Детективный рассказ

Николай СТАРОДЫМОВ

САМОСТРЕЛ

Винтовка, булькнув, исчезла в черной непроницаемой воде.

- Ты это чего? – еще не осознав, что произошло, растерянно спросил незнакомец. И тут же яростно взревел, потрясая заточкой перед самым лицом Василия: – Ты что наделал, гад?!

Тот лишь часто моргал узенькими щелочками глаз. Да и что Василий мог сказать? Сейчас молчать надо, не злить этого страшного человека.

- Нырять будешь! – вдруг решил бандит. – Раздевайся!

- Нырять нельзя, – попытался возразить Василий. – Вода холодная. Здесь глубоко.

Незнакомец матом ответил, что ему все равно, какова тут глубина и температура воды.

- И плавать я не умею… – продолжил мысль Василий. – Утону – тебе какая польза?

Бандит призадумался. Действительно, утонет этот узкоглазый, тогда и ему конец. Только этот чукча и может помочь беглецу выбраться из этой чертовой тайги. Или он не чукча? Здесь вроде нет чукчей… Ну, ненец какой-нибудь… Какая разница, в самом деле?

- Ладно, – решительно сказал Самострел. – Ты меня повезешь дальше. Но только смотри, без глупостей! – он еще раз потряс перед лицом Василия острой заточкой. – А теперь отойди от лодки, посмотрим, что у тебя там есть пожрать…

Крохотный костерок издалека был почти незаметен. Только острый глаз опытного охотника позволил Василию заметить огонь. Любопытство и закон тундры заставили его повернуть свою лодку-ронтык к огню. В самом деле, кто и чем может заниматься в этих безлюдных местах? Может, какая помощь нужна? Да и самому хочется поболтать с кем-нибудь после двух суток путешествия в одиночестве…

Повернул, нашел приключения на свою голову!

У полупогасшего костерка, разведенного так, чтобы не быть заметным, никого не оказалось. Лежали в беспорядке какие-то вещи, выстланный на земле густой примятый лапник указывал, что здесь кто-то ночевал.

«Ай, опять белый человек огонь оставил…» – с осуждением подумал Василий.

Сколько пожаров ежегодно случается в округе из-за такого ротозейства! И чаще всего, даже обычно виновны бывают именно белые люди. Местные жители – ханты, манси, селькупы, ненцы – бросить непогашенным огонь и куда-то уйти, пусть ненадолго, себе не позволят. Потому что всю эту территорию, с тундрой, тайгой, реками и озерами, воспринимают как большой дом, в отличие от белого человека, который домом считает свою квартиру или в лучшем случае деревню или город.

Впрочем, поправил себя Василий, он родную тундру тоже не считает домом. Это не дом – это нечто большее. Среда обитания, – сказал бы он, если бы знал такие слова. Это мой мир, – нашел охотник свое определение, – это мой живой мир.

Когда ронтык легко ткнулся в берег, Василий резво выпрыгнул из лодки, подтащил ее, чтобы она сидела прочнее. Потом потянулся и взял в руки винтовку – непременный атрибут его жизни…

- Брось оружие! – Василий почувствовал, как ему в шею уперлось жало заточенной стали.

Винтовка, булькнув, исчезла в черной воде…

Василий сидел на корточках и с непроницаемым лицом смотрел, как незнакомец бесцеремонно копается в его вещах.

- Что ж у тебя водки нет? – ворчал тот. – Как можно куда-то ехать без водки?..

Водка у Василия была. Только он выпил ее в первый же вечер, когда остановился на ночевку. Еще сегодня утром он пожалел, что взял с собой только одну бутылку и ничего не оставил на потом. Правда, понимал он и другое: будь у него второй “пузырь”, сегодня никуда бы дальше не поплыл, пока не “добил” бы и его. В этом вопросе охотник признавал преимущество за белым человеком: тот мог в питие остановиться, сам же Василий, как и большинство его соплеменников, нет.

Между тем незнакомец отыскал мешок с провизией. Сноровисто развязал его. Достал банку с квашенной с брусникой рыбой муксуном, кулек с порсом – толченой в муку сушеной горбушей, пакет с узловатыми стручками вяленной икры…

- Ладно, хоть шамовка есть. А то я совсем оголодал, – довольно проговорил пришелец, жадно набрасываясь на еду.

Василий с тем же непроницаемым лицом наблюдал, как в прожорливой пасти исчезает его провизия.

Голода он не боялся. Тундра и тайга, река и озера прокормят любого, кто умеет с ними общаться. Особенно теперь, в период ранней осени. Зимой, понятно, лишиться пищи было бы куда страшнее… Как можно голодать сейчас, когда всюду полно зверя и птицы, грибов и ягод, Василий не понимал. Тут он чувствовал себя на голову выше любого белого человека.

- Тебя как зовут? – утолив первый голод, спросил незнакомец.

- Василий, – отозвался охотник.

- Василий… – хохотнул собеседник. – Да из тебя такой же Василий, как из моей задницы – соловей… У вас что, своих имен нету, что вы нашими пользуетесь?

Охотник промолчал. Он вообще не понял, что так развеселило этого нехорошего человека. Ясно было только, что сказал тот что-то обидное.

- А меня зовут Самострел, – представился незнакомец. – Ты повезешь меня на своей лодке, поможешь выбраться отсюда. Будешь кормить… И за это я тебя оставлю в живых. Ну а если что – убью. Договорились? – оскалил бандит свои на удивление крепкие белые зубы и сыто рыгнул. – Ну тогда в лодку – и вперед!

Самострел получил свое погоняло давно. Это было лет пятнадцать назад, когда он служил срочную. Как-то он попытался стащить из канцелярии пакет с деньгами, полученными офицером на всю роту. Однако был застигнут на месте преступления. Вырвавшись из кабинета, он вбежал в оказавшуюся открытой комнату для хранения оружия, схватил автомат, дал очередь над головами гнавшихся за ним сослуживцев и хотел было броситься вообще прочь. Однако кто-то успел захлопнуть снаружи дверь… Солдат понял, что оказался в западне. Приставил ствол автомата к груди и нажал на спусковой крючок.

В сердце он не попал, инцидент замяли, его потихоньку перевели в другую часть и вскоре комиссовали “по дурке”… Однако погоняло прилипло к нему прочно. Поначалу Самострел его стеснялся, но потом ничего, привык.

Услышав, как представился напавший на него человек, Василий вдруг понял, что у него имеется шанс на спасение. Он пока еще не знал, как им, этим шансом, воспользоваться, однако мысль родилась, ее нужно было только выпестовать, вынянчить, вырастить, взлелеять… Тут как в рыбной ловле: если началась поклевка, нельзя спешить, но нельзя и слишком долго ждать. Только рыбу подсечь легче, чем этого прожженного бандита заманить в ловушку.

Охотник по поводу своей участи не обольщался. Он видел, что Самострел одет в черную “зэковскую” телогрейку, на пальцах выколото два “перстня”, на щеке заметен резанный шрам… Такой не задумается, как поступить, когда они выплывут к людям – тут же убьет.

Знал об этом и Самострел. Он не намерен был оставлять в живых своего спасителя. Зачем? Живые свидетели ему ни к чему.

…Из “зоны” они сбежали втроем. Самострел с Коновалом, а также “кабанчик” – молодой парень, сидевший по какой-то пустяковой статье с вполне соответствующим погонялом: Козявка. Они сумели так все обтяпать, что преследователи потеряли их следы. Рванули на волю они в конце лета, да и направились на захваченной лодке на Север, навстречу надвигающейся зиме. Лодка была без мотора, потому, несмотря на сильное попутное течение, продвигались довольно медленно. Несколько раз меняли направление, сворачивали в какие-то протоки, озера, кое-где перетаскивали лодку волоком в другие водоемы – благо, их тут немеряно… Когда кончились добытые продукты, Самострел с Коновалом убили Козявку. Растягивали мясо, сколько могли. Потом начали подозрительно поглядывать друг на друга. В какой-то момент Самострел изловчился и вогнал заточку напарнику в сонную артерию. Мясо у того было, конечно, не такое мягкое, как у молодого “кабанчика”, ну да только тут уж не до жиру…

Хорошо, что подвернулся этот Василий. Его провизии хватит на несколько дней. Тем временем нужно постараться выбраться к людям. Ну а дальше будет видно. Заглядывать в будущее Самострел не любил. Да и не особенно умел, если честно.

- Что это за река? – благодушно спросил Самострел, наблюдая за проплывающими мимо берегами.

Ронтык у Василия был с мотором, скорость совсем не такая, как у брошенной лодки беглецов.

- Таз, – коротко отозвался Василий, всматриваясь в даль.

- Таз? – опять хохотнул беглец. – Ну и названьице… А что будет дальше? Там, внизу… Куда твое Корыто впадает?

- Тазовская губа, – начал объяснять Василий. – Она соединяется с Обской губой. Оттуда можно попасть в Карское море или подняться в реки Пур или Обь…

- Понятно, – Самострел этот географический экскурс выслушал с большим вниманием. – А населенные пункты по пути будут?

- Будут. Красноселькупск, Тибейсале, другие… Только их мало.

- Милиция в них есть?

- Конечно, есть.

- Тогда высаживаться не будем. Пойдем до Оби, там поднимемся до Лабытнанги и я тебя там отпущу, – готовясь к побегу, Самострел изучил регион, знал, откуда ходят поезда на “большую землю”.

- Бензина не хватит, – возразил Василий.

- А где тут у вас есть аэродромы? – Самострел вдруг подумал, что неплохо было бы захватить самолет… Нет, лучше вертолет и перелететь через Урал. Ну там – воля вольная!

- Большой аэродром в Тарко-сале, но туда нам не доплыть. А здесь только вертолетные площадки в Красноселькупске и в Антипаюта. Только там народа много, тебе не пробиться.

Самострел уставился на Василия с подозрением.

- А чего это ты обо мне так печешься?

- Ты ж меня убьешь, если что, – охотник постарался ответить как можно искреннее.

- Это точно, – жестко усмехнулся Самострел. – А что ты предлагаешь? Как мне выбраться отсюда?

- Тебе нужно на Уренгой добираться, – осторожно проговорил Василий. – А там поезд ходит. Из Коротчаево на Тюмень и дальше куда захочешь.

- Давай, – согласился беглец. Однако, очевидно, почувствовал или по крайней мере заподозрил, что охотник готовит ему подвох. – Только смотри: убью!

- Я знаю…

- А как туда добраться?

- Вверх по реке, а там пешком через водораздел.

Ночевали в прибрежных зарослях. Самострел крепко связал руки Василия, поужинал и лег спать. Спал он беспокойно – ему несколько раз казалось, что Василий освободился от пут. К тому же донимали кровососы-насекомые – в этих краях, говорят, один человек на семь квадратных километров, зато семь комаров на кубический метр. А под утро вдруг приснился съеденный им Коновал, который ласково улыбнулся Самострелу и сказал:

- Ну где же ты, кореш? Я уж тебя заждался…

Какой сон после такого?

Почти не спал и Василий. Прежде всего, было страшно. К концу грядущего дня одного из них не будет в живых – либо беглого преступника с кличкой Самострел, либо его, честного охотника Василия из рода Пек, по национальности селькупа. И он призывал себе на помощь древних духов своего народа, которые обитают в Нижнем мире.

Ночь на Севере в это время года короткая. Едва солнце чуть приподнялось над горизонтом, Самострел поднялся. Хмуро оглядевшись, молча перерезал веревку на руках пленника. Чтобы не слушать его стоны (кровь хлынула к затекшим конечностям, вызывая острую боль), отошел в сторону, начал расстегивать штаны – справить нужду. Нож, чтобы не мешался и в то же время был под рукой, по самую рукоятку вогнал в мягкую землю

Василий даже поперхнулся от такого кощунства.

- Вытащи нож! – крикнул он.

Самострел изумленно оглянулся.

- Что-о? Ты на кого хлебало разеваешь, узкоглазый? – несмотря на спущенные штаны, вид у него был угрожающий.

- Человек не должен нож в землю втыкать! – сжав кулачки, Василий глядел возмущенно, с вызовом. – Она живая, ей больно!..

Несколько секунд они стояли, уставившись в глаза друг другу. Наконец Самострел наклонился, вытащил заточку.

- О себе бы лучше подумал, придурок, – зло сказал он. – О земле он думает, шаман хренов… А то сам скоро в землю ляжешь… Только ты-то уж точно при этом живым не будешь…

- Я как раз о себе и подумал ночью, – перевел разговор на другое Василий.

- И что ж ты надумал? – затянув пояс, Самострел направился к мешку с провизией, отметив мимоходом, что надо бы поумерить аппетит – слишком быстро тот пустеет.

- Отпусти ты меня, – заговорил Василий, просительно заглядывая в глаза своему мучителю. – До жилья тут далеко, пока я до него доберусь, ты уже далеко будешь. Я тебе лодку отдам, всю еду, покажу, как до железной дороги добраться… Ну какой тебе прок от меня?

- А ху-ху не хо-хо? – зло засмеялся Самострел. – Нет, ты меня сначала выведи, а потом будет видно.

- А если я тебе ружье дам, отпустишь? – вдруг выпалил охотник.

Самострел даже поперхнулся порсом, который ел ложкой.

- Ружье? У тебя есть ружье?

- Нет. Но я знаю, где его можно взять.

- Где?

- Ты сначала пообещай отпустить, тогда скажу.

Беглый преступник посмотрел на своего проводника как на идиота. Пообещать? И этот узкоглазый кретин поверит и укажет, где взять оружие? И будет считать себя в безопасности?.. Неужто анекдоты про тупость этих народов настолько правдивы?

- Ну, обещаю… – неуверенно проговорил Самострел.

- Не так, – твердо сказал Василий. – Повторяй: клянусь Христом богом, Верхним и Нижним миром с их духами, что отпущу Василия сразу после того, как получу ружье.

Нет, все-таки идиот, – понял бандит.

- Клянусь и обещаю, что отпущу тебя на все четыре стороны! – торжественно, в тон собеседнику проговорил он.

- Смотри теперь, все духи тебе будут мстить, если обманешь!..

- А где ружье-то? – материальное оружие волновало Самострела куда больше, чем суеверия аборигена.

- Пять сарум километров отсюда вверх по реке, – отозвался Василий.

Русские люди начали селиться в этих краях в XVI веке. Они добывали здесь пушнину (“красного” зверя, как тогда говорили), активно скупали шкурки у местного населения. До них «таежные люди» (самоназвание селькупов) не знали ни счета, ни денег. Так и получилось, что основной меновой единицей в регионе в те времена стала связка из десяти беличьих шкурок – сарум. Более того, это слово стало корнем всех числительных, кратных десяти.

…Пока лодка плыла, Василий подробно рассказал, где они возьмут ружье.

Умершему охотнику в этих краях обязательно для путешествия по загробному миру полагалось оставлять его оружие. Некогда это был большой, в рост человека, лук ыдде, который сгибали, чтобы натянуть тетиву, четверо мужчин, с таким луком ходили на лохматого (по местным верованиям перед охотой нельзя произносить имя зверя, добывать которого идешь – не будет удачи, вот и называли медведя лохматым или хозяином); или же могучее копье чури-квезе. Потом в гроб стали класть огнестрельное оружие…

- Так что же, в каждой могиле здесь лежит по ружью? – не поверил Самострел.

- Нет, только где охотник, – терпеливо разъяснял Василий. – Рыбаку кладут снасти, женщине…

- К черту женщин! И никто эти ружья не забирает?

- Забирают, – вздохнул Василий. – Белый человек у покойного может забрать ружье… И нечем селькупу будет охотиться в другой жизни…

- А, там ему все равно, – отмахнулся Самострел. – Ну а мы сейчас плывем…

- Там белых людей не бывает, – перебил его охотник. – И ружье там лежит. Селькупы все об этом знают. Хорошее ружье, “тулка”-двухстволка… И патроны…

Самострел даже глаза прикрыл… Будь у него ружье, о пище думать не придется. Тогда можно еще некоторое время тут побыть, пока его окончательно искать перестанут. Потом шлепнуть какого-нибудь нефтяника или газовика и с его документами двинуть на “большую землю”… Да, человек с ружьем – это не с голыми руками…

- А лопата у тебя есть? – вдруг спросил Самострел у селькупа.

- Зачем тебе? – вздрогнул тот.

- Не бойся, не тебя закапывать, – ухмыльнулся бандит. В самом деле, зачем копать, если труп можно просто бросить в воду, тут в округе настолько мало народа, что и не найдет жертву никто. – Надо ж могилу раскопать!..

- Ничего раскапывать не нужно, – покачал головой Василий. – У нас покойных не закапывают.

Он объяснил, что вечную мерзлоту долбить для могилы – дело слишком трудоемкое, особенно зимой; ну а в теплое время могилу будет заливать водой, которой тут пропитано все. К тому же, если гроб закапывать, мерзлота его через некоторое время обязательно выдавит на поверхность. Поэтому местные жители хоронили сородичей иначе. Тело умершего клали в гроб, который устанавливался на специально вбитые колышки прямо над поверхностью земли.

- Значит, нужно только снять крышку? – удивленно спросил Самострел. – Ну вы и даете, братцы-кролики!

Какое отношение имеют кролики к его братьям, Василий не понял. Но спрашивать не стал. В конце концов, пришелец мог не знать, что селькупы своими братьями считают лебедей.

Ронтык ткнулся в берег. Василий сноровисто спрыгнул в воду, вытащил лодку повыше на твердую землю. Течение здесь сильное, унесет ронтык – не успеешь оглянуться. Лишиться же лодки здесь – смертельно опасно.

Теперь предстояло добиться самого главного…

- Так я схожу, принесу ружье? – спросил Василий, преданно глядя в глаза убийце и потирая руки.

Тот так громко расхохотался, что с недалекого озера снялись и, громко хлопая крыльями, поднялись в небо несколько диких гусей.

- Ты за кого меня принимаешь? – давясь смехом, проговорил Самострел. – Хочешь ружьишко взять и меня же кончить?.. Нет, ни хрена у тебя не выйдет!.. Давай-ка сюда руки! Я сейчас тебя опять свяжу, а потом сам схожу за “стволом”… Только объясни, где его искать. И не дай тебе бог, если там ничего не окажется! Понял? – и поиграл перед глазами Василия своей заточкой.

Тот покорно подставил кисти рук.

…Самострел направился в указанном Василием направлении. Охотник проводил его взглядом. Он знал, что сейчас должно произойти. Однако не испытывал ни капли раскаяния или жалости к этому человеку.

Селькуп своему мучителю все рассказал правильно. Он умолчал только об одном обстоятельстве. Некоторые белые люди, узнав об обычае местных жителей, и в самом деле начали вскрывать гробы, забирать из них оружие, украшения, другие предметы. Однако за покой ушедших в иной мир отвечают живые. И они начали оберегать могилы предков…

Самострел широко шагал в указанном Василием направлении. Беглец не сомневался, что охотник рассказал ему правду. Единственное, что его тревожило, это сомнение, что вся округа знает о ружье и никто до сих пор на него не позарился. Не может такого быть! Впрочем, чего ждать от этих дикарей? У них свои законы…

А потому, решил Самострел, если в гробу оружия не окажется, он не станет убивать или калечить селькупа. Нет, он заставит его искать новые и новые захоронения, но найдет-таки “ствол”. И только тогда убьет узкоглазого.

Впереди показался высокий крест, торчащий из земли. К верхушке его были привязаны ветвистые оленьи рога. Смешение религий – обычное дело у малых народов, сравнительно недавно приобщившихся к христианству.

Однако Самострел, увидев эту конструкцию, подумал вовсе не о взаимосвязи различных религиозных верований. Он расхохотался.

- Видно, твоя женушка, парень, не скучала здесь без тебя, если даже на могиле отросли такие рога! – вслух проговорил преступник.

Он еще прибавил шагу, стремясь поскорее заполучить ружье. И не заметил даже, как задел серую веревку, сплетенную по старому обычаю из крапивьего волокна. Расчет местного жителя оказался верным: позарившийся на имущество покойного чужак подходил к захоронению со стороны реки…

Большая толстая стрела, выброшенная мощной тетивой самострела, наискось воткнулась в тело человека, сбила его с ног, отшвырнув в сторону от вожделенной могилы. Из его груди рванулся было крик боли, но тут же захлебнулся кровью, хлынувшей из истерзанных стрелой и осколками раздробленных ребер легких. Вокруг впившегося в тело древка с оперением в такт судорожному дыханию пузырилась густая розовая пена.

“Не жилец!” – понял Самострел. И еще он вдруг понял, как легко и просто поймал его Василий. Выходит, не так тупы эти аборигены. Выходит, тупым оказался именно он, Самострел, который в своем высокомерии не мог даже допустить мысль о том, что какой-то селькуп может его перехитрить.

Он хотел доползти-таки до проклятой могилы, достать вожделенное ружье, позвать этого аборигена и вогнать в него по заряду из обоих стволов… Однако сил на это уже не было. Он стремительно умирал.

Последняя мысль, которая вспыхнула в его навеки засыпающем мозгу, что он сам, назвав свое погоняло, подсказал Василию, каким образом тот может от него избавиться. О том же, что стародавнее прозвище рано или поздно должно было оправдаться, подумать он уже не успел.

До Василия донесся едва слышный сдавленный вскрик. Раскаяния в содеянном он не испытывал. Раз Самострела постигла кара, значит, об этом и в самом деле позаботились духи предков. Никому не дано право нарушать могилы, никому нельзя ранить железом Землю. Ибо будет возмездие!

Охотник кое-как доковылял до ронтыка, достал брошенную Самострелом ложку. Присев на корточки, зажал ее между колен. И начал терпеливо тереть веревку о ее грань. Времени на то, чтобы освободиться от пут, уйдет много. Но только охотник привык никуда не торопиться. Пусть торопится белый человек!