1991–1994

Учёба в академии

Успешно сдав экзамены в академию, я вернулся в Ашхабад – собирать вещи, оформлять документы… Именно в этот момент в Москве и произошло выступление ГКЧП.

Читатель может 133 раза назвать меня тупым, однако должен признаться, что и в тот момент я ещё не осознал значимости происшедшего события во всей полноте. Да и что мог оценить провинциал, который приехал в столицу уже после всех событий, да ещё из вполне благополучного региона? Внешне жизнь в Москве выглядела вполне обыденной.

Так же я думаю, что в Петрограде утром 26 октября 1917 года на улицу выходили люди, которые даже не подозревали, что оказались совершенно в другой стране, в новой исторической эпохе. Приехав Москву числа 25-го 1991 года, я этой перемены тоже не осознавал.

Самым первым, и, соответственно, самым сильным для меня потрясением стало вот что. Выше я уже писал, что в Ашхабаде получал очень неплохие деньги и материально жил более чем комфортно. А тут… Тут я вдруг мгновенно оказался на голом окладе, в то время как цены на всё и вся поползли вверх, в то время как товары стали стремительно исчезать с полок магазинов. Шла выдача этих унизительных талонов…

Помните старый советский мультфильм «Снежная королева»? Там есть эпизод, когда Герда какое-то время жила у доброй волшебницы, которая заколдовала её память, чтобы девочка не убежала… Потом Герда увидела розу, очнулась от наваждения и попыталась всё же бежать. Так вот, девочка открыла калитку сада, и оказалось, что там, снаружи, бушует непогода, в то время  как сзади по-прежнему солнечно и уютно. Примерно в таком же положении оказался и я с семьёй. Вчера всё было сыто и тепло, а сегодня – сумрачно и голодно. Только Герда могла вернуться – у нас такой возможности не имелось. В этих условиях Беловежский сговор трёх редисок и последующее отречение от ответственности за судьбы страны редиски четвёртой (и главной) прошли не особо заметно на фоне всеобщей растерянности общественности.

Только позже стало известно, что исчезновение продуктов явилось целенаправленной акцией сторонников «шоковой терапии», что всю ситуацию искусственно спровоцировали Ельцин и его команда… А тогда, осенью 1991 года я не понимал ничего: куда вдруг подевалось всё, что было ещё вчера?

Наша учебная группа

Так начался мой новый период жизни. Могу абсолютно твёрдо сказать, что именно в августе 1991 года завершилась моя молодость. С тех пор пошла череда проблем, которые приходилось решать, причём, решать не всегда честными путями. Пошла эпоха, которая ломала мои усвоенные с детства представления, что такое хорошо и что такое плохо, что подобает офицеру, а что выходит за рамки, простите за патетику, офицерской чести…

Поздней осенью всё того же 1991 года  в метро я как-то узнал офицера-танкиста Е-ва – который в августе у Белого дома первым перешёл на сторону Ельцина и его команды. Фамилию его не называю по единственной причине. Люди старшего поколения прекрасно её помнят – некоторое время этого человека провозглашали едва не героем тех событий. Однако прошло время, подросли его дети и внуки – зачем делать так, чтобы на них падала тень позора отца и деда?.. Впрочем, позор – не позор… Всё относительно. В конце концов, он только демонстративно и открыто развернул незаряженную пушку танка в другую сторону. А вот гниды в офицерских погонах, которые в октябре 93-го стреляли по Белому дому – вот тем не позор, тем проклятие на все времена!..

Впрочем, вернёмся к Е-ву. Мы с ним побеседовали. Публикацию я постарался сделать нейтральную, без осуждения или восхваления «героя». Однако мне потом читавшие говорили, что моё негативное отношение к собеседнику просто струилось между строк… Е-в рассказал, как стоял со своим танком у Белого дома, не получая никаких команд и не понимая, что делать, как его пригласили люди из команды Ельцина к себе, как ему наобещали с три короба, чтобы он перешёл на их сторону… Я не знаю, скорее всего, он не был бы столь откровенным с незнакомым журналистом, если бы победившие «ельциноиды» не забыли о нём, не выкинули его, как использованное всем известное одноразовое резиновое изделие. Однако случилось именно так. Офицера-танкиста просто перевели в военкомат на бюрократическую должность – и благополучно забыли о нём. Военком и другие офицеры относились к новому сослуживцу с откровенным презрением, обещанную квартиру он не получил (во всяком случае, на тот момент – впоследствии не знаю).

Кто-то из великих сказал, что предательство, быть может, кому-то и выгодно, зато предатели презираемы всеми. Передо мной сидел наглядный пример тому.

Ну и ещё курьёз из того же 1991-го.

Каждого поступившего в академию офицера должны были обеспечить жильём. Кому больше повезло, того вселяли в квартиры – двух- или трёхкомнатные квартиры, в каждой комнате из которых обитало по семье. Ну а кому не повезло – тех размещали в общежитии на Пироговской улице.

Сейчас на Пироговке у меня проживает добрый приятель. Так что я в курсе происходящих там событий. Как известно, нынешнее Министерство обороны занимается не столько вопросами обороны, как распродажей городков, земель, имущества – этакое Закрытое акционерное торговое общество (именно закрытое) по распилу советского наследия. В частности, принято решение о продаже комплекса зданий по Большой Пироговской улице. С этой целью началась торопливая акция по выселению из общежития обитателей. Но людям-то жить негде – распродавая направо и налево всё подряд, родное министерство никак не может обеспечить нуждающихся квартирами. Казалось бы: ну что тут проще! Обязать покупателя этого участка, расположенного рядом  с Новодевичьим монастырём, обеспечить жильём всех выселяемых – он, тот покупатель в любом случае окажется в барыше!.. Так нет же, прилагаются все усилия, чтобы сделку провернуть побыстрее, но и людям дать поменьше.

Ну просто невозможно удержаться. Нынче напропалую критикуется советское время с его очередями. Слов нет – бесили они, эти очереди. Но ведь наряду с другими существовала, и даже продвигалась очередь на получение жилья. И рано или поздно все советские граждане квартиру в конце концов получали. Все! В том числе и военные, которые прокочевали по отдалённым гарнизонам. А нынче – вроде и строительство идёт, а очередь даже не движется. Или она вовсе не существует, эта очередь очередников?.. Зато на каждом «элитном» доме – десятиметровыми буквами и цифрами написано, что здесь продаётся жильё и куда по данному вопросу звонить. Мол, приезжайте, богатые, а мы свою бедноту куда-нибудь рассуём подальше…

Оно понятно, вроде как в капитализм движемся, в общество, где homo homini lupus est. Теперь, мол, ничего за «просто так» даваться не будет. Но жить-то людям где-то надо! Значит, должна быть система государственного кредитования, доступная для каждого гражданина, ещё какие-то формы государственной заботы, благодаря которым каждый желающий мог бы заиметь крышу над головой!..  Ведь само по себе государство существует для человека – хотя точнее будет сказать, что только должно существовать для человека.

Сколько нам говорят о неэффективной социалистической экономике. Допустим. Только ведь сегодня вся экономика функционирует только на заделе, оставшемся от советских времён. Нынешние наши руководители озабочены исключительно тем, чтобы поскорее слупить свою «маржу», и совершенно не заботятся о развитии производства, о вложениях в долгосрочные проекты.

Вот и нету у нас доступного жилья для простого люда. В том числе и для отставных военных. Так что общежитие на Пироговке сносят, а куда девать людей – не знают.

Но вернёмся таки в 91-й год, к истории о том, как обосновался в квартире-общежитии.

Геннадий Лисенков

У меня хорошие отношения сложились с полковником Геннадием Лисенковым («папой Лисом»), так что он предоставил мне возможность в числе первых выбрать комнату в одной из квартир, список которых предоставил. С определённым элементом случайности я выбрал комнату в двухкомнатной квартире №28 на улице Заповедной, дом 2. В соседях у меня оказалась семья юриста-преподавателя из нашей же академии. Человек дальновидный и прагматичный, он просчитывал ситуацию на несколько ходов вперёд.

Я у него как-то спросил, почему он из двух комнат ютится в маленькой, а не занял большую, что было бы вполне логично. Оказалось, что таким образом он наращивает аргументацию в борьбе за будущую квартиру: мол, остро нуждается в улучшении жилищных условий – с женой и дочкой обитает в 9-метровой комнатёнке… Отношения у нас сложились более или менее нормальные, во всяком случае, мы не ругались, что нередко случается между соседями в «коммуналках».

И вот как-то он мне говорит. Мол, другому я бы этого не сказал бы, но к тебе отношусь хорошо, потому и сообщаю… Оказалось, что уже решился вопрос и не сегодня – завтра наши соседи будут съезжать на другую квартиру, уже собственную.

Тогда я начал действовать. Написал рапорт на имя своего непосредственного начальника: так, мол, и так, два сына у меня, сам я ветеран Афгана, мне бы две комнаты… Если где освободится, мол, отдельная двухкомнатная квартира, прошу иметь меня в виду, я имею право на расширение жилья… Ну и т.д. Мой начальник посмотрел на меня как на кретина, но подписал, считая эту бумажку пустой филькиной грамотой – ну где, в самом деле, может освободится жильё, да ещё со свободной площадью, да ещё так, чтобы я узнал и смог бы повлиять на ситуацию… Потом я с той же цидулькой направился в жилищную группу академии… Подписали и там – с теми же взглядами на меня, как на умалишённого…

А через неделю и в самом деле мой сосед съехал. Тут-то и бумага моя пригодилась. Все были в шоке. Однако никто ничего поделать уже не мог, потому что бумагу ещё ранее подписали именно те ключевые люди, которые теперь должны были решать, кому предоставить освободившиеся метры. Выступать против собственных подписей никто из них не стал, тем более, что и с формальной точки зрения я по закону имел право на расширение… Так что после этого я до самого получения постоянной квартиры жил в отдельной двухкомнатной квартире, имевшей статус общежития.

Такая вот история.

Сердар Овлиекулиев

Вообще, осенью 1991 года и в последующем 1992-м у меня произошло ещё немало событий, в той или иной степени определивших мою дальнейшую жизнь. Да и не только мою, но и некоторых людей из моего окружения. Скажем, в октябре я совершенно случайно столкнулся близ станции метро «Третьяковская» со своим ашхабадским другом, Сердаром Овлиекулиевым; и в дальнейшем случилось так, что при некотором моём содействии он в Москве и обосновался.