1998 год

НЕ В СВОИ САНИ…

Как-то в августе 1998 года мне позвонил Александр Зданович и пригласил на беседу.

Александр Зданович

Александр Александрович Зданович был и остаётся одним из самых уважаемых мною людей. Мы познакомились с ним во время одной из моих командировок в Чечню. После этого несколько раз встречались на мероприятиях, которые мне довелось освещать как сотруднику «Красной звезды». Александр Зданович служил в должности руководителя Центра общественных связей ФСБ России, и десяток лет назад был широко известен в стране по выступлениям в прессе и особенно на телевидении. Он рассказывал об успешных операциях, проводимых Службой по обеспечению безопасности страны, об истории правоохранительных органов, о вызывающих разночтения событиях прошлого… Умный, эрудированный, прекрасный оратор и полемист с правильной русской речью… Не будет преувеличением сказать, что в те времена именно Александр Александрович в глазах общественности олицетворял образ Федеральной службы безопасности,  именно он в значительной степени способствовал формированию положительного отношения народа к спецслужбам страны в целом.

(Нынче облик Службы внешней разведки олицетворяет Анна Чапман. О tempora, о mores!).

Так вот, в августе 1998 года Зданович пригласил меня на службу в ЦОС. Дело в том, что из этой структуры по выслуге лет увольнялось несколько сотрудников и образовавшиеся вакансии некем оказалось заполнить. По словам Александра Александровича, в системе ЦОС, и ФСБ в целом, работало много прекрасных специалистов, которые хорошо и профессионально делали своё дело. И нужно было хорошо и профессионально рассказать общественности о том, как они выполняют свои обязанности. Именно в этом качестве – журналиста и писателя – меня и приглашали. Я согласился – впрочем, думаю, среди журналистов не много нашлось бы людей, которые бы от такой перспективы отказались. Таким образом, едва сняв погоны с красным просветом, я был тут же призван на службу во второй раз и надел погоны с просветом васильковым.

Всего в Центре общественных связей я прослужил два года с небольшим. Этот период дал мне очень много. Я увидел работу структуры изнутри… Да много чего я увидел.

Я, Михаил Кирилли, Сергей Горленко, Игорь Устякин

Но главное – я познакомился с совершенно замечательными людьми. Прежде всего, это Игорь Устякин и Михаил Кириллин – ныне уже завершившие свой жизненный путь.  С Игорем мы сдружились особенно тесно, помогали друг другу; себе в заслугу я могу поставить то, что сподвиг его на написание художественных книг, которые увидели свет  и имели успех. С Михаилом мы сдружились на истории, в частности, оказалось, что среди исторических героев мы оба с огромным уважением относимся (Миша, увы, уже относился) к герою Куликовской битвы князю Серпуховскому Владимиру Андреевичу … Да и вообще – таланты они были, как журналисты, так и по человеческим своим качествам. Мир их памяти!

Моим непосредственным начальником стал Сергей Горленко. Через несколько лет он помог мне в моём трудоустройстве, а ещё через пару лет уже он стал моим заместителем в редакции журнала «Боевое братство». Мы с ним дружим по сей день. Сейчас он тоже взялся за написание книги – и я от души желаю ему успеха на этом трудном, но очень интересном поприще!

Мы с Владимиром Мурашкиным

Самую активную и действенную помощь оказывал мне Владимир Мурашкин – до недавнего времени он трудился в пресс-службе мэрии Москвы. Это человек редкой готовности прийти на помощь ближнему.

Василий Богомолов… Дмитрий Коняхин, Игорь Коротков, Игорь Котляров… Вера Алексеева…

Всех людей, с которыми у меня сложились добрые отношения в системе ФСБ, которые помогали мне адаптироваться в новой для меня среде, не перечислить. Хотя, вполне понятно, что так было не со всеми. Любой коллектив состоит из людей, каждый человек является носителем тех или иных качеств, и далеко не всегда эти качества отдельных людей приходятся другим по вкусу.

В целом приходится констатировать, что в моём случае эксперимент по привлечению армейского офицера в столь специфическую структуру, как ФСБ, не увенчался успехом. По истечении срока контракта мы (ЦОС и я) расстались – к обоюдному облегчению. И я не вписался в систему, и она меня не приняла. Чтобы быть своим в ФСБ, нужно обладать неким комплексом специфических качеств, необходимо в ней взрасти с молодости, иначе так и останешься чужаком, даже оказавшись внутри её. Терминология, система взаимоотношений, специфика работы – всё для меня оказалось внове…

Я в рабочем кабинете Юрия Андропова

Ну и ещё один нюанс, наверное, самый главный. В штатном расписании Центра общественных связей не имелось должности «свободного художника». Нужно было выполнять рутинную повседневную работу его рядового сотрудника. Не стану расписывать, в чём она состояла, отмечу только, что к собственно к творчеству отношение она имела более чем относительное, зато служебное время заполняла под завязку. Так что подготовка эпохальных публикаций о деятельности ФСБ и его сотрудниках, что декларировалось основной целью моего прихода на Лубянку, для меня так и осталась неосуществлённым намерением.

К тому же скоро в стране начались события, которые и вовсе скомкали все планы и задумки слишком многих людей.

А именно: летом 1999 года началось вторжение в Дагестан группировки экстремистов с территории Чечни.

Должен признаться: несмотря на то, что я являлся непосредственным участником тех событий, что через мои руки проходило множество документов о событиях тех дней, у меня так до сих пор и не сложилось внятного представления о том, что же на Северном Кавказе тогда произошло на самом деле. Любой человек легко может ознакомиться с хроникой событий – но точно так же вряд ли что поймёт. Хроника-то имеется – а вот анализа их, расшифровки глубинных процессов…

Ведь что получилось? На территории Дагестана при откровенном попустительстве государства начали формироваться параллельные официальным властные экстремистские структуры, в целых районах власть захватывали исламисты самого крайнего толка. Не Чечни, подчеркну, на территории которой Россия на тот момент не имела силы, хотя и вкачивала в регион огромные средства, а именно Дагестана!.. Впрочем, даже не так: исламская терминология служила экстремистам только прикрытием для подлинной подрывной антигосударственной, антироссийской деятельности сепаратистов. Вводились нормы шариата, которые входили в противоречие с действующими (вернее, продекларированными российской Конституцией) светскими законами. А большие начальники заверяли страну, что в республике всё нормально, и всё законно. Буквально накануне тех кровавых событий очень ответственный  представитель Кремля в генеральских погонах посетил районы, которые назавтра огнём и мечом поддержали вторжение, и громогласно объявил, что в них царит тишина и благодать (нынче тот чин занимает достаточно высокий пост в государстве, и рассказывает нам, в каких вопросах ещё у нас в стране тишь и благость).

И вот летом 1999 года из Чечни в Дагестан границу пересекла группировка ортодоксов-исламистов числом в несколько тысяч человек – а наши власти об этом не знали… Не знали ли?..

Как-то всё это не вяжется со здравым смыслом. Право, закрадывается крамольная мысль: а не провоцировал ли, часом, Кремль то вторжение, чтобы иметь видимое право на организацию нового похода на Чечню, только уже более подготовленного?.. Ну не придумывается иного объяснения событиям тех августовских дней 99-го! Хотя очень не хочется верить в такую версию. Пусть это предположение будет лишь бредом моего воспалённого воображения!

Как бы то ни было, едва началось вторжение, я вылетел в Махачкалу. Меня включили в состав объединённого пресс-центра, который отвечал за идеологическое обеспечение операции по разгрому вторгшихся отрядов сепаратистов. В мои обязанности входило ежедневно собирать материалы о происходивших событиях, обобщать их, а потом предоставлять в распоряжение СМИ. Соответственно, находился я не в районе боевых действий, а поближе к первоисточникам информации.

Проживал я в санатории на самом берегу Каспийского моря. Каждое утро (а я всегда встаю очень рано) я купался (никогда в жизни я столько не купался в море, как в те дни), а потом ехал в Махачкалу. Всё утро работал с документами в местном управлении ФСБ, составлял на их основе информационное сообщение, днём утверждал его у руководства, а  затем всю вторую половину дня по факсу отправлял в Москву в редакции более чем двадцати изданий. Приезжал к себе в номер поздно вечером… И утром всё начиналось по-новому.

По итогам проведённой работы я был награждён медалью Суворова.

…А осенью началась Вторая Чеченская кампания, ставшая логическим продолжением летних событий в Дагестане. И я опять полетел на Кавказ, где обосновался уже в Моздоке, в составе Временной оперативной группы Управления военной контрразведки. Здесь я также перелопачивал множество документов, ежедневно составлял информационное сообщение и передавал его в Москву, только теперь непосредственно в Центр общественных связей, а не в редакции. К слову, сама по себе система передачи материалов в Москву не была отработана. На то, чтобы её организовать, ушло некоторое время. Зато уж когда система была отлажена, она заработала как часы.

Должен сказать, что меня такая работа здорово угнетала. Я ведь журналист, привык работать на издания, на подготовку публикаций, а не составлять сухие справки-отчёты. Через мои руки  проходило огромное количество материала, который просто просился в журналистские публикации. Однако я не мог с этой информацией ничего делать, пока не получу разрешение руководства на её обнародование.

Это несомненно правильно – спецслужбы ведь и работают с документами, имеющими гриф секретности. Впрочем, даже не в грифе дело! Главное – что из-за разглашения сведений, которые содержатся в подобных документах, могут пострадать люди, интересы дела в целом.

Всё это умом я понимал. Однако когда профессиональный газетчик настрого подчинён человеку, который взращен на грифе секретности, для которого самого понятия «творчество» не существует, который привык мыслить языком официальных справок и донесений – для журналиста это мука мученическая!.. Мне позднее в цветах и красках рассказывали, что над моими донесениями, которые я присылал из Моздока, потешался весь ЦОС, настолько они были написаны «неправильным» с точки зрения официальных бумаг языком. Но я-то иначе писать просто не умел!

И ещё один момент, коль уж я заговорил о своём возвращении из той командировки… Мне тогда посоветовали на какое-то время затаиться, не публиковаться, а если и выступать в прессе, то под псевдонимами. Причём, советовали сменить свои старые псевдонимы, так как, по словам моих коллег по ЦОСу, я слишком сильно «засветился» во время той командировки, попал в некие досье, которые составляли сепаратисты на неугодных им журналистов. Что и говорить, не слишком-то приятно было такое слышать, оторопь брала. И не добавляло оптимизма, надо признаться… Да чего ж это я подбираю слова, в самом деле – неуютно почувствовал я себя, услышав такое!

Это крайнее недовольство собой и ситуацией нарастало. Лишним я себя там чувствовал, не у дел. Я не делал дело, которое хотел и умел. А то, что я делал, встречало в лучшем случае насмешки и подколки, а то и вовсе приводило к конфликтам. Выступления в печати и по телевидению, которые я считал удачными – как меня застращали в ЦОСе, внесли меня в некие «списки» сепаратистов. К тому же в самом ЦОС произошли некоторые перестановки, и теперь вопрос о подготовке публикаций, о чём шла речь изначально, вовсе не стоял.

Впрочем, это было позже.

Через Моздок в период активного периода боевых действий в Чечне проходило превеликое множество журналистов. Со многими из них я был знаком, с некоторыми даже подружился, в том числе с такими известными представителями прессы, как Евгений Кириченко, Аркадий Мамонтов, Александр Сладков… Они теребили меня, просили информации, а я не мог им ничего сообщить, потому что был повязан необходимостью соблюдать гриф секретности.

- У «духов» легче получить информацию, чем у тебя, – ругались они.

Я их понимал. Но ничего поделать не мог.

Случился там как-то забавный случай. Как-то утром зашёл я в магазин, который располагался непосредственно на территории авиабазы. И застал там знакомого журналиста с телевидения – молодой ещё человек, который импонировал мне такими своими качествами, как стремление добросовестно сделать своё дело, с одной стороны, и строгостью в отборе фактов и их трактовке с другой.

Меня крайне удивило, что в этот ранний час он уже вдребезги пьян, и покупает ещё бутылку (водку там тогда продавали из-под полы, спрятанной в бумажные пакеты, и для маскировки такой товар именовался «лампочка»). Естественно, я поинтересовался, в чём причина такой картины – ранее коллега вообще не употреблял спиртного, даже на журналистских посиделках. Оказалось, что накануне он возвращался из поездки в район боевых действий, опаздывал к эфиру, нарушил «комендантский час» и был задержан на одном из блокпостов. Мой собеседник был убеждён, что теперь, после того, как военное руководство «накатает на него телегу», его изгонят с телевидения и на карьере его можно будет поставить жирный крест. Я журналиста постарался успокоить, и заверил, что эта история, напротив, пойдёт ему на пользу, повысит его реноме в глазах начальства… Парня и в самом деле в тот же день выдворили из группировки, и на него жалко было смотреть, когда он садился в самолёт.

Однако я в своём пророчестве оказался прав – с телевидения его не уволили. Сейчас я этого журналиста нередко вижу на экране телевидения, он заматерел, стал репортёром-международником. И я желаю ему успеха. Фамилию не называю по самой понятной причине – не уполномочен!

Я из той командировки передал огромное количество материала. И ведь было что передавать!

Очаровательные сотрудницы моздокской прессы

Мне довелось состоять в «свите» Владимира Путина (тогда ещё не Президента, а премьера), когда он прилетал в Чечню, тогда я познакомился с Владимиром Шамановым, я был в составе представителей федеральных сил во время переговоров со старейшинами северных районов Чечни, я работал с документами Министерства шариатской безопасности, захваченными нашими войсками, опять же, облетал и исколесил весь север республики, присутствовал на акциях по уничтожению незаконных нефтезаводов… Я оттуда передал много материала. Но одна из особенностей пресс-службы состоит в том, что судьбу подготовленных информаций отследить невозможно – каков их кпд, неведомо.

Собранный в той командировке материал я использовал при написании книги «Зульфагар». Кроме того, в разных изданиях вышли мои крупные материалы, в частности, «Чеченские будни военной контрразведки», «Кого и как вербуют в боевики» и другие, а также материал про Моздок, который под разными названиями был опубликован более чем в двух десятках газет и журналов.

…И вот наступил февраль 2001 года – время моего увольнения, уже окончательного. Во всяком случае, я искренне надеюсь, что в нашей родной стране не сформируется ситуация, при которой возникнет нужда призывать меня под ружьё ещё раз.

Прощай, ЦОС!

Я организовал банкет для всего Центра общественных связей, сказал всем искренние слова признательности за совместную службу,  выслушал пожелания и напутствия – и покинул стены всемирно известного здания на Лубянке. Я искренне благодарен судьбе за проведённые там две с половиной года. Хотя и не были они лучезарными.