь. — оглушенный от грохота стрельбы, кричал боец. — Да вода в пулемете выкипает, доливать не успеваю…

Следующий пограничник остервенело рвал зубами пропитанный кровью рукав гимнастерки.

— Командир, когда подмога?

—             Скоро, — ответил Али, кое-как заматывая бинтом кровоточащую рану. — Только что сообщили, что уже на подходе…

Хотя сам и не знал толком, когда подойдет помощь. Зато знал, как нужна людям сейчас вера, что им на выручку спешат товарищи. По жиденькой цепочке пограничников поле­гла весть:

— Держись, братцы! Наши уже близко!

Но все меньше пограничников отражали огнем яростные атаки басмачей. И у командира возникла мысль… Даже не мысль, а некий порыв, нервный всплеск…

Захотелось скомандовать:

— Отходи к заставе!

Знал молодой командир, что басмачи, изму­ченные боем, не станут преследовать отходящих, а ринутся в образовавшуюся брешь, в сторону границы. Тогда будут сохранены остатки подразделения.

Но он заглушил этот порыв.

Пользуясь короткой передышкой, вернее даже минутным затишьем, Али крикнул:

-                — Держитесь, товарищи, помощь близка! Задержим врага до подхода наших!

Вдруг острая боль пронзила тело. Али упал на землю. Теряя сознание, он опустил голову на землю. лишь услышал, как почва дрожит под копытами множества лошадей.

«Опять скачут, сволочи, — затухающее созна­ние все не покидало тело, пронзенное болью.— Выстоят ли наши?..».

Он не знал — то спешит ему на помощь отряд  Орлова.

Он потерял сознание.

Страница третья: 1931 год

—             Товарищ командир! Товарищ командир!

Сознание с трупом продирается сквозь мягкие путы сна.

Али поднимается. Хрипло спрашивает:

—             Что случилось?

—             Вас комдив вызывает.

Посыльный стоит навытяжку. Винтовка стро­го вертикальна.

Выучка! Не то, что была у красноармейцев раньше, когда Али делал лишь первые шаги по службе.

Али плеснул на лицо пару горстей тепловатой воды. Вышел на улицу, зашагал к дому ком­дива.

Не остывшая еще пустыня дышала зноем. В траве отчаянно трещали цикады. Бархатный ку­пол неба был усеян крупными яркими звездами. Бесшумными тенями в воздухе скользили лету­чие мыши.

Август.

«Почему ночью? — размышлял Али, шагая по пыльной улочке. — К чему такая спешка?»

Толкнул дверь. Вошел в ярко освещенную ком­нату. За столом сидел Мелькумов.’

Глаза у Мелькумова были усталые.

—             Подойди сюда, — подозвал он Абасова, при­глашая его к карте.

—             Вот здесь, — указал место на карте, — окру­жена банда Какабая. Басмачам предъявлен уль­тиматум. Срок истекает сегодня в пять утра. По мнению командования, Какабай ультиматум от­вергнет — слишком уверен в своих силах. Сила, кстати, v него действительно немалая — банда его, по некоторым данным, насчитывает до вось­мисот сабель.

—             Твоя задача, — продолжал Мелькумов, — пройти маршем вот сюда. — остро отточенным карандашом командир дивизии показал рубеж, — там закрепиться и, ведя активную o6opohv, сковать боем басмачей, продегжаться любой пе­ной до подхода основных сил. Подчеркиваю: лю­бой ценой! Понятно?

Вопросов не было.

‘«Мелькумов Яков Аркадьевич (1885-1962), активный участник Гражданской воины, награжден 2 орденами Крас­ного Знамени, орденами Бухарской Советской республики и Туркменской ССР, комдив (1935). Член КПСС с 1918. В Советской Армии с 1918. Окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе (1934). В I мировую войну начальник пулемет­ной команды. В Гражданскую войну командир кавалерий­ского полка и бригады.  После войны командир кавалерий­ской бригады. В 1934-37 помощник командующего войска­ми военного округа».

(Военный энциклопедический сло­варь).

…Трудно сегодня утверждать наверное, но, пожалуй, это был первый марш на автомобилях, совершенный войсками в Туркменистане.

…Да, банду окружили. Она была где-то в районе, окруженном слабым кольцом не слишком силь­ных пикетов. Но где именно это «где-то» — ни­кто не знал. Куда собираются прорываться бас­мачи — к горам? В пустыню? Вдоль железной дороги?

Местность благоприятствовала Какабаю. Сре­ди множества холмов высотой 5-6 метров можно было бы скрытно сосредоточить на любом нап­равлении значительные силы.

Обнаружили басмачей разведчики. Стреми­тельно вынеслась из-за холма группа всадников. За разведчиками по пятам гнались бандиты. Срок перемирия еще не истек, поэтому они не стреляли, пытались потихоньку захватить крас­ноармейцев. Эдакое сочетание соблюдения меж­дународных норм и восточного коварства…

Увидев, что к красноармейцам подошло под­крепление, басмачи поспешно скрылись…

Али собрал людей.

— Наша задача, — объяснял он собравшим­ся, — связать басмачей боем, исключить возмож­ность прорыва —- не дать бандитам уйти за кордон, и главное —- продержаться до подхода дивизии. Если мы не устоим, вновь загнать Какабая в окружение будет нелегко.

По расчету дивизия должна подойти в полдень.

А было пять часов утра…

Время ультиматума истекло.

В утреннем, еще прохладном воздухе прозву­чал первый выстрел.

Зная, где находятся основные силы банды, ко­мандир красноармейского отряда Абасов выде­лил часть сил на обходной маневр: подобрав­шись поближе к лагерю Какабая, красноармейцы начали стрельбу. Против них немедленно был брошен отряд головорезов, но их ожидала засада

Тем временем к лагерю с трех сторон подос­пели основные силы Абасова.

Красноармейцы обрушили на басмачей шквал огня. Первые минуты растерянности дорого сто­или бандитам, но вскоре басмачи опом­нились. Опыт ведения боев в любых услови­ях v них был: рассредоточившись, мелкие отря­ды бандитов растеклись между холмами.

Но был немалый опыт и у красноармейцев. Выстрелы трещали уже не так густо, но потери басмачей были ощутимы.

Завязли!

План Али начал осуществляться. Теперь все зависело от того, как долго сумеют небольшие группы красноармейцев «кружить» по барханам и холмам отряды басмачей.

Почти девять часов дьявольской карусели! Сколько басмачей нашло бесславный конец сре­ди этих унылых холмов — не знает никто. Но когда подошли основные силы дивизии, банда была вконец обескровлена.

На следующий день командир дивизии огласил приказ о представлении к награждению орденом Красного Знамени товарищей Кулиева, Аннакулиева, Гуджалова, Абасова и других.

Первыми к смущенному Али Абасову подошёл с поздравлениями командир полка Адам Петрович Турчинский и комиссар Али Аскерович Рахимов.

—             Молодец, Али, это заслуженная награда. Если бы не ты со своими снайперами, пришлось бы нам пришлось гонять Какабая по пескам.

…Вскоре дивизия передислоцировалась западнее — в район Кызыл-Арвата—Джебел.

И вновь — бесконечные стычки с многочисленными басмаческими бандами.

Жара в тот год выдалась небывалая. Суточная норма воды — одна фляжка: хочешь сразу пей, хочешь на день растягивай, но больше ни глотка не получишь. Возили эту воду на верблюдах за многие километры.

Наверное, потому основные бои шли в районах колодцев — Чагыл, Акламыш, Дахли…

С этим, последним, у Али Мурадовича связаны особые воспоминания.

В состав дивизии входил эскадрон курсантов Ташкентского военного училища. Все мололодые, сильные, веселые, в совершенстве овладевшие джигитовкой и оружием, немного — молодость! — бесшабашные и самоуверенные, они были любимцами 2-го Туркестанского полка.

Итак, однажды они ускакали на разведку. Всё получалось как в песне: они ехали долго в ночной тишине. Впереди, как и должно быть, скакал дозор.

Вдруг оттуда примчался посыльный и доложил: обнаружены басмачи.   

—             Там, в кибитках, — докладывал посланий из дозора курсант, — взрослых молодых мужчин не очень много. Мы захватили «языка», он показал, что это один из отрядов банды…

Посыльный замялся:

—             Кто у них главарь? Упомнишь всех…

- Черт с ним, с главарем, — махнул рук командир. — Главное — это басмачи…                                     ^с

…Как-то с

—             Басмачи, — обрадовавшись, что обошлось без нагоняя за забывчивость, сказал курсант.

- Что будем делать? — спросил командир.

Он помнил, что командует будущими командирами и давал возможность высказаться каждому.

Впрочем, на этот раз в демократичности необходимости не было. Решение было единодушным: атаковать.

И без страха ринулись в бой красные курсанты.

Да, страха у них не было. Но не было и знаний конкретных условий обстановки – непростительная оплошность для командиров, даже будущих! В таких кочевых родах оружие имеют все – от мала до велика! И владеют им в совершенстве.

Эскадрон сразу попал в тяжёлое положение.

Из каждой кибитки, из каждой щели стреляли по курсантам. Они метались по лагерю, старались шашками рубить кибитки, навскидку палили из своих коротких карабинов…

Но было видно: налёт оказался гибельным.

А тут ещё вдалеке замелькали фигурки всадников.

Басмачи!

- Скачи за подмогой! – крикнул командир оказавшемуся рядом курсанту, бешено крутясь на лошади и всаживая пулю за пулей  в ощетинившиеся огнём кибитки.

Посыльному повезло. Его миновали пули. Его не догали преследователи. Он не попал в засаду.

Отдав все силы бешеному галопу, лошадь рухнула на землю, едва курсант натянул поводья. Над упавшим бойцом склонился начальник полковой школы Якуб Кулиев. Рванул за мокрую от пота гимнастёрку.

- Что случилось?

- В районе Дахали засада…

Отпустив его, Кулиев бросился к своим подопечным.

- По коням! – гремел он. – За мной – рысью! Мар-марш!..

Никто ещё не знал, что случилось. Но было ясно: произошло непоправимое. Неподвижная загнанная лошадь в лохмотьях жёлтой пены, с трудом поднимающийся с земли измученный всадник, вспрыгнувший в седло Якуб…

За ним поскакали не только слушатели школы. Все, кто видел эту сцену, устремились вслед.

…Этот стремительный беспорядочный налёт решил исход боя. Остатки курсантского подразделения были спасены яростной атакой Кулиева.

Али видел этих парней, возвращавшихся после злополучного, столь опрометчиво начатого ими боя. Сразу повзрослевшие, осунувшиеся, изнурённые, ехали они среди спасших их бойцов.

Сегодня они получили урок. Но какой дорогой ценой он им достался!

Но были, и намного чаще, и другие встречи.

…Как-то отряд красноармейцев въехал в кишлак. По привычке – на всякий случай – оружие держали наготове.

И увидели, что над одним домом трепещет красный флаг. А вокруг всадников уже собирались люди. Кто нёс миску с водой, кто чурек, кто дыню…

- Басмачей поблизости нет? – спросил Али, оторвавшись от кувшина с водой.

-1

—             Нет, откуда им взяться? — улыбался бело­бородый яшули. — Вы, кизыл-аскеры, их хорошо бьете. У нас тут образовался колхоз, прислали учителя и доктора… Жизнь совсем стала хо­рошей. Спасибо Советской власти!

Али смотрел на этих спокойных, уверенных н своих силах, смелых людей, и душу его напол­няла гордость. Ведь именно ради них, ради мно­жества людей, которых он не знает, и которые не знают его, именно ради своего народа уже несколько лет не покидает он седла, ежедневно рискует жизнью, переносит тяжелейшие невзго­ды…

И вдруг Али оказался выброшенным из этой привычной ему опасной и беспокойной жизни.

Выбившая его из седла пуля поставила точку на втором отрезке его боевой биографии.

Страница четвертая: 1939 год.

Отпечатанный на стандартном бланке текст был бесстрастно-сухим, ничего не объясняющим: мол, приглашаетесь в райком партии. А по како­му вопросу — ни слова.

Переступая порог кабинета, номер которого был указан в бумаге, Али Мурадович терялся в догадках.

—             Вы окончили военное училище, — гово­рил работник райкома, пригласив Абасова сесть. — У вас богатый боевой опыт. Врачи считают вас годным к строевой службе. Как вы смотрите на то, чтобы вернуться в ряды Красной Армии?

Али Мурадович человек не сентиментальный. Но в этот момент почувствовал, что навернулись слезы. Срывающимся от волнения голосом, он заговорил:

—             Да я же кадровый военный!.. Я хоть сей­час… У меня все друзья служат… А я здесь бу­мажками занимаюсь…

Работник райкома строго поправил:

—             Вы и здесь делали важное и нужное дело.

Потом немного мягче добавил:

-— Раз вы согласны, то готовьтесь к скорому отъезду. Есть мнение — надо направить вас на учебу, в Академию имени Фрунзе.

Причина этого была очевидной — 37-й год слиш­ком дорого обошелся армии. Необходимо было срочно восстанавливать командный состав Во­оруженных Сил.

И вот Али Мурадович в Москве.

Первый раз он видел столицу. Поражался всему: проспектам, зданиям, машинам, людям… Подолгу стоял и любовался Кремлем, бывал в Мавзолее В. И. Ленина.

Учился.

Хотя учеба давалась очень нелегко. Базовых знаний яв­но не хватало. Всего-то образования — ликбез да кавалерийский курс Ташкентского училища, а знаний — только как с басмачами драться, опыта — как темного курбаши перехитрить.

А здесь —наука! Танки, авиация, разработка операций…

Но учился, успевал, в отстающих не ходил.

Приехал как-то в академию Ворошилов. Слушателей собрали в зале.

Наркома встретили аплодисментами. Он сразу вышел на трибуну, начал доклад о международ­ном положении, особо уделив внимание обста­новке на советско-финляндском фронте.

Потом сказал:

—             Товарищи! Принято решение о направлении добровольцев из числа слушателей вашей ака­демии на фронт. Мы идем на это, преследуя две цели: во-первых, вы сможете применить на деле знания, что приобрели во время учебы; а во-вто­рых, сможете поднабраться опыта ведения совре­менной войны.

Обвел долгим взглядом аудиторию.

—             Есть добровольцы?

Али Абасов поднялся первым:

— Есть!

Климент Ефремович вгляделся в темноту зала:

—             Где вы? Выйдите к трибуне!

Али Мурадович сидел в одном из последних рядов. Начал пробираться к проходу. Заметил, что к нему присоединился его друг, тоже турк­мен, Ходжа Мамедов.

Увидев смуглые лица добровольцев, Вороши­лов спросил:

— Вы откуда?

Ответил Али Мурадович:

—             Из Туркмении.

Нарком обратил внимание на орден на груди Абасова. Поинтересовался:

—             За что награда?

—             За борьбу с басмачами.

Ворошилов повернулся к залу и воскликнул:

—             Слава туркменскому народу, который име­ет таких сыновей!

Зал взорвался аплодисментами.

…Добровольцев было больше ста. Отобрали лишь 37 человек. В числе отобранных был и Али Мурадович.

…Атака развивалась медленно. Увязая в глу­боком снегу, бойцы с трудом продвигались впе­ред.

Али Мурадович брел вместе со всеми. Лихие кавалерийские атаки, где вы? Непривыч­ные лыжи, на которые пришлось встать впервые в жизни, сильный мороз, снег…

«Кукушки». О, Абасов сразу оценил их страш­ную силу. Сам великолепный стрелок, он не мог не понять, что пересеченная местность, глубокий снег в сочетании с этими снайперами — их бой­цы окрестили «кукушками» — сводят на нет вы­сокую численность и лучшую вооруженность Красной Армии.

…Эта бесконечная атака изматывала иервы.  Сойтись бы с врагом лицом к лицу — тут красноармейцы показали бы себя! Но белофины открытого боя не принимали. И тем горше было нести потери от редких, но неизменно точных выстрелов «кукушек».

Коротко вскрикнув, рядом с Али Мурадовичем опустился на снег беец. На его губах запузырилась кровавая пена. Боль за оборвавшуюся молодую жизнь кольнула сердце туркмена.

Но он заметил, откуда был выстрел!

С наслаждением упал в снег. Захватил губ холодный влажный ком. Перехватил поудобнее винтовку. Почувствовал себя в своей стихии.

…Уже длительное время Али Мурадович командовал подразделениями различного ранга. Но до сих пор на первом плане стояли личное мужество, личное боевое мастерство командира. Командуя снайперами, Али Мурадович сам был в числе лучших огневиков.

Здесь — иначе. Теперь Абасов должен был в первую очередь командовать, руководить, принимать решения, выполнять которые предстояло бойцам.

Но он не избегал возможности сразиться с «кукушкой» — снайпером. Это было привычнее.

Али Мурадович внимательно всматривался в деревья. Падая на снег, он потерял из виду ствол, за которым в мгновенье блеснула искра выстрела. По-зимнему черные деревья рябили в глазах, казались однообразно голыми.

Кажется, вот оно. На стволе чуть заметно утолщение. Похоже — «кукушка»…

Али Мурадович облизал пересохшие губы, проглоченный снег не утолил жажду, а лишь обострил ее.

Прикинул направление и силу ветра — не сможет ли изменить траекторию полета пули? Нет, кругом лес, здесь ветру разгуляться негде.

Не спеша навел винтовку. Расстояние велико… Чуть поднял ствол повыше… Привычно на спусковой крючок.

И увидел, как от ствола отделилась фигурка и, ломая ветки, рухнула в снег.

—             Ай да командир, — услышал Абасов подалеку восхищенный голос бойца.

Вокруг посвистывали пули, со щелчками впиваясь в деревья. О том, как трудно встать огнем, знает только тот, кому доводилось вставать под огнем.

Абасов поднялся:

—             Вперёд! После победы отлежимся!..

—             Или на том свете, — негромко добавил то сзади.

Али Мурадович не ответил.

Лыжа за что-то зацепилась, нога соскочил снег.

Уроженец пустынь клял зиму, снег, белофиннов, лыжи, Маннергейма.

После окончания боёв, Абасов, имея в петлицах две «шпалы», вернулся доучиваться в академию.

Страница пятая: 1942 год

Али Мурадович Абасов – командир полка, входящего в состав 310-й ордена Ленина Новгородской стрелковой дивизии 54-й армии (вполне понятно, что и орден и почётное наименование дивизия получила уже позднее).

…- Это ещё что такое? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил один из офицеров.

По утоптанному снегу к штабу направлялся секретарь комсомольской организации Яша Иванов. Рядом брели одетые в немыслимое рваньё дети.

- Яша, кто это?

Комсомолец переминался с ноги на ногу. Большие, не по-детски серьёзные глаза детей на измождённых лицах выжидательно смотрели на сухощавого подтянутого офицера.

- Дети, товарищ подполковник, – нерешительно сказал Иванов. – С голоду помирают…

И с отчаянной решимостью добавил:

- Пусть у нас живут, товарищ командир! Что, мы их не прокормим?.. А не прокормим – пропадут!

Такого оборота Али Мурадович не ожидал.

И растерялся.

Детей жалко – слов нет. Но ведь и солдатский паёк в блокадном Ленинграде тоже скуден. Тут солдаты-то полуголодные ходят. Куда ж ещё эту порцию урезать?..

Но – дети!

- А что бойцы скажут?

Почувствовав колебания командира, Яша зачастил:

- Я с комсомольцами поговорю – поймут. У многих ведь дома детишки и младшие братишки-сестрёнки остались…

Абасов по скрипящему снегу подошёл к детям. Присел возле хорошенькой черноглазой смугляночки.

- Ты откуда?

- Из Грузии, – слабо ответила она.

«Ведь и впрямь пропадут», – кольнула мысль.

Дети, понимая, что от этого подтянутого офицера с нерусским лицом зависит их судьба, по-прежнему серьёзно смотрели на него.

Али Мурадович не выдержал.

Отвернулся:

—             Веди их, Яша, в столовую.

Лиха беда начало!

Следующим был комиссар батальона Алексеев.

—             Не помирать же им, командир! — сумрачно говорил он.

Рядом с ним кутались в изодранные пальтиш­ки две девочки.

Красноармеец Якушин командиру полка док­ладывать не стал — сразу провел беспризорни­ков на кухню.

Так, постепенно, по одному, по двое стал по­полняться «полковой детдом».

Но ведь лишних-то продуктов не было! Детей кормили из общего котла, за счет бойцов и ко­мандиров. Семьдесят пять всегда голодных ре­бятишек кормились из скудного солдатского пай­ка.

…Особист стучал кулаком по столу:

—             Я вас под трибунал отдам!

Холодные серые глаза пронзали Али Мурадовича насквозь.

—             Но ведь дети… — тихо говорил командир полка.

—             Дети!.. — особист сбавил тон. —Что я, не понимаю? Или у меня сердца нет? У меня у са­мого двое где-то… Но пойми, полковник, — пере­шел на фронтовое «ты», — твои люди должны получать свой паек. Если солдаты обессилят, то и им, и детям, да и всему Ленинграду… Ты пони­маешь, полковник?

Али Мурадович понимал. Давно и хорошо по­нимал. Но выгнать детей…

—             Что ж мне их, гнать? — глухо спросил Аба­сов.

—             Не знаю, твое  дело, — не сразу и без бы­лого напора ответил сотрудник особого отдела. Он не смотрел на командира полка, барабанил пальцами по оконному стеклу, — Но я обязан доложить «там», — мотнул головой куда-то за спину.

Помолчав и добавил:

—             Обязан!

Раздался стук в дверь.

—             Подождите! — крикнул Али Мурадович.

Дверь открылась. Подчеркнуто не замечая не­знакомого офицера, в комнату шагнул красноар­меец Кузнецов:

—             Товарищ командир! — козырнул он. — Про­дукты для детей доставлены!

— Откуда? — изумился особист.

Али Мурадович был удивлен не меньше. Но понял, что бойцы что-то затеяли.

— Мы плавали через Ладожское озеро, пришли в первый попавшийся колхоз, —рас­сказывал Кузнецов. — Рассказали жителям о детях… Нам продуктами целую лодку загрузили.

- И много вас таких… – особист помолчал, – добывальщиков?

- Да почитай весь полк, – бодро отчеканил Кузнецов. – Во всяком случае, комсомольцы – все. Мы решили сделать всё, чтобы дутишки в продуктах не нуждались.

- Как же часто вы плаваете через Ладогу? – продолжал выспрашивать особист.

—             Здесь не наплаваешь, — вздохнул Кузнецов. – Очень уж далеко. Да и бомбят сильно. Вот на нейтральную полосу ползаем чаще. Там уро­жай неснятый остался…

Особист хмыкнул.

Он вышел сразу за красноармейцем. Уходя, постоял у порога, хотел что-то сказать. Потом стукнул кулаком по косяку:

—             Обязан!

И ушел.

Потянулись долгие дни ожидания. Раскаяния за содеянное полковник Абасов не чувствовал, но знал, это можно назвать воинским преступ­лением, подрывом боевой готовности… Да мало ли чего!..

Как-то приехал в часть командующий армией генерал-полковник И. И. Федюнинский.

Самым тщательным образом осмотрел все хозяйство полка. Как ни старался Али Мурадо­вич, чтобы генерал детей не увидел, его провести не удалось. А может быть, командующий знал, где искать!

—             Чьи дети? — строго спросил генерал.

—             Наши, — упавшим голосом ответил Абасов.

Началось!

— Говорите яснее! — голос командующего обрёл металлические ноты.

Командир полка рассказал все. Ничего не утаил: и как пятеро детишек умерли, как плакали на их похоронах самые суровые солдаты, и как лод­ку с продуктами на озере бомбили, и про вылаз­ки на «ничейку»… И про нормы, на которые урезались пайки, тоже поведал.

Долго молчал командующий, глядя на вы­тянувшегося перед ним офицера. Потом молча козырнул, сел в машину и уехал.

Али Мурадович долго стоял и смотрел вслед укатившей «эмке».

Размышления Али Мурадовича прервали раз­давшиеся шаги. К командиру подошли главные «снабженцы» — Кузнецов, Якушин, земляк ко­мандира Овез Бердыев. Видно было: пережива­ют не меньше командира. За те месяцы, что существовал «полковой детдом», все сердцем прикипели к ребятишкам, из обмундирования шили им одежонку…

А тут вопрос стоял о том, что детей могут прог­нать, командира отдать под суд…

Ну как? — не по-уставному спросил Куз­нецов.

— Пока не знаю, — ответил Абасов.

Потом он повернулся и пошел к дому. История с чужими детьми, всех солдат в пол ку называвших «папами», на этом не закончилась.

Но вернемся к ней позже.

Страница шестая: 1943 год.

Наверное, никто так не ждал приказ наступать, как блокированные под Ленинград части. 900 суток блокады! Тысячи и тысячи умерших и погибших! Ставшая символичной мизерная порция блокадного хлеба. Предостерегающие надписи на стенах: «Эта сторона улицы особенно опасна при артиллерийском обстреле»…

Через все это прошли ленинградцы. И наконец, долгожданный приказ!

—             Ура! — раскололо морозный воздух. Фронты пришли в движение: пришло время гнать фашистов от священных стен Ленинграда.

…Полк Али Мурадовича наступал вместе всеми.

Конечно, наступление не было триумфальным шествием — фашисты отступали, сопротивляясь отчаянно. Вернее, фашисты отчаянно огрызались, но отступали. Немец был уже не тот, что в 41-м. Он научился отступать!

Часть полковника Абасова освобождала Красное Село. Когда после короткого боя красноармейцы ворвались в поселок, еще издали увидели девять повешенных.

…Немало казненных повидали они на своём пути: к этому невозможно привыкнуть. Но тут…

На девяти столбах висело восемь трупов.

—             Ах, сволочи! — выдохнул кто-то.

Гитлеровцами было «заготовлено» девять виселиц. А казнили лишь восьмерых. И тогда одного из тех, кого должны были повесить, фашисты разрубили вдоль тела пополам и каждая половина висела на отдельном столбе…

Секретарь парткома полка сумрачно_ сказал:

—             Командир, нужно митинг провести.

—             Собирай людей, — глухо ответил A6acов.

Пока собирали всех, несколько бойцов перерезали веревки на виселицах.

К собравшимся бойцам подошла жительница села — древняя старушка.

—             Сыночки! — плакала она. — Отомстите этим извергам! Ведь они, — показала старушка на трупы, – были повешены три месяца назад. Мы же христиане, хотели похоронить их по-людски, так эти гитлеры не позволили…

Вечером Абасов собрал совещание.

- Парторг! – окликнул он. – Ты вот клятву на митинге дал отомстить. А как её выполнять собираешься?

- Как это «как»? – не понял тот. – В бою.

- В бою-то в бою, – загадочно усмехнулся командир. Жестом пригласил всех к карте. – А бой у нас будет такой…

Показал на карте синего «ежа».

- Это гитлеровский полк, который мы сегодня уничтожим.

- Как так? Полк на полк… Обороняющийся имеет преимущество… На полк дивизией нужно наступать… – загомонили подчинённые.

Абасов молча ждал, пока подчинённые угомонятся. Вспомнилось подобное же совещание, когда обсуждали, как не дать басмачам прорваться за границу. Было и в этом задумке что-то по-кавалерийски лихое.

- Что немец делает ночью? – спросил Абасов когда наступила тишина.

- Как что? Спит, – раздражённо отозвался начальник штаба.

- А если мы пойдём в атаку, проснётся? – делая вид, что не замечает настроение оппонента, продолжал Али Мурадович.

- Конечно.

- А почему? – не унимался полковник.

- Так ведь шума сколько будет!

- А если без шума?..

Собравшиеся молчали, начиная понимать замысел командира.

А тот продолжал:

- Представьте сами: ночь, темень, холодно… Немец спит… Мы без артподготовки, без криков «ура», без стрельбы врываемся в расположение гитлеровского полка. Пока фашисты опомнятся, мы их столько положим!.. Немцы ведь педанты, воюют по расписанию. Да и привыкли они тут на нашем участке фронта, что мы только оборонялись и в атаку ночью не ходили…

Он отыскал глазами парторга.

- Ну что, исполним мы таким образом твою клятву? Отомстим?..

Выступили в пять утра. Гитлеровские посты удалось снять тихо – благо, они не успели окутаться колючей проволокой и понаставить мин.

Молча, страшные в своей ярости, ворвались красноармейцы в расположение гитлеровского полка…

Более двух батальонов фашистов было уничтожено, пока вспыхнувшая яростная стрельба не выгнала уцелевших из тёплых домов и землянок. Только теперь вражеские солдаты начали отстреливаться и завязался настоящий бой.

Тут случилось то, на что Али Мурадович даже не рассчитывал. Командир соседнего полка, услышав в стане врага яростную стрельбу, двинул свои батальоны вперёд, обходя гитлеровцев с фланга.

Это решило исход боя. Панически боясь «котлов», гитлеровцы поспешно оттянулись в тыл.

Это был последний бой полковника Али Мурадовича Абасова. Через несколько дней он получил тяжёлое ранение и на фронт больше не вернулся.

Страница седьмая: 60-е годы

Ленинград.

Город, имя которого золотом вписано в историю нашего Отечества.

Впервые после войны приехал Али Мурадович на берега Невы. Приехал по делам, в командировку.

И не мог себе отказать в том, чтобы побродить по городу, пройтись по улицам, где когда-то проходил со своим полком. Побывал на Пискарёвском кладбище, поклонился праху павших ленинградцев.

…Как-то заметил он на себе пытливые взгляды двух женщин. Отошёл немного. Оглянулся. Женщины шли за ним. Прошёл ещё. Женщины, переговариваясь, по-прежнему следовали за ним.

Он остановился.

А дальше произошло то, чего Абасов не ожидал никак.

Женщины подошли и вдруг, разрыдавшись, обняли его. Абасов растерялся, тоже неловко обнял их, по-прежнему ничего не понимая.

- Отец… – сквозь слёзы сказала одна.

- Простите, – бормотал Али Мурадович. – Вы не обознались?

- Да что вы? – вторая отняла от плеча заплаканное лицо. Вы же нас во время войны от смерти спасли! Мы — ваши «полковые детдо­мовцы»…

Так получила продолжение та фронтовая ис­тория.

Женщины пригласили Али Мурадовича к се­бе, познакомили со своими семьями. Оказалось, что все – не все, но многие бывшие «дети полка» сегодня переписы­ваются между собой. Может быть и нерегулярно, но во всяком случае связь между собой не теря­ют, знают, кто где находится.

Несколько дней командировки пролетели не­заметно. Абасов уехал назад в Ашхабад. А его названные дочери написали всем своим названным братьям и сестрам. Ив жаркую Туркмению полетели письма — с Дальнего Востока, из Ле­нинграда, Бреста, Киева, Грузии…

И все начинались одинаково: «Здравствуйте, папа!..»

Все приглашали в гости. Все предлагали по­мощь.

Но, несмотря на обилие приглашений, Али Му­радович ездил в гости лишь однажды.

Был он как-то по делам на Северном Кавказе; решил заехать в Тбилиси, где проживала одна его быв­шая воспитанница.

Улицу и дом нашел быстро. Позвонил. Дверь открыл молодой красивый парень.

Посмотрел с удивлением:

—             Вам кого?

—             Позови маму, — попросил Али Мурадович.

—             Зачем? — продолжал допытываться тот.

—             Это моя дочь, — улыбнулся Абасов.

—             Как — дочь? — недоуменно спросил парень. — У мамы нет родственников, они погибли во время блокады Ленинграда.

Он замолчал, было видно, что растерян: виной тому была внешность гостя—худощавый туркмен никак не походил на его мать.

—             Мама, к тебе отец приехал! — немного насмешливо позвал парень.

Она узнала его сразу, еще издали. Бросилась бежать. Споткнувшись, чуть не упала. Уткну­лась в грудь своему названному отцу.

Когда мать немного успокоилась, сын несколько ревниво спросил:

—             Мама, это откуда же у меня такой дедушка взялся?

И больше в тот вечер он не произнес ни слова. Только слушал.

—             Эти люди — моё главное богатство, — говорит сегодня Али Мурадович. — Ведь мы с однополчанами спасли им жизни. И в этом я вижу едва ли не главный итог моей жизни.

Абасов замолкает.

Страница последняя: август — 87 год.

(Вместо эпилога)

Абасова избирают в актив Совета ветеранов. Свыше 2 тысяч человек единодушно решили, что именно он должен возглавить этот совет.

Али Мурадович за дело взялся с энтузиазмом. Его и раньше больно задевало отношение некоторых людей, в том числе руководителей, к ветеранам. Слишком часто приходилось сталкиваться с черствостью и равнодушием, бюрократизмом и чинушеством.

Это обижало. Но обидой дела не поправить.

И Абасов взялся за дело. Узнал, какие организации ведают обеспечением ветеранов питания. Через несколько дней товарищи тепло благодарили Абасова — цены в ветеранском магазине были снижены.

А у Али Мурадовича уже новая забота. Среди тех, кто избрал его своим вожаком, более пятидесяти человек прикованы к постели. По-разному складываются взаимоотношения ветеранов со своими родственниками. Но даже в самых благополучных семьях, зачастую, не могут обеспечить инвалидам должный уход. Взрослые работают, дети учатся — семьи часто собираются вместе лишь вечером.

А ведь есть и семьи, где к престарелому немощному родственнику относятся не столь тепло и внимательно.

Как помочь этим людям?

Али Мурадович идет в горком партии. Рассказывает о своих проблемах.

Теперь регулярно по домам прикованных к постели ветеранов развозит продукты специально выделенная машина.

…Перед нами прошла жизнь простого советского человека. Его биография в какой-то степени символична: неграмотным мальчишкой ушёл он на Гражданскую войну, мужал в боях с басмачами, достиг высокого вот звания под стенами Ленинграда в Beликую Отечественную…