1966

Мой первый «роман»

…Вполне понятно, что обо всём, что было изложено в предыдущем разделе моих записок, я не думал, когда начинал писать свой первый роман. Я его так и называл – «роман», хотя какой, в самом деле, это был  роман, смешно…

Не могу удержаться ещё от одного отвлечения. Известный писатель нашего недавнего прошлого, Владимир Солоухин (к слову, говорят, что в быту он был не самым приятным человеком) в своей книге «Камушки на ладони» собрал превеликое множество замечательных образов и примеров. Приведу только два из них – перескажу своими словами.

Мой папа и дядя Алик. Сзади: так выглядел поначалу наш дом

По прекрасному сравнению Солоухина, роман должен быть подобен старинному замку: с парадными залами, пикантными альковами, забитыми всяким хламом чуланами, пыльным чердаком, запутанными переходами, и обязательно с мрачным подвалом. Красивый образ, правда?.. И второе. Владимир Алексеевич процесс написания романа сравнивает с ездой на автомобиле по ночному незнакомому шоссе.  Когда известен только конечный пункт путешествия, а фары освещают путь лишь на полсотни метров впереди, а дальше – темнота и неизвестность, и невесть какие повороты и ухабы, какие неожиданности поджидают автора в его долгом пути.

Впрочем, вернусь к своему, так сказать, «роману».

Поколение, которое выбрало «пепси» и берёт от жизни всё, не представляет, что во времена моей юности все поголовно молодые люди читали, и даже самые отпетые двоечники обсуждали произведения Майн Рида, Жюля Верна и Ивана Ефремова. Мы мечтали стать космонавтами, и фантастика (научная фантастика, а не пустое фэнтези), наряду с приключенческой литературой,  являлась любимым молодёжным литературным жанром.

Так что первый мой «роман» вполне логично стал фантастическим. Мне было всего десять лет, а потому он представлял собой отчаянное и примитивное подражание Герберту Уэллсу и Александру Беляеву. Но я писал. Писал перьевой авторучкой в ученической тетрадке своим корявым детским почерком. Писал, вычёркивал, переставлял слова – и всё ручкой в тетрадке, это не компьютер, там функций «вырезать», «вставить» или «восстановить» не имелось!

А потом на классном часе, который обязательно проходил каждую неделю, читал написанное одноклассникам вслух – инициатором этого выступила моя учительница (к искреннему стыду своему не помню её имени-отчества, слишком много учителей у меня сменилось в начальных классах). Я не знаю, что думала о моём «творчестве» учительница, но потом ещё на протяжении многих-многих лет мои тогдашние соученики вспоминали те «классные часы».

Тут надо оговорить один момент.

Дедушка Петя ещё жив... Дом уже весеоее

Мне было десять лет, когда моего отца перевели к новому месту службы. Понятно, что тогда никто из нас не мог знать, что это новое место станет и последним в службе отца. В смысле, не должность, а город. Семья переезжала из немецкого Веймара в украинский город Житомир. И поскольку жилья там у нас не имелось, нам с братом предстояло год прожить в деревне у бабушки, в белорусском Руденске.

В общем-то Руденск называть деревней можно только условно, в смысле «у бабушки». Реально это посёлок с трёхтысячным населением. Одно время даже являлся районным центром Минской области. В посёлке размещалась фабрика игрушек. Там имелось паровозное депо с поворотным кругом. Оттуда шла узкоколейная железная дорога к местам торфозаготовок… Так что школа в Руденске имелась большая. Вот в этой-то школе я своё творение и читал. Было это в 1966-67 годах.

Дядя Алик, мама и брат Георгий. Примерно так дом выглядит сейчс

Та тетрадка у меня не сохранилась. Даже странно. У нас мама скрупулёзно хранит бирочки, с которыми мы лежали в роддомах, отстриженные локончики, первые выпавшие зубики, какие-то поделки… А вот первые попытки писательства – все напрочь пропали.

Впрочем, я уже говорил, что мои домашние всерьёз моего увлечения не принимали. «Писанина», – слово больно ранило. Быть может, потому и не сохранилось ничего.