НИЗЛОЖЕНИЕ ПАТРИАРХА ИОВА

(Отрывок из романа «Кривоустовы»)

ЛАВР

МОСКВА

Иов

10 июня 1605 года

О божья мощь, сколь праведный ты мститель,

Когда вот так сражаешь, не щадя!

Данте АЛИГЬЕРИ

(«Божественная комедия»)

…А потом Лавр случайно оказался свидетелем того, как низложили патриарха Иова.

Правда, только позже он узнал, что видел лишь заключительную часть драмы, в то время как её пролог оставался сокрытым от глаз посторонних. К посторонним же относился весь народ православный, хоть и касалось верховного пастыря православного же!

Накануне в покои к патриарху Иову заявился боярин Богдан Бельский. Как уже говорилось, он лично не принимал участия в убийстве своей двоюродной сестры и племянника – вдовствующей царицы Марии Годуновой и её сына Фёдора. Бельский взял на себя решение вопроса с патриархом.

Патриаршее подворье находилось на территории Кремля, по соседству с государевым дворцом. Тут же, рядом, располагались усадьбы и покойного Бориса Годунова, и вошедшего в силу Богдана Бельского. Это ж специально так не придумаешь, чтобы таких врагов поселить рядышком, ограда к ограде!

Иов был уже стар – ему перевалило за 80. Родился он году примерно в 1525-м, в городке Старица, стольном городе удельного Старицкого княжества, что на Верхней Волге.  Там же принял постриг в местном Свято-Успенском монастыре, устроенном князем Андреем Ивановичем, младшим сыном великого князя Ивана III. Монашеское имя принял в честь Иова Многострадального… Так и хочется написать, что тем самым он предопределил себе судьбу мученика на старости лет. Однако написать так оказалось бы не совсем верно. В конце концов, жизнь он прожил долгую, служил верно и честно… Ну а слабости – у кого ж их нет!.. Только в самом конце долгой жизни своей оказался в опале, в родной Старицкой обители, куда его сослали, и где он окончил свои дни сам, по старости, и не от руки палача.

Так вот, стал юный Иов иноком Старицкой обители. Со временем – и игуменом. Здесь с ним познакомился царь Иван Васильевич, который оценил достоинства священника… Отсюда началась его карьера (здесь, как уже сказано, и завершилась). В 1571 году Иова перевели в Москву в Симонов монастырь, откуда в 1575 году назначили архимандритом Новоспасского ставропигиального монастыря (ныне он располагается в районе Таганки, между станцией метро «Крестьянская застава» и Новоспасским мостом через Москва-реку). Затем Иов служил епископом Коломенским, архиепископом Ростовским…

Борис Годунов, будучи боярином, а затем и царём, высоко ценил деятельность Иова. И в 1586 году при активном содействии Годунова Иов стал митрополитом Московским. Ну а когда всё тот же Годунов добился от Константинополя введения патриаршества на Руси, (а по сути дела, купил это право у Иеремии II), 26 января 1689 года возвёл в этот сан Иова.

Верой и правдой служил Иов своему благодетелю. Однако годы брали своё. Кто знает, будь он моложе и активнее, не исключено, и смог бы защитить, спасти от гибели вдову и сына Бориса Фёдоровича. Да только не зря ж говорят: молодость пташкой, а старость – черепашкой!

Не смог престарелый патриарх удержать духовную власть в ослабевших руках. Он ещё пытался служить молебны, наставлять пастырей, переписываться с епископами… Только слабо звучал его голос, неубедительно. А Лжедмитрий оказался куда напористее: он уже рассылал по всему царству грамоты, в которых утверждал, что патриарх признал в нём чудесного спасённого царевича Дмитрия и обещал венчать его на царство… Это являлось совершенно бесстыжим обманом, однако Лжедмитрий уже крепко держал власть в своих руках и не особо церемонился в выборе средств, и Иов ничего не мог ему противопоставить.

…Итак, боярин Богдан Бельский пришёл накануне описываемых событий лично в покои к патриарху. И потребовал от него чёткого ответа: признаёт ли Иов, а точнее уж признает ли привселюдно в новом царе кровного сына Ивана Грозного – Дмитрия, которого некогда объявили убитым, которого, однако, сумели спасти верные люди. Иов до того не раз проявлял слабость, и пытался как-то вилять, уклоняться от однозначного ответа… Но тут, когда не оставалось пути для отхода, осмелел, ответил твёрдым отказом. Бельский показал ему грамоты, разосланные в разные концы царства, в котором говорилось, что признание патриархом царя уже состоялось, и, соответственно, поведение патриарха ничего изменить уже не сможет. Иов ответил, что назавтра же объявит о подлоге в Успенском храме, и что никогда не признает в беглом расстриге царевича, и уж подавно царя! Богдан Яковлевич пригрозил престарелому прелату лишением сана, ссылкой в дальнюю обитель, а то и смертию бесславной.

На это Иов ответил:

- Стар я уже смерти бояться – пора о высшем суде думать!.. А сана лишите – так на то воля божья!.. Что есть наши земные саны в глазах царя небесного!..

С тем Бельский и ушёл – изрыгая ругательства.

Сказать-то Иов сказал, а смерти он страшился. Как ни говори, а сколько б лет ни исполнилось человеку, а жить ему хочется, и в руки палача попадать страшно. Не случайно же народ о монахах злословил, что они о рае мечтают, а смерти страшатся… Да и вообще – меньше всего смерти страшится молодость, потому как верит, что впереди у неё вечность!

…Уже давно замечено, что коллективная душа народа в силах предвидеть наступление каких-то событий.  Если намечается нечто выходящее за рамки обыденности, как правило, в месте происшествия зевак оказывается больше, чем обычно.

Так и в то утро Лавр, оказавшись по каким-то делам в Кремле, обратил внимание на то, что на площади перед Успенским собором толкётся людей больше, чем обычно. Причём, многие оказались при оружии, что, в общем-то, не было характерно для москвичей.

Заинтересованный, Лавр остановился, наблюдая за происходящим.

По деревянной мостовой со стороны Фроловских ворот показалось несколько всадников. Впереди ехал Пётр Басманов. В столице уже знали, что этот сын и внук опричников набирает силу при новом царе, и взял на себя привычные для его предков палаческие функции.

Позднее Лавр рассказывал, что сразу понял, с какой миссией приехал Басманов к собору. У него даже появилась мысль, что патриарха могут тут же и убить, прямо в храме…

Всадники спешились, сняв шапки, перекрестились и вошли в собор. Кривоустов последовал за ними, но старался держаться в стороне, чтобы ни у кого не возникло и мысли, что он участвовал в низложении патриарха. Прежде всего, он, последовательный православный христианин, искренне считал, что церковная власть выше светской, и что не должны государи вмешиваться в дела церковные.

Ну а потом… Лавр просто не знал, как к подобной насильственной смене высшего православного иерарха царства отнесётся князь Воротынский. Это не значит, что будь на то воля Ивана Михайловича, он бы поторопился примкнуть к команде Басманова, скорее всего, всё равно воздержался бы. Однако в сложившейся ситуации выдерживать любезный ему нейтралитет казалось самым правильным.

Увидев входивших в храм мятежников, Иов прервал чтение молитвы. Находившиеся рядом с ним священники, нутром своим мгновенно прочувствовав ситуацию, раздались, оставив патриарха одного против надвигавшихся от входа врагов. Иов стоял бледный, сжимавшие патриарший посох руки заметно тряслись – будем считать, что от старости.

В соборе, в связи с надвигавшимися на столицу грозными событиями, народу оказалось много. Теперь же, с появлением лихой ватаги, люд старался отжаться к боковым стенам, подальше от происходящего.

Иов что-то сказал – Лавр не расслышал что именно: старческий голос патриарха заглушился шумом толпы.

- Ты не патриарх православной русской церкви! – громко провозгласил Пётр Басманов. – Ты – тать и низкий раб цареубийцы Бориса Годунова! Разбойник Бориска творил беззакония, а ты его покрывал и благословлял на богомерзкие злодеяния! Не богу и люду православному ты служил в этих святых стенах, а лично Бориске! – Пётр Фёдорович распалялся всё больше, голос его гремел под сводами храма, полтора века назад возведённого по повелению Ивана III итальянским зодчим Аристотелем Фиорованти. – Невинного отрока загубили нечестивцы, которых ты благословил на убийство истинного царевича Дмитрия, родного сына царя Иоанна. Ты благословил их на убийство, ты!!! – обвиняя Иова, Басманов ткнул пальцем в сторону патриарха. – Иудина твоя душа! Да ты и сам Иуда, отпущенный из пекла нечистым, специально, чтобы нести беды православной святой Руси!..

В храме раздался дружный вздох ужаса. Все крестились, бормотали молитвы… Лавр тоже осенил себя знамением.

Басманов ещё говорил, проклинал Иова, обвинял старца во всех мыслимых грехах… Голос его гремел, отражаясь от стен, расписанных самим знаменитым иконописцем Дионисием. Собравшихся охватил священный трепет, настолько жуткими были обвинения, раздававшиеся в адрес патриарха, настолько грозными становились проклятия.

20 мая 1474 года строившийся этот храм рухнул от случившегося в Москве землетрясения. Многим из собравшихся казалось, что от голоса и слов Басманова Успенский собор может рухнуть вновь и погрести под руинами всех собравшихся. Ибо если уж сам святейший патриарх оказался таким грешником, то что уж говорить обо всех остальных!..

- Проклинаю тебя, нечестивец! – осеняя себя крестом, вскричал Басманов. – Недостоин ты оставаться нашим пастырем, ибо убивец, нечестивец и клятвопреступник! Снимай облачение патриаршее, отправляйся в монастырь, грехи свои замаливать, Иуда ты искариотский!..

Иов плакал. По щекам его стекали слёзы, то застревая в густой бороде, то скатываясь на золотое патриаршие облачение. Первосвященник по-прежнему опирался на посох, и одновременно старался прикрыть висевшую на груди панагию.

- Снимай, Иуда! – вскричал громовым голосом Басманов и содрал с головы патриарха куколь.

Вскинул вверх руку – в ярком свете солнечных лучей, пробивавшихся сквозь узкие окна, сверкнуло золотое шитьё изображения шестикрылого серафима на белом фоне патриаршего колпака. Судя по всему, Пётр хотел швырнуть куколь под ноги, растоптать его… Однако не решился, мгновение помешкав, передал кому-то из священников, оказавшегося ближе других.

- Снимай облачение!..

Иов продолжал плакать, бормотал что-то – наверное, молился, а то и просто губы тряслись у старика… Когда с него принялись сдирать зелёную патриаршую мантию, выбили из рук посох, и Иов как-то сразу согнулся, сгорбился, ссутулился… Лишённый облачения первосвященника, в простой рясе, он разом утратил степенность, обратился в согбенного старичка-монашка, каких немало можно увидеть по многочисленным скитам Святой Руси.

Единственное, что у него оставалось от власти первосвященника, которой его только что лишили, так это патриаршья панагия. В неё Иов вцепился трясущимися старческими руками, на неё дробно стекали мелкие старческие слёзы.

- Снимай панагию, и иди отсель! – снизил голос Басманов.

Ему, как и Лавру, как и всем присутствовавшим при этой картине москвичам, стало вдруг очевидно, что Иов больше не патриарх, что он низвергнут и растоптан, что время его ушло, что он больше не опасен новому царю. Что смертию физической казнить его нет нужды – он душой уже сломлен.

- Не отдам! – пытался ещё сопротивляться Иов.

- Снимай, старик, и иди прочь! – мгновенно снизив голос, как-то совсем буднично произнёс Басманов.

Дюжие его ватажники подхватили Иова, оторвали скрюченные пальцы от священного медальона, сняли его, передали Петру Фёдоровичу. Тот сунул панагию в карман, кивнул подручным.

- В Старицу его, в обитель, – подтвердил заранее оговорённое распоряжение. – Пусть грехи замаливает – свои и годуновские. Хотя вряд ли оставшейся жизни ему хватит, чтобы отмолить всё, что наворотил… – махнул рукой: – Уведите! С богом – в путь! Держать в строгости, но не забижать!..

Иова провели совсем близко от Лавра. Дряхлый заплаканный старец в простой монашеской рясе.