НЕПОСРЕДСТВЕННО НА «РУСИ»

Итак, в декабре 1978 года была создана военно-строительная часть, специально под возведение «Руси».

Развалины её сохранились. Когда дорога, ведущая уже непосредственно к санаторию, делает последний поворот и выходит на прямую к КПП, слева остаются несколько полуразрушенных строений. Здесь и располагался наш ВСО. Правда, в моё время здесь не имелось ни единого кирпичного строения – только сборно-щитовые (или «сборно-щелевые», как мы их называли). Сколько событий видел этот пятачок земли, сколько страстей, сколько приключений, как пикантных, так и трагических – Шекспиру бы ту фактуру!..

Тогда как раз проводился эксперимент комплектования рот военнослужащими одного призыва – как метод борьбы с «дедовщиной». Как и всё в подлунном мире, данный метод имел свои плюсы и минусы.

К плюсам можно отнести тот факт, что почвы для «дедовщины» в общепринятом смысле слова в таких ротах и в самом деле вроде как не имелось. Но это вовсе не значит, что не случалось других проявлений неуставных взаимоотношений – как в любом коллективе обязательно находились индивиды, которые пытались взять на себя роль неформальных лидеров. Плюс скорее заключался вот в чём. Когда такую роту сразу берёшь в руки, когда изначально выстраиваешь систему взаимоотношений, то она, эта система, более или менее сохраняется на протяжении всего периода существования подразделения.

Но имелся  и существенный минус. В любом деле важнейшую роль играет такое дело, как передача опыта, преемственность традиций. Когда опыт и традиции имеют негативный окрас, так лучше б их и не было б! Но в строительном деле – разговор особый. Как я уже неоднократно подчёркивал, абсолютное большинство личного состава моей роты составляли уроженцы Средней Азии. В абсолютном своём большинстве из рабочих инструментов они кроме кетменя в руках ничего раньше не держали. А их привезли в другой климат, и поставили возводить элитное строение так называемым «липецким» способом кладки кирпича, причём, кирпича отделочного, дорогостоящего… И при этом они в абсолютном своём большинстве не понимали по-русски.

…Мы прибыли в часть в самом конце декабря. Люди старшего поколения помнят, а молодёжь может проверить это моё утверждение по Паутине… Так вот, зима с 78 на 79 год в Средней полосе выдалась лютейшая!!!

И вот приезжаем мы. Как сейчас помню, под вечер. Предназначенная под нашу роту казарма стояла неостеклённая, не подключённая к отоплению… Надо отметить, что этих ребят я уже знал, так как именно с ними находился в «учебке» в Можайске.

Что такое учебка по-стройбатовски?..  Имелось в виду, что в течение двух недель новобранцы будут проходить военную подготовку. Да только какая там военная подготовка… Да и нужна она им была, эта подготовка… Уже позднее, летом, я договорился с соседней боевой частью, и организовал стрельбы для своей роты – так для пацанов радости было!..

Так вот, когда мы вошли в помещение казармы, мои киргизы сбились в толпу и смотрели на меня как некого оракула, или доброго джинна из восточной сказки. Представьте себе их состояние!.. Месяц назад они ещё были в родных стенах родимого дома. Их вырвали из привычного жизненного уклада и привезли за тысячи километров в местность, где абсолютно всё непривычное. Они прошли учебное подразделение, в котором так и не поняли, чем занимались. А теперь привезли в глухой лес, в городок, окружённый сплошным лесом, привели в промёрзшее помещение без стёкол в оконных рамах… И в этот момент возле них пребывал единственный человек, которого они хоть чуточку к тому времени знали – это я.

Это моя единственная фотография со строительства

Между тем, я и сам был растерян немногим меньше, потому что и сам с подобными вопросами столкнулся впервые. Однако именно мне предстояло налаживать всё… И потом, когда ты видишь, что только на тебя надеются две сотни человек, это здорово стимулирует!

Впрочем, к нашему приезду в части готовились. И хотя проблем здесь имелось выше крыши – всё же отряд пребывал ещё в эмбриональном состоянии, прибытию молодого пополнения уделили должное внимание.

Первым делом казарму подключили к теплосети. Никаких радиаторов в казарме не предусматривалось, просто вдоль стен над полом тянулись толстые трубы, по которым циркулировала горячая вода. К счастью, труба оказалась сделанной на совесть, протечек нигде не обнаружилось… Котельная имелась своя, хоть и временная, но грела на совесть.

В казарме выбрали место подальше от окон, сгребли оттуда наметённый снег. Устлали пол всеми матрасами, которые были заготовлены на подразделение и хранились в каптёрке. На них и улеглись спать мои ребятишки – плотно прижавшись друг к другу. Все они были в новеньких зимних ватных костюмах – штанах и куртках… А мы со старшиной их тщательно укрыли сверху тем же множеством одеял. И никто не заболел! А с утра взялись за остекление, утепление, установку кроватей… В общем, принялись обживаться. И уже следующую ночь мои подопечные спали в постелях, раздевшись, на новеньких, только что полученных простынях.

Но то было завтра. А пока… Я только за месяц до того женился, так что едва укрыв любимых подчинённых, оставил их на попечение старшины, а сам поехал в Рузу, к молодой жене. Я тогда снимал комнатёнку у старушки более чем почтенного возраста, в доме неподалёку от автостанции – нынче этого дома уже нет, снесли. За эту отлучку я утром получил от командования отрядом мощную взбучку – ну да ладно, дело прошлое.

Поскольку с этой ротой я прослужил до самого своего отъезда к новому месту службы, сразу же расскажу о ней. Да и о части в целом.

В роте у меня численность личного состава в разное время немного колебалась, но как-то доходила, вместе с прикомандированными, до 210 человек. Рота была общестроительная, потому служили (работали) у меня каменщики, бетонщики, монтажники, плотники… Каждое утро одна смена и каждый вечер вторая смена выходили на производство и работали, работали, работали… Непосредственно на производстве они попадали под руководство начальников участков и мастеров-прорабов. То есть людей, которые были кровно (карманно) заинтересованы, чтобы эти мои ребятки сделали как можно больше и лучше, но при этом чтобы зафиксировать за ними сделанной работы поменьше и похуже.

Поначалу командиром роты у меня был капитан Горлачук Василий Иванович. О, это была невероятно колоритная личность. Его любили все, даже начальники, которые из-за него нередко страдали, и которым он доставлял вечные проблемы. Он был добрым, весёлым, разбитным человеком, хорошим командиром и производственником. Однако на нём сошлись две проблемы, о которых уже шла речь выше. Он уже не мог рассчитывать на успешную служебную карьеру, а потому не проявлял особого служебного рвения, и, соответственно, грешил спиртным. У  нас там вообще трезвенников почти не было, и если я пишу «грешил» – это значит, что злоупотреблял. И это доставляло ему проблемы. Хотя прощалось ему многое именно в силу того, что к нему все хорошо относились.

Через какое-то время Василия Ивановича назначили начальником штаба нашего отряда. Однако по указанной выше причине он с этой должности очень скоро слетел.

А ко мне в роту назначили командиром лейтенанта-«двухгодичника», литовца по национальности Франца Францевича Радзивилловича. Впрочем, не сразу, какое-то время я обходился без командира.

Вообще о работе кадровых органов СССР можно писать много, и критики в этом вопросе наберётся куда больше позитива. Не будет ошибкой сказать, что именно из рук вон плохо поставленная кадровая работа и привела к развалу Советского Союза, к отставанию нашей экономики.

Франц был прекрасный парень – честный, порядочный, непьющий, добросовестный, знающий производство… Но он абсолютно, совершено не умел быть командиром. Не умел и не хотел. Какой идиот в кадровых органах (другого слова просто не подберёшь) придумал назначить его ротным – не представляю. Ещё заместителем командира роты – куда ни шло, а вообще идеально было бы направить его в ИТР… Вот где ему бы цены не было!

Но это – из разряда «если бы». Как бы то ни было, он номинально числился командиром роты. Реально же львиная доля его обязанностей свалились на меня. Франц, повторюсь, был очень хорошим человеком, но совершенно не на своём месте. Потому с должностью не справлялся, да и не желал справляться – демонстративно и принципиально не желал. Он просто ждал того момента, когда эта двухгодичная обуза для него завершится и он уедет домой. Когда мне пришла пора уезжать к новому месту службы, он расценивал это с моей стороны как предательство по отношению к нему, и искренне возмущался, что я, в преддверии отъезда, стал манкировать своими (а по сути дела – его) обязанностями.

Кроме нас двоих, в роте имелся старшина – их за время существования подразделения сменилось несколько. Некоторое время служили также два прапорщика – командира взводов, которых быстро уволили, потому что они служить не желали, зато беспробудно пили и играли в карты. На их место назначили сержантов срочной службы, совершенно беспомощных ребят, которые тоже не умели быть командирами, которые к тому же по призыву были младше сплочённых совместной работой подчинённых. Наверное, уже этот беглый взгляд даёт понять, насколько непросто приходилось нам, коль  на нас троих командиров приходилось 210 военных строителей.

Аналогичная ситуация сложилась и в других ротах.

Коротко расскажу об офицерах, которые руководили строительством корпусов «Руси». Спальный корпус строила наша первая рота.  Ею командовал старший лейтенант, а затем капитан  Виталий Торенник. Он был одним из немногих среди офицеров ротного звена, кто окончил военно-строительное училище, и служил именно по своему профилю. Внешне он походил на канонического положительного царского поручика, каким нам показывают их в фильмах, типа Брусенцова – чуть выше среднего роста, стройный, подтянутый красавец, с усиками… Вторая рота, в которой служил я, строила административный и лечебный корпуса, а также столовую. Когда я уезжал к новому месту службы в 1980 году, мы же начинали строить спортзал и бассейн. Наша же рота возводила промзону – котельную, в частности. Ну а корпус «Д» строила третья рота, которой командовал Виктор Раилкин – кадровый офицер, очень хозяйственный, добросовестный, но у которого несколько раз случались неприятности, которые не могли не отразиться на его карьере. 

Должен признаться, что данный фрагмент записок даётся мне как-то намного сложнее, чем я предполагал. С тех прошёл 31 год, и, как выяснятся, я забыл больше, чем предполагал. Внешне помню ещё несколько тогдашних своих сослуживцев, однако не всех могу вспомнить по именам., кто какую должность занимал, кто в какой служил роте… Даже странно. Всё же практика ведения дневников – великое дело. И плохо, что я этого не делал.

Замполитом нашей части служил капитан Сергей Никитин. У него имелась странная привычка: когда он выпивал, обязательно надевал очки. И потому всякий раз, когда мы видели его в очках, вывод следовал однозначный. Они всегда его выдавали.

Сейчас вдруг поймал себя на том, что слишком часто в моих записках речь идёт об употреблении спиртного. Хочу в очередной раз подчеркнуть: абсолютной доминантой нашего тогдашнего бытия служила работа, работа и ещё раз работа. День и ночь кто-то из нас постоянно находился на производстве, постоянно мы решали рабочие вопросы. На выходные вырывались домой не слишком часто, когда придётся, всё время находились в части. Эта бесконечная работа выматывала, но описывать её очень трудно. Я о ней ещё не раз напишу, но для характеристики нужно всё же больше писать о взаимоотношениях с товарищами, а не о выполнении производственных планов.

Но вернёмся к Никитину. У него имелось много недоброжелателей. Выше я уже писал, что сама по себе система продвижения политработников по службе в строительных войсках предполагала, что офицер может подняться на одну ступень выше и тем самым оказаться на потолке служебной лестницы только через 10-12 лет службы. А Сергей как-то вдруг стал замполитом части на несколько лет раньше, каким-то образом обойдя несколько «очередников». И потому в его адрес неслось много негатива со стороны завидовавших ему офицеров других частей. Со своей стороны могу сказать, что ничего особо сказать о нём не могу – ни хорошего, ни плохого. Во всяком случае, зла на него я не держал, чтобы присоединяться к сонму его хулителей.

Опять же, как я уже писал, одно время начальником штаба у нас служил Василий Иванович Горлачук. Но он на этой должности просидел недолго.

А командиром части к нам назначили капитана, потом майора Логвина Михаила Михайловича. Его также назначили на должность в обход нескольких претендентов на этот пост, и потому многие ему завидовали. Однако Логвин показал себя командиром довольно требовательным, даже жёстким, а потому  пользовался репутацией начальника молодого и перспективного… У нас объект располагался далеко в стороне от руководящих глаз, всевозможные проверки заглядывали нечасто, потому и требовался сюда командир, который сможет работать самостоятельно и порядок поддерживать. Так что назначение на этот пост являлось проявлением доверия и в то же время немалым авансом.

Мне трудно из дня сегодняшнего оценивать действия людей в те годы. Но думаю, что если бы не одна неприятность, которая подстерегла Михаила Логвина в 80-м году, он, наверное, неплохо продвинулся бы по службе.

Я не стану описывать всю ситуацию, а скажу совсем коротко. Как-то Логвин ехал за рулём новенького, только что полученного отрядом служебного автомобиля (УАЗ-452), не справился с управлением, машина слетела в кювет, опрокинулась и загорелась. Сам Логвин и сидевший рядом Виктор Раилкин выбрались, не получив ни малейшей травмы. А новенькая машина после аварии восстановлению не подлежала.

Виктор Раилкин потом мне рассказывал, как и что произошло. Сам он к Логвину относился резко негативно. А тут…

- Представляешь, – с искренним уважением говорил Виктор. – Машина горит, он достаёт сигарету, прикуривает от горящей машины и спокойно так говорит: «Ну вот, мне и п-ц!».

Так оно и вышло, сняли его с должности. Это было как раз когда я уезжал, так что я даже не помню, кто же стал его преемником.

Среди остальных офицеров помню Хитькова, имя запамятовал. При нём в части проживала красавица жена, которую он очень любил, и вообще человеком он показал себя добрым и весёлым. Он неплохо бренчал на гитаре, знал несколько малоизвестных песен – и вообще являлся душой компании. Он тоже был из числа «двухгодичников», работал нормально, но не особо напрягался.

И вообще, осуждать «двухгодичника» за то, что он не перетруждается – абсурд. Как ни суди, а менталитет у него в значительной степени оставался солдатским: ему эта служба сто лет не нужна. Вполне понятно, что тут и психотип играл немалую роль, и стремление человека к лидерству и всё такое прочее… И всё же человек, который против своей воли оказывается на службе, пусть даже и при офицерских погонах – согласимся, что редко кто рвёт жилы себе и другим.

И ещё один представитель этого же разряда офицеров – Игорь Меренков. Родом он был, помнится, из Смоленска. В мою бытность в части он как раз готовился к увольнению, так что вообще, в принципе, мог бы расслабиться. Однако так получилось, что некоторое время в роте у него отсутствовал командир… Да даже когда и находился командир на месте, одному ему было трудно справиться со столь многочисленными подчинёнными. Короче говоря, Игорь хотя и был «дембелем», но службу всё же нёс более или менее исправно.

К месту расскажу об анекдотичной истории, которая с ним приключилась, и которая могла приключиться только в стройбате.

Когда подошло время Игорю увольняться в запас, он обратился к начальнику штаба капитану Горлачуку, и сказал, что, мол, пора представление на него готовить – имелось в виду представление на увольнение в запас. Василий Иванович, как водится, ответил, что у него в авторучке чернила пересохли, надо бы размочить… Размочили чернила, славно посидели… И на следующий день Горлачук сообщил Меренкову, что представление отправил. Через какое-то время из Москвы раздался звонок и из соответствующего кадрового органа сообщили, что представление подписано и Меренкова можно поздравить. Что Василий Иванович с удовольствием и сделал. Естественно, Игорь закатил пир горой и возлёг на койку (о тамошнем нашем общежитии я ещё расскажу подробнее) ждать приказ.

Каково же было наше изумление, когда приказ пришёл, но только на присвоение Игорю звания старшего лейтенанта. Прежде всего, он уже и без того был старшим лейтенантом. Причина конфуза банальна: Василий Иванович с утра после «размачивания чернил» перепутал бланки и оформил вместо представления к увольнению представление к присвоению звания. Самое парадоксальное, что эти бумаги прошли все инстанции, обрастая всевозможными подписями, нигде никто ничего не заметил!.. В тот вечер Игорь накушался очень сильно и, матеря всех и вся, уснул, сильно  раздосадованный происшедшим. А мы, бессердечные такие, прицепили ему на погоны с тремя офицерскими звёздочками ефрейторскую лычку. Хоть и не был Игорь утром в восторге от нашего юмора, но ругаться не стал, промолчал, так что повторять шутку мы не стали. Только называли его теперь «очень старший лейтенант».

Понятно, что после этого документы на увольнение Меренкова проскочили по всем инстанциям мгновенно, потому что если бы история с повторным присвоением звания получила огласку, никому из причастных к ней мало не показалось бы.

Чтобы к теме больше не возвращаться, расскажу ещё одну историю, связанную с Василием Ивановичем, но уже случившуюся со мною лично.

Так как у нас в части в целом и в ротах в частности офицеров и прапорщиков служило мало, отпуска мы все умудрялись брать летом. Так вот, в 1980 году мне выпало отдыхать аккурат в июне-июле. Перед отпуском я подошёл к Горлачуку и говорю: мол, у меня срок выходит на получение звание старшего лейтенанта, ты документы оформи… Он отвечает, что, мол, чернила в ручке пересохли… Короче, угостил я его, и убыл отдыхать. Возвращаюсь, а его к тому времени с должности сняли. И начальником штаба сидит уже другой офицер. Я к нему – с тем же вопросом. А он мне: мол, чернила пересохли… Короче говоря, чернила мне пришлось размачивать дважды, и звание я получил с задержкой, что для стройбата тоже являлось обыденным явлением.

Ещё я пропустил Александра Минаева. Он был из прапорщиков, а к нам в часть прибыл в звании младшего лейтенанта, на должность замполита роты. Я ж говорю: в стройбатах остро не хватало офицеров нижнего звена, так что и подобные ситуации случались. Александр до того служил в Монголии, рассказывал о тех краях, особенно мне запомнился рассказ о том, как он общался с потомками осевших на севере страны белогвардейцев-семёновцев. Минаев – хороший был человек, добрый и надёжный товарищ.

Следует сказать ещё несколько слов о наших инженерно-технических работниках.

Управление начальника работ (УНР) располагалось на выезде из Рузы на восток, в сторону Звенигорода, слева от дороги. Сейчас там в тех же корпусах располагается какая-то организация.

Начальник УНР был человек, который до нас, рядовых офицеров не снисходил, держался высокомерно… Наверное, считал себя в первую очередь инженером, «белым воротничком», а не каким-то «сапогом»-офицером.

За идеологическое обеспечение производства там отвечал секретарь парткома, фамилию и имя которого, к искреннему моему сожалению, я забыл напрочь. Многоопытный тёртый жизнью человек, он умел выстроить работу, был всегда в курсе дела в частях. Его не любили. И побаивались. Лично ко мне он относился неплохо. Хотя кто его знает, что он думал на мой счёт на самом деле. Во всяком случае, считалось, что некое досье он ведёт на каждого из нас.

Собственно строительными делами объекта заправляла, как мы говорили, «мафия Чалышевых». Их было трое – два родных брата и один двоюродный. Они прекрасно знали своё дело, наряды закрывали так, что комар носа не подточит, и при этом сами всегда были в шоколаде, а часть – в глубоком минусе (в принципе, я хотел сказать «в анусе»). Наш начальник участка, Николай Николаевич, был среди братьев старшим и самым опытным. В то же время в мелочах всегда шёл нам навстречу – если там отпустить кого-то надо было, или задействовать на другую работу… В общем, уступая в частностях, в целом он жёстко и последовательно преследовал свою цель. А его личная цель совпадала с целью всего УНРа – чем меньше заплатишь рядовому военному строителю, тем больше останется денег для собственного кармана.

Ближе всего мы сошлись с Виктором Снитко, инженером УНР. Высокий, стройный, импозантный, в усах и морской форме… На день рождения мы с женой подарили ему курительную трубку, и на лучшей фотографии,  которая сохранилась у нас в альбоме, он запечатлён именно с ней – этакий морской волк!

У нас, к слову, у инженерно-технических работников имелась такая мода: они становились на морскую норму довольствия и щеголяли в фуражках с «крабами», бежевых рубашках и узаконенных клешах. Мы их поддразнивали: какую, мол, вы получаете надбавку за удалённость от моря…

Мы с Виктором дружили семьями – у него была совершенно очаровательная супруга Лариса…

Как время меняет людей! Виктор Снитко и его супруга Лариса (она фамилию в замужестве менять не стала и осталась Котовой) и поныне проживают в той же Рузе, в кирпичном здании, которое располагается слева, если смотреть на городскую автостанцию. Когда я с ними познакомился, Виктор был уверенным в себе, немного даже самоуверенным, любителем бросить острую реплику, откровенно демонстрировавший своё главенство в семье… Лариса же выглядела возвышенно утончённой, какой-то воздушной, поэтичной (по состоянию души, а не по стремлению к графоманству). И вот встречаю я своих друзей юности спустя четверть века; и что ж вижу?..  Лариса теперь директор крупнейшего в Рузе учебного заведения, жёсткий руководитель и прагматик, как я её назвал, «империалистка». Даже внешне куда-то подевалась её возвышенная утончённость, она стала женщиной, прочно стоящей на ногах, уверенной и целеустремлённой. А Виктор в том же учебном заведении, в подчинении жены ведёт курс, связанный с компьютерами, и вся его уверенность в жизни рассыпалась под влиянием реалий сегодняшнего дня… Как в жизни всё меняется!..

Ну, если по ходу ещё кого вспомню, назову дополнительно.