СТРОГАНОВЫ СОМНЕВАЮТСЯ, ПОДДЕРЖИВАТЬ ЛИ ЛЖЕДМИТРИЯ

Предыдущая публикация: https://starodymov.ru/?p=49061

Караван барок, пришедший с верховьев Чусовой, встречали всем миром. Первыми у пристани стояли Строгановы: Максим с сыном Иваном, Никита, Андрей… Евдокии Нестеровны среди встречавших не оказалось. Павел от этого испытал облегчение – он не знал, как на людях себя вести с главой рода.

Далее клубилась многочисленная толпа: мастеровые, дружинники, священники, казаки… Мужчины, женщины, детишки суетятся… Здесь же несколько самоедов, из числа тех, кто прочно обосновался среди русских…

Студёный утренний воздух сотрясался разноголосым криком толпы.

- Слава тебе, господи, успели! – широко перекрестился отец Пётр.

- Успели, – перекрестился и Митька Оленец. – Здравствуй, Никола Трифонович, – поклонился он видневшейся по левую руку часовенке Святителя Николая, которую некогда построил Трифон  Вятский, по поводу чего и пошутил Митька. – Господь милостив, сподобил ещё раз тебя увидеть!..

- Успели…

Почти все находившийся на барках люди крестились на церкви, теперь уже хорошо видимые, благодарили за то, что опасный и трудный путь остался позади. Лишь по несколько человек на каждом судне продолжали суетиться, обеспечивая причаливание. Они при деле, им простительно.

Павел стоял на носу передней барки, приветственно размахивая снятой шапкой. Понимал, что ему, как воеводе, пристало бы стоять чинно, степенно. Да только радость обуяла, что пробились, что поспели, что всё успешно прошло…

Оно ведь и в самом деле, могли и не успеть до ледостава. Тогда путь до Орёл-городка оказался бы куда как труднее! Пришлось бы стать лагерем, дожидаться настоящих холодов, продолжать путь по льду, да по снегу. Сама по себе перспектива на какое-то время застрять в пути не пугала – опытный путник ночлега с собой к седлу не торочит, а ночует где придётся. А вот о сохранности драгоценной рухляди заботиться оказалось бы куда труднее! Как её всю перевезти-то, на лошадках, на оленях, да на собачьих-то упряжках?.. В поход идёшь, если что и потеряешь, так и не страшно – на месте добудешь. А вот возвращаясь – что потерял, то уж навек!

Или на месте оставлять, да под охраной?.. Так ведь меха к холодам нужны, чтобы в Москву зимником везти, казну царёву пополнять!

И так, и этак проблема. Тем более, что добро, за которое отвечаешь, не своё, а хозяйское! Попробуй отыскать решение, которое Строгановы сочтут единственно правильным!

Но вот – поспели! Сколько вопросов разом отпало!

…Барка пристала к пристани. Причальные служащие принялись умело швартовать судно, мостить стлани…

Не дожидаясь, пока они справятся, Павел спрыгнул на деревянный настил. Слегка поскользнулся на мокром, однако не оплошал, устоял, а то было бы позору-то на потеху толпе!.. Шагнул к стоявшим Строгановым. Низко поклонился им.

- Здравствовать вам!

- Здравствуй и ты!

Первым подошёл,  обнял и расцеловал Кривоустова Андрей.

- Как дошли? – спросил он. – Успешно?

- Одну барку разбили, – сразу сообщил Павел. – У Разбойника. Вдребезги. С мягкой рухлядью. Что-то повылавливали из шкурок, что всплыло, но так, по мелочи. А основной груз так и утоп…

Прижимистый Максим досадливо крякнул. Но ничего не сказал – редко случалось, чтобы караван с верховьев дошёл без потерь. Ладно хоть, что барка оказалась с мехами – красного зверя добыть ещё можно, местная природа неисчерпаема, его сколько угодно ещё родит.

- А люди все целы?

- Два корабельщика там же потонули. Да ещё двое в воде простудились, и в пути померли.

Все дружно перекрестились.

…Уже оказавшись в остроге, Павел отчитывался в узком кругу о своём пребывании в Каменском городке. Сколько каких шкурок привезли, сколько бивней – моржовых и мамонтовых, какие происшествия случились, сколько старателей в горах находятся, каковы их успехи…  На всё представил соответствующие документы: благо, хорошо грамотный, описи-«скаски» составлял самолично. Документы написаны какие на бумаге, а какие на тюленьей коже, которая в иных местах в Зауралье обходится дешевле бумаги.

Особо придирчиво Максим изучил документ, составленный по поводу погибшей барки. Тщательно сверил, высчитывая, поднимая глаза к потолку и шевеля губами, с остальными бумагами. Выходило всё верно, лишку на происшествие не списали. Такое случалось, когда в пути погибала барка, а по отчётам выходило, что всё самое ценное оказывалось именно на ней, да ещё в количестве, которое ни одно судно не повезёт. На пожар да наводнение всегда много чего можно списать!

Скрупулёзно честный Павел хоть и понимал правоту хозяина в этой тщательности, а всё же недоверие царапало. Мог бы Максим дотошность свою и в его отсутствие проявлять. С другой стороны, Строганов такой демонстративной проверкой, скорее всего,  предупреждал подручного: мол, для меня все равны, всех проверю, так что бдительность не теряй, и на обман не соблазнись…

Всё понимал Павел. А всё равно самолюбие страдало.

Андрей, похоже, разглядел обиду Кривоустова, однако ничего не сказал.

На пристани грузчики разгружали барки, строгановские приказчики дотошно пересчитывали доставленное.

Несколько дюжих молодцев под командой Митьки Оленеца приволокли сундучки с наиболее ценными грузами. Камни самоцветные, серебряные слитки, речной жемчуг, всевозможные золотые изделия, самыми причудливыми путями попавшие в скарбницу землепроходцев…

…Потом сидели в знакомой горнице – Строгановы, их верный советчик Ефимка Пинегин, Павел Кривоустов, его помощник Митька Оленец, отец Пётр, ещё несколько человек. Прислуживавший холоп опытно, едва не одним взглядом пересчитал собравшихся – чтобы не дай бог, не оказалось за столом тринадцати человек, то ведь грех великий. Судя по всему, обошлось.

Во главе стола место заняла Евдокия Нестеровна. Перед этим она чинно расцеловалась с прибывшими, стараясь ничем не выдать своей радости от возвращения возлюбленного.

А то, может, и прошло чувство, угасло, может, у неё кто другой, – подумал Павел. И отметил, что это вероятность такого поворота не задела, а напротив, вселила надежду на то, что всё завершилось.

За столом все держались вольно. Павел рассказывал о разных происшествиях, о том, в чём нуждается Каменский острог… Особый интерес вызвал его рассказ о походе на сибирскую сторону за дополнительным ясаком. Спутники Павла в его рассказ подбавляли подробностей.

- Там ты, сказывают, глаз положил на дочку вождя, – блеснул осведомлённостью Андрей.

Показалось Павлу или нет, но вроде как поймал он на себе острый укол взгляда Евдокии.

- На внучку, – поправил более скрупулёзный Максим.

- Ну, на внучку, – не стал спорить Андрей. – Главное, что не на самого вождя, – добавил он под взрыв хохота.

Кривоустов досадливо покосился на сидевшего рядом отца Петра. Тот недоумённо качнул головой: мол, никому и ничего не говорил. Вроде как искренне. Значит, послух какой среди окружения имеется. Да что тут удивляться, впрочем?

- Наговаривают невесть что, – поморщился Павел. – Балахонские кружевницы сплетни плести мастерицы… Так там хоть бабы, а здесь мужчины языками, как цепами, молотят…

За столом смеялись, довольные, что Пашку вопрос зацепил.

- Так что там вышло то? – допытывался Андрей.

Кривоустов коротко рассказал.

- Для пользы дела освободил её… – завершил он. – Княжна, как ни суди, хоть и самоедская…

- Ну и правильно сделал, – одобрил Строганов.

- А обженился бы, ещё б лучше сталось, – подхватил Максим – и не понял в первый момент Павел, серьёзно говорит Строганов или балагурит. – Она-то крещёная или басурманка?

- Крещёная, – подал голос отец Пётр. – Я ещё летось в тот народец хаживал, почти все святое крещение приняли…

- Ну вот, общей постелью скрепил бы союз, возвысил бы тестя своего…

- Деда, – на этот раз поправил Андрей.

- Ну, деда, – и Максим легко согласился. – Возвысил бы деда-вождя, поставил бы его главным над всеми окрестными вогулами, подкрепил бы отрядом своих молодцев – и беды б не знал! Да ещё б наследника их племени твоя самоедка родила б… Они б тебе сами ясак доставляли.

- Тебе ж не привыкать вогульчат стругать, – подал голос и больше помалкивавший Никита.

- Тесть за зятя рубль давал, – подхватил Ефимка, уловив общее настроение. – А потом давал полтора, чтоб свели со двора…

Поговорка оказалась не совсем к месту, однако за столом снова посмеялись. Когда идёт общее веселье – любое лыко выходит в строку.

Делать нечего, ухмыльнулся и Павел. Что там и спорить, коль и в самом деле запала ему в память вогулка. Хотя с чего бы, в самом деле – как ни суди, а с нашими, русскими девками ей никак не сравниться!

А Евдокия всё жгла Павла своим горящим взором. Словно чуяла его тайные мысли по этому поводу.

Нет, не прошла блажь у бабы, понял Кривоустов. Насколько спокойнее было в Каменке, подальше от этих страстей.

Чего ж его отозвали сюда? Вроде как не провинился ничем. Дело справно делал. Да и сейчас речь ведут мирно, булги-склоки какой не затевают…

Однако ж вызвали зачем-то! И срочно вызвали!

…Впрочем, теряться в догадках ему пришлось не так долго. Скоро заговорили и о деле.

- Слушай сюда, Пашка, – по тому, насколько веско произнёс эти слова Андрей, стало ясно, что веселье окончилось и теперь речь пойдёт о главном, ради чего и собрались. – Ты тут не задерживайся, в Орле-городке. А ехать тебе на Москву – столичного хлеба покушать, красного звону послушать.

Кривоустов широко улыбнулся. Не ожидал он такого поворота, потому и радость скрыть не смог.

- Что, радуешься? – спросил внимательно наблюдавший за ним  Андрей Семёнович.

- Ага, – не стал скрывать Павел. – Давно уже братьёв не видел. Да и вообще, косе родной поклониться уж давно пора.

- Какой косе?

- Ну, косе, что под порогом…

На Кривоустова со всех сторон устремились недоумевающие взгляды.

- В наших краях такой обычай есть, – заговорил он, поясняя. – Я думал, все о том знают… В общем, когда строят новый дом, под его крыльцо кладут старую косу, которая уже откосила свою косовицу, а  сверху её доской-тесниной закрывают… Старики учат, что она счастье в доме охраняет, беду отгоняет. Потому и говорят, что человек, который после долгого странствия возвращается домой, кланяется родному порогу или родной косе.

- Везде свои обычаи, – согласился Никита. – У каждой стряпушки – свои завирушки…

- И много счастья ваша коса в дом принесла? – жёстко спросил более прагматичный Максим.

- Нас девять братьев, – колюче отозвался Павел, который всё не мог отойти от тщательной проверки, которую устроил ему Максим. – И все из отчего дома в люди вышли.

Над столом зависла неловкая пауза.

- О деле пора говорить, – разряжая обстановку, едва ли не впервые за вечер подала голос Евдокия Нестеровна.

- И то верно, – согласился Андрей.

Враз исчезла напряжённость, все шумно задвигались, потянулись к своим стаканам…

- Так что в Москве делать? – спросил Павел.

- Ты там в Каменке от дел, наверное, поотстал, – без подначки, как о само собой разумеющемся, заговорил Максим. – Так вот, если коротко, то так… На Москве обосновался новый царь. Дмитрий Иванович. Самозванный он или истинный, – Строганов мимоходом перекрестился, – то не нашего ума дело. Лишь бы в царстве порядок навёл, да наших пожалований, которые прежними царями нам дарованы, не трогал… Царь Дмитрий требует от нас пополнить казну, потому как поиздержался он, с наёмным войском рассчитываясь, да сподвижников своих верных награждая… Да и вообще, в письме, что по его приказу нам писано, сказано, что казну принял почти пустую, мол, Годуновы на войны да на походы разные порастрясли её… Да на поиски женихов всяких-разных заморских для дочки своей царь Борис потратил…

Максим потянулся за стаканом – то ли просто в горле запершило, то ли досада взяла, что столь нерентабельно, на поиски женихов, потрачена московская государева казна.

Разговор подхватил Андрей, который в Москву наезжал неоднократно, ситуацию там знал лучше.

- Так вот, всю эту мягкую рухлядь я сам в Москву повезу, мехами царю-батюшке поклонюсь, чтобы наши привилегии подтвердил… Но только, Пашка, знать нам нужно, каково в столице истинное положение дел. Надолго ли, прочно ли сидит на троне царь Дмитрий. Вот сказывают, что царь Борис не помер вовсе, а в аглицкой земле объявился, войско собирает, чтобы царство своё обратно воевать. Так ли это или брешут люди?.. Будто обещал за помощь аглицкому царю Яшке весь русский Север, да Югру в придачу отдать… Опять же, ходят слухи, будто царь Дмитрий обещался по всему царству веру сменить на римскую, поганую, будто в наших церквах уже ихние ксёндзы службу правят… Будто Литве Псков и Смоленск отдают… В общем, много чего болтают. Вот и задача тебе, Пашка! Спехом мчись в Москву. А когда я приеду, чтобы всё мне обстоятельно обсказал, чтобы всё к тому времени вызнал… Ты вот только что сказал, что братья твои в люди вышли. Вот с ними пообщайся, всё узнай. Ты сам парень с головой, значит, и браты не дураки!.. Если царь Дмитрий – наш царь, правильный, православный, если государство в крепкую руку берёт, то один сказ будет. А если он на троне непрочен, если… – Андрей сделал рукой резкое движение, обрывая сам же себя, чтобы лишнего чего не сказать. И продолжил: – В общем, всю подноготную знать мне нужно, Пашка, про Москву и что там при новых властях делается.

Какое-то время продолжался инструктаж. Павел что-то уточнял, ему подробно отвечали…

Дело предстояло непростое. Однако Павел радовался – хотелось побывать дома, повидаться с родными.

Он уже четыре года прожил возле Каменного пояса – то западнее его, то восточнее… Сроднился с этими краями. И отчий дом казался ему теперь далёким и каким-то нереальным, что ли. Будто красочная картинка из книжки, которые ему некогда довелось листать у сельского попа Гермогена – слишком яркая, чтобы оказаться настоящей.

Со временем каждому из нас собственная детская жизнь видится более радужной, чем была на самом деле, разве не так?..

Наверное, всё оттого, что человеку на всю жизнь краски отпущено строго определённое количество. А потому пока пребываешь в детстве, абсолютно всё ещё в будущем, И яркость та впереди сияет. По мере же того, как мы продвигаемся по линии жизни, глубина яркости  перемещается назад, в минувшее. Впереди же всё отчётливее проглядывает туманное бесцветное Ничто в Неведомое… Именно ничто – которое и Порогом не назовёшь, ибо слишком материален сам по себе порог, чтобы обозначать этим словом рубеж, из-за которого возврата нет. Вот оно, это неведомое, у которого в земном языке нет названия, своей вселенской пустотой и приглушает краски дня нынешнего и уж подавно  размывает грядущее.

Так краска, наложенная на сухую поверхность, выглядит ярче и чётче, чем та, которой рисуют по сырому. Ведь прошлое уже свершилось, оно уже не изменится, сколь бы ни тщились изложить его летописцы на свой лад. А будущее ещё не сложилось, потому и краски на нём расплываются, потому и неведомо ещё, в какую будущую картину они сольются.

Всё так, всё так… Только вот ведь в чём удивительность! Сколь бы ярким и сочным ни казались нам краски нашего детства, а только возвращаться в него никто не захотел бы. Вперёд нас влечёт, вперёд, в бледную и блёклую размытость, потому что, как ни суди, а надежда – главное, что греет человека, надежда и вера. А они всегда будут манить вперёд!.. Только когда совсем уж старость да болезни одолеют, лишь тогда начинаешь мечтать о детстве. Да ведь не воротишь…

…В общем-то, Павлу нравилась нынешняя его жизнь. Однако тянуло взглянуть на места, где вырос, где начал постигать жизнь… Нет, не вернуться в неё – именно побывать! А непременно вернуться уже сюда, на Каменный пояс, ибо именно здесь виделось ему собственное будущее.

Павел был ещё довольно молод. Молодому мужчине ещё не доводилось возвращаться в отчий край после долгой отлучки. Он ещё не знал, что каждое такое возвращение – непременно разочарование, обязательно грусть, неизменно осознание того, что каким бы ни оказался ты желанным в некогда родном доме, теперь всё равно ощутишь себя лишь гостем. Гостем, который приехал лишь на время и рано или поздно обязан уходить. Причём, уходить лучше вовремя, то есть не засиживаться! Всё это Павлу ещё предстояло испытать.

.

Строгановы: https://starodymov.ru/?p=38350

Трифон Вятский: https://starodymov.ru/?p=5565