АСТРАХАНЬ

ТЕКТАНДЕР

Хоть ты не велика, но торг тебя прославил.
И дальних множество племен к тебе направил.
Грань лучших двух частей вселенной здесь проходит,
И в Астрахань явясь, всяк в обе разом входит.
Он руку здесь Европе может протянуть
И, повернувшись, вновь на Азию взглянуть…

Пауль Флеминг

(XVII век)

К тому времени, как Логвин добрался до Астрахани, он был переполнен впечатлениями о путешествии. До того он просто не мог себе представить, насколько огромно царство-государство, в котором ему посчастливилось родиться. Огромность страны проникала в него уважением – к предкам, которые где мечом, а где добром присоединяли новые и новые земли к Московии, к царю и боярам, которые управляют множеством городов и острогов, к землякам, которые продолжают осваивать эти просторы. А ещё его брала некоторая оторопь – ведь вся эта земля, все эти люди, все эти города и остроги нуждаются в защите. И он, Логвин Кривоустов, тоже в ответе перед царём и богом за сохранность и безопасность этих земель, которые по кусочку, по лоскутку, собирались в единое царство.

А уж Волга-матушка и подавно не могла оставить его без волнения. Огромная могучая река, широко и просторно несла свои воды. И чувствовалась в ней мощь, покорить которую просто невозможно.

…Как-то оказался Логвин рядом с иноземным послом, которого стрельцы сопровождали, со Стефаном Какашем. Он хорошо говорил по-литвински, а этот язык Кривоустовы знали неплохо.

- Сколько земель пришлось объехать, а такой реки видеть не доводилось, – сказал Стефан Логвину. – Даже Дунай с Волгой не сравнится…

Кривоустов не знал, что такое Дунай. Но понял, что иноземец привёл сравнение, лестное для Волги.

- У вас великая страна, – продолжал между тем посол. – У вас такие могучие враги, а вы наступаете, раздвигаете свои границы во все стороны. Какие просторы вам покоряются!.. Вы – великий народ!.. Только вот как вы со своим величием совладаете… – и задумчиво замолчал.

Посольство перезимовало в Казани, и только поздней весной отправилось на стругах вниз по реке. Миновали Саратов, Самару, Царицын… А между этими городами-острогами – на много миль тянулись пустынные незаселённые земли. Поселения вроде как совсем ещё молодые – всего-то по 15–20 лет, как основаны, а уже превратились из пограничных укреплений в настоящие города, являвшиеся основой для освоения края.

Временами на берегу виднелись люди. То по временному становищу сновали рыболовы – видно было, как они возятся с сетями, над берегом поднимался густой дым, донося до проплывавших кораблей запах копчёностей. То вдруг из густого камыша появлялись лодчонки с вооружёнными разбойного вида мужиками,  провожавшими караван сумрачными взглядами – струги были с пушками и затинными пищалями, на палубах виднелись стрельцы, по всему было видно, что их лучше не замать. То на высоком правом берегу мелькал небольшой не то татарский, не то ногайский чамбул. Или отряд конных стрельцов… И понятно было, что повсюду кипит жизнь, только неведомая проплывавшим, непонятная, протекающая по неизвестным им законам.

Струги и дощаники плыли неторопливо, берега степенно уходили назад. На ночь не останавливались, только паруса убирали, чтобы на скорости не налететь на мель – на Волге всегда отмелей имелось в изобилии, да и гуляли они часто, коварно перемещаясь с места на место. На носу первого струга по темени неотлучно нёс службу опытный вперёдсмотрящий – волгарь.

Стрельцы и другие путники коротали время кто как. Временами разносилась над волжским простором песня.

Вниз по Волге-реке,
С Нижня-Новгорода,
Снаряжен стружок,
Как стрела, летит.
  Как на том на стружке,
На снаряженном,
Удалых гребцов
Сорок два сидят.
  Как один-то из них,
Добрый молодец,
Призадумался,
Пригорюнился.
  «Ах, о чем же ты,
Добрый молодец,
Призадумался,
Пригорюнился?..»
  «Я задумался,
Пригорюнился
Об одной душе,
Красной девице.
  Эх вы, братцы мои,
Вы товарищи,
Сослужите вы мне
Службу верную.
  Киньте-бросьте меня
В Волгу-матушку,
Утоплю я в ней
Грусть-тоску мою.
  Лучше б море мне быть
Утопимому,
Чем на свете жить
Нелюбимому».

Становилось заметно теплее. Небо поднималось выше, дождей здесь было куда меньше, чем в России.

Наконец-таки, после долгого пути добрались и до Астрахани. По левую руку, на острове, который татары называли Шабан-бугор, а русские Долгим или Заячьим, высились башни, между которыми тянулись крепостные стены. От них к реке стекали узкие прямые улочки.

У длинной пристани толпился народ – система оповещения работала исправно, уже донесла весть, что с верховьев Волги идут струги. Навстречу причаливавшим судам доносился нестройный шум множества голосов – крикливость астраханцев отмечали все иноземные путешественники. В самом центре виднелась группа людей, нарядно обряжённых – воевода с приближёнными встречал посольство.

Вечером первого дня стрельцы здорово выпили. Оказалось, что в самой Астрахани настрого запрещено делать водку. Потому ценилась она здесь чрезвычайно дорого. Московских стрельцов о том известили заранее. К тому же Логвин, уже раз съездивший в дальнюю командировку, знал, что полагаться в поездке приходится только на себя, так что даже и без предупреждения захватил бы с собой лишнюю баклажку-другую с хмельным забористым зельем. На деле же, будучи предупреждённым, захватил таких баклажек целых пять – пусть будут, запас карман не рвёт.

Что касается старшего прибывшей команды стрельцов, он привёз целую бочку водки. И щедро выкатил на стрелецкий двор. Всё же отныне вместе службу нести, тут жаться не пристало. Ну а чем дружбу лучше крепить, как совместной выпивкой?.. Не придумано ещё иного средства!

…Утром Логвин, хлебнув для поправки души из личной баклажки, отправился осматривать крепость, в которой ему отныне предстояло тянуть военную лямку. С ним увязался один из посольских слуг – москвич, нанятый Какашем для сопровождения его в Персию. Его на дорогу инструктировал дьяк Власьев, он оказался немного знаком с Сашкой Кривоустовым, и таким образом они с Логвином считались едва ли не приятелями. В общем-то, Логвин прекрасно понимал, что этот молодой человек приставлен к делегации скорее как соглядатай, а не как слуга – ну да тут дело такое: каждый царю-батюшке по-своему служит.

Астрахань – город, который неоднократно рождался и не раз умирал. Что и неудивительно, если учитывать особенности места, на котором он стоит. Ниже по течению единое русло великой реки растекается на множество  отдельных рукавов и протоков. Там были десятки, а то и сотни водных путей. А здесь можно было контролировать все суда, которые следовали с севера на юг или с юга на север. К тому же тут проходил самый удобный сухопутный путь из необъятных киргизских степей, за которыми обосновались богатые и таинственные Китай, а также Бухара, Самарканд и Хива, на Запад, к ногаям, в Крым и Европу.

В незапамятные времена тут обосновалось хазарское государство. Оно в основном тем и жило, что взимало пошлины с проходивших и проплывавших. И неплохо жило, надо сказать. Хазарским правителям было всё равно кого пропускать, кому давать прибежище, что честным торговцам, что разбойникам – лишь бы платили.

Однажды хазары как-то нарушили свой принцип нейтралитета, за что и поплатились. В середине Х века они уничтожили дружину русов, которая возвращалась из похода в закавказские государства. Уничтожили даже не корысти ради, хотя и жадны были хазары, ох как жадны. Просто русы попытались обосноваться в закавказских землях, основать там ещё одно русское княжество. Такие могучие соседи хазарам были не нужны, потому подстерегли возвращавшихся с юга северных богатырей, да и напустили на них исламскую конницу, в которой каждый воин жаждал отомстить пришельцам за гибель своих единоверцев.

Забыли, а то и просто не знали поговорки «Не буди лиха, пока оно тихо». Некоторое время русы хазар не беспокоили. А потом вдруг обрушилась огромная рать, да не оттуда, откуда её ждали. Великий воитель Святослав пошёл на столицу Хазарии город Итиль не обычным путём, не со степи, а кружным, через земли буртасов и волжских булгар. Там, высоко вверх по течению он построил большой флот, на котором и спустились северные воины в низовья Волги. Удар оказался столь могучим, что хазарский каганат попросту перестал существовать, а его столицу по сей день ищут историки и археологи.

Позднее здесь располагалась столица Золотой орды, Сарай-Бату. Позднее, когда некогда необъятная монгольская империя начала дробиться на всё более мелкие ханства, одним из осколков её и стало ханство Астраханское. Слабое и безвольное, оно сдалось Ивану Грозному без особого сопротивления, после того, как пала Казань.

Иван Васильевич высоко оценивал место расположения города. И направил туда воинскую команду, чтобы стала Россия на Каспии навек.

Первым воеводой в Астрахани стал Иван Черемисинов – как ясно видно уже из его прозванья, прирождённый волгарь. Опытным оком он определил, где лучше всего устраивать крепость-кремль – на острове, который прозвали Заячьим. (Любоытное совпадение: через век с небольшим возведение другого великого морского города, Санкт-Петербурга, также начнётся с острова Заячьего). Однако бюрократия уже в те времена являлась неотъемлемой составляющей российской действительности. Для начала строительства требовалась резолюция царя-батюшки.  Иван Васильевич предложение своего воеводы утвердил, и в низовье Волги началось строительство.

Выбор места возведения крепости определился объективными природными факторами. Остров окружали протоки, так что добраться до него можно было только вплавь. К тому же здесь имелся лес для строительства, а также соль – крайне немаловажное обстоятельство.

Опасаясь вероятного нападения крымчаков, Черемисинов первым делом наскоро возвёл укрепления из подручного материала – крепость была деревянно-земляной.  Затем строительство началось более капитальное. Материал искали на месте, с верховий Волги потянулись караваны барж-коломенок с людьми, боевыми припасами, строительными материалами. Конечно же, потянулись и купцы – волжская рыбка пользовалась спросом повсюду.

Порядки в крепости изначально завели суровые, как это и повсюду случалось в пограничье. Воевода был тут царь и бог, имел полное право казнить и миловать. Рядом с возводившейся крепостью стояла большая виселица. И она далеко не всегда стояла только для устрашения. Вешали регулярно, даже иной раз крюком под рёбра.

В низовьях Волги уже давно обитали беглые из России, сколачивались в казачьи ватаги. Грабили всех подряд – ни одно речное судно не могло чувствовать себя в безопасности на просторах реки.  Приплывавшие сюда купцы старались урвать побольше денег, а потому и на руку не всегда были чисты – то товар привезут испортившийся за долгий путь, то мерами и весами пытались пользоваться неправильными, то деньги фальшивые пытались всучить… Лазутчики татарские да ногайские вынюхивали, как бы половчее набег организовать на крепостцу. Кто-то из местных жителей пытался организовать производство той же водки… Опять же нехватка женщин сказывалась: немногочисленные бабы едва ли не открыто торговали телом, а мужчин толкала на насилие, а то и на содомский грех.

Да мало ли ещё можно перечислить преступлений, за которые кого-то ловили! Карали сурово – кто отделывался батогами, мог считать, что ему здорово повезло. Что же касается грехов, связанных со срамными делами, тут градация соблюдалась строгая: за насилие, да ещё мужней женщины полагалась казнь без снисхождения, на остальное же  часто смотрели сквозь пальцы, ограничившись лёгкой поркой, да епитимьей.

Население Астрахани постепенно прирастало. Кто шёл с добром, принимали охотно. Людей не хватало, потому право на жильё давали едва ли не каждому. Казаки, переселенцы с Севера, стрельцы, татары, ногайцы, киргиз-кайсаки (так в те давние времена именовали казахов), персы, армяне, вездесущие иудеи…

Для возведения кремля в Астрахань прибыли мастера-горододельцы: дьяк Дей Губастый, а также Михаил Вельяминов и Григорий Овцын. К делу они подошли со всей ответственностью. Кто его знает, быть может, это был первый случай в истории отечественного градостроительства, когда мастера, прежде чем возводить объект, сначала изготавливали его макет и по нему определяли соразмерность деталей. Мастера поддерживали связь со своим коллегой Фёдором Конем, который в это время трудился над возведением Белого города в Москве и давал советы о том, как лучше производить известь для кладки стен. Казалось бы: где Астрахань, а где Московия – а вот общались через посредников, делились опытом, и свидетельства о том сохранились.

Астраханский кремль имел в плане форму треугольника. Острым углом с могучей глухой Крымской башней он был направлен на Запад, в сторону, откуда чаще всего происходили набеги врага. Всего же башен возвели семь. Между ними тянулись стены. На строительство крепости камня не хватало, а доставлять его было далеко и, соответственно, дорого. Потому приняли решение использовать плинфы (кирпичи кубической формы) из развалин древней татарской столицы Сарай-Бату. Высота зубчатых по верху стен колебалась в зависимости от рельефа, и составляла от семи до одиннадцати метров. Толщина также разнилась от трёх до шести метров. Башни построили выступающими, чтобы имели возможность бить по подступившим к стенам штурмующим. Более того, башни изначально были способны к ведению боя в полной изоляции.

Вообще надо отдать должное мастерам – при строительстве крепости они учитывали все достижения инженерной мысли того времени. «Сделан город бесчисленно хорош, и кругом его пояс мраморен, зелен да красен» – оставил восторженный отзыв от увиденного летописец. Бойницы рассчитаны таким образом, чтобы под стенами не оставалось зон, которые бы не простреливались из пушек и пищалей. Переходы позволяли легко маневрировать силами внутри крепости. Предусматривалось обеспечение кремля водой на случай длительной осады.

Территория кремля составляла одиннадцать гектаров. К нему примыкала вдвое большая территория, обнесённая земляным валом и деревянной стеной – местный Белый город, где обитали в основном ремесленники и торговцы. Это, собственно, и была Астрахань того времени. На территории кремля стояли официальные строения (Артиллерийский, Дьячий дворы и Приказная палата), митрополичий двор, Троицкий монастырь и храм Владимирской Божьей матери, а также многочисленные жилые дома, в которых селились воеводы и чиновники, стрельцы и пушкари, священники и посадский люд…

Узкие улицы, стекавшие с холма к Волге, густо пропитались рыбным духом. Рыба тут была всюду, она составляла как основу питания, так и являлась основным продуктом вывоза. Всюду стояли навесы, под которыми сушились-вялились огромные рыбины, во множестве вылавливавшиеся в реке и низовых плавнях. В каждом дворе стояли огромные бочки, в которых рыба солилась – благо, столь дорогая в Москве и других российских городах соль тут имелась в предостаточном количестве. Рыбные отходы просто выбрасывали в реку и вода уносила их вниз, в близкий уже Каспий.

И что ещё поразило Логвина – это невероятное количество мух. В общем-то муха – такое насекомое, что обитает во множестве повсюду. Но столько, как в Астрахани, казалось, просто не может в воздухе вместиться. Крылатые насекомые густыми стаями роились повсюду, лезли на любую еду, проникали в каждую щёлочку, надоедливо садились на любой клочок обнажённого человеческого тела. Понятно, что в первую очередь причиной такого их количества была заготовка рыбы, груды скопившихся рыбьих отходов, которые гнили повсеместно, отравляя воздух тяжким духом, который оказывался не в силах развеять даже речной ветерок.

В отведённую ему для постоя горницу Логвин вернулся в подавленном состоянии. Едва ли не с тоской он вспоминал теперь Савву и его дом. И красавицу Матрёну, конечно. Она прочно угнездилась в его душе.

И решил про себя Логвин, что здесь он не останется, что при первой же оказии отправится куда-то дальше – хоть обратно в Россию, хоть вперёд, в новые земли. Прозябание в этой провонявшей рыбой крепости среди мириадов мух его никак не прельщало.

Откуда ж ему знать, что во все времена каждый человек, оказавшийся в захолустье, первым делом решал, что при первой же оказии сбежит отсюда, а потом принимал сложившуюся ситуацию как должное, и безропотно тянул свою служебную лямку именно там, где определила ему судьба. Так было, так есть, и так будет!

…Через два месяца посольству Какаша предстояло отправляться дальше, в Персию. Отплыть раньше оказалось попросту не на чем – в Астрахани не имелось судов, способных плавать в открытом море, как не имелось и опытных мореходов, умевших это делать. Даже выйдя к морю, Московия ещё оставалась сухопутной державой.

Наконец появилось персидское торговое судно.  Узнав, что на борт просятся послы далёкой германской империи, капитан охотно согласился взять пассажиров. Отплытие было назначено на 22 июля – День Святой Марии Магдалины.

Логвин напросился проводить посольство до корабля. Дело в том, что морские суда в дельту Волги не входили, бросали якорь в морской гавани, в устьях рек Царёвой или Таболы, в районе нынешнего порта Оля. А уже оттуда грузы перевозили либо посуху, либо на дощаниках доставляли в город. Предосторожность со стороны купцов не была излишней.  Дельта Волги – огромный край, сложившийся из сотен рек и протоков, переплетённых между собой немыслимым образом. В этих плавнях обитало неисчислимое количество зверья, птиц. Но немало тут хоронилось и беглых крестьян и преступников, которые жили в основном рыбалкой, однако, если подворачивалась возможность ограбить проходившее судно, делавших это без особых нравственных колебаний. Потому сообщение между Астраханью и морем было не таким простым делом, как может показаться.