ФРАЗЫ И МЫСЛИ ИЗ РОМАНА «КРИВОУСТОВЫ»

(Подборка-7)

…Глядя, как из открывшихся ворот крепости выходила депутация защитников (или изменников?) крепости, Кривоустов истово перекрестился. Сколько-то жизней он сегодня спас. Сколько раз ещё удастся это сделать в будущем?

Спас-то спас…

Да вот только благо ли он, Анфиноген, сделал, что облегчил польскому войску беспрепятственно ступить на родную землю? Быть может, малая кровь, которая могла бы здесь пролиться, да вот не пролилась, предотвратила бы великие бедствия для родной земли? И дано ли человеку определить, какая кровь великая, а какая – малая? И допустимо ли малое кровопролитие для предотвращения большого предательства? И вообще: имеет ли право человек судить о таких вещах?..

То есть судить-то, конечно, может и даже обязан, ибо совесть человеку как раз и дана для такого суда, и разум к ней прислушивается, пусть не всегда, но всё же…

Но как всё же определить, когда дозволительно проливать кровь, а когда должно остановиться, когда кровью малой можно остановить худшие беды, и вправе ли…

Анфиноген почувствовал, что мысли его потекли по тому же кругу, который они уже обежали. И он не знал, что себе ответить.

***

Сомнения – страшный враг истинной Веры!

***

О женщина! Сколь хитра ты и коварна! Сколь ранима и беззащитна! И соответственно насколько же ты изобретательна, когда речь идёт о том, чтобы устроить свою жизнь!

Мы, люди XXI века, привыкли к равенству полов, более или менее спокойно относимся к сожительству вне брака, не удивляемся тому, что женщина нередко в бизнесе или общественной жизни преуспевает больше мужчины. Для нас это норма! И просто не можем себе представить, что перелом в положении женщины в обществе произошёл всего-то в минувшем веке, что до того женщина что-то собой представляла лишь при мужчине. Нет, исключения из правила имели место всегда – но они и являлись лишь единичными исключениями из общего правила.

А потому испокон веков во всех землях женщина с малолетства мечтала о добром замужестве – как, впрочем, мечтает и сегодня, сколько бы она ни заверяла окружающих в своей приверженности эмансипации. Правда, нынче женщина слишком часто предпочитает мужа во всём ей покорного и подкаблучного, но это уже тема не для нашего рассказа…

В России описываемой эпохи вошедшая в возраст девушка особо выбирать себе жениха не могла – за неё всё решали родители (во всяком случае, так утверждает классическая историография). В странах, где она пользовалась несколько большей свободой, некоторое право на волеизъявление у «слабого пола» имелось… Но и там, и там, если в поле зрения потенциальной невесты или её родителей появлялся мужчина, который мог бы, хотя бы гипотетически, рассматриваться в качестве жениха, его непременно брали в своеобразную «разработку».

Вот и наш друг Сашка попал в эту извечную женскую ловушку. Впрочем, да какая ж это ловушка?.. Это ещё не ловушка, это только так, лёгкая разведка перспектив…

***

А какая девушка и в каких краях не мечтает о заморском принце?..

***

Обе армии молились. Молились по-разному, хотя и одному Богу – ибо и у христиан, и у мусульман он един. И каждая сторона просила о победе для себя. И каждый воин молил о прощении для себя, надеясь всё же на то, что выйдет победителем, что останется в живых.

Но такого ведь не бывает – война и смерть не могут обойтись одна без другой.

И трудный выбор всегда на войне стоит перед Богом – кому помогать, кому даровать победу. Все на Земле – дети его, всем бы им, человекам, в мире жить, а не воевать, не убивать друг друга. Сколько увещевал Господь неразумных людей, передавал через пророков своих заповеди, и на скрижалях каменных, и в видениях избранных святых – бесполезно! Не может человек обойтись без смертоубийства!

***

Как ни суди, а себя оправдывать проще всего.

***

Закон прост: кто вооружён, тот и прав. Закон сабли!..

***

Да и то – мало ли на войне случается насилия?..

Логвин уже давно понял, что война снимает с совести человека некие ограничители, он зачастую начинает себе позволять поступки, которые в другое время не позволил бы никак. И это Кривоустов адресовал не только другим, но и себе. Раньше он не позволил бы в своём присутствии сильничать женщину. Однако теперь вмешиваться не стал – как и все остальные его соратники. Каждый в ответе перед богом сам за свои грехи – на войне это правило, как нигде актуально. Здесь, на войне, в другом, непонятном мире,  даже сам грех принимал вроде как другую окраску, имел другую природную составляющую. Каждый из этих людей ненавидит пришельцев, у каждой из этих женщин муж, отец или брат, а то и все вместе – воюют против них. И данный факт вроде как в какой-то степени оправдывает и грабежи, и насилие. Ведь отнимаешь добро не у мирных посторонних людей, а у врагов.

Война войне рознь. Только здесь, на Кавказе, этот факт понял, осознал в полной мере Кривоустов. Война с ляхами, с литвинами, с татарами воспринималась русскими как нечто вполне естественное, нормальное – повоевали, отобрали город или волость, да и замирились.  Обе стороны в тех войнах знали, что, несмотря на жестокости войны, им и впредь жить бок о бок, торговать, девок у соседей брать в жёны… То есть старались противника победить, но не уничтожить!

Здесь – иное! Здесь местные жители желали именно уничтожить царёво войско – не изгнать, а стереть с лица земли. Не войско в целом, а каждого стрельца. Убить, лишить жизни  всех! И это оказалось ново, непривычно, непонятно.

Между местными жителями и пришлыми людьми лежала пропасть взаимного неприятия. Вроде рядом стояли, на одной земле – а как будто в разных мирах! И это подразумевало, оправдывало факт, что некоторые законы, которые представлялись незыблемыми в привычном мире, тут утрачивали свою действенность.

Сам Логвин сильничать не стал бы никого. Однако вот и вмешиваться в то, что считал для себя неприемлемым, не стал. И от этого тоже совесть грызла. Даже не совесть… А осознание, что творится непотребное, и вот не пытаешься его остановить, и тем самым сам становишься вроде как соучастником этого непотребства.

И причину для своего невмешательства придумал. Кривоустов понимал, что вместе с этим стрельцом, который сильничал горскую женщину, ему завтра идти в бой. И воевать против него станет муж или брат этой вот горянки. Если взглянуть на ситуацию с этой колокольни, то ссориться со своими вроде как и неправильно.

Хотя и понимал Логвин шаткость своей позиции. Убеждал себя, что прав, а вот как-то душа эти убеждения не принимала.

Нет, братцы, грех творит каждый сам по себе; и отвечать на Высшем суде каждому придётся за себя. Логвин не вступился за чуждую женщину – это грех. Но ссориться со своими боевыми соратниками, вносить смуту в своё войско стало бы грехом куда большим. Но так ли это?..

И где тут истина?