…И вот – утро казни!

Бояре сидели на своих лавках в основном молча, никак не выражая отношения к готовящейся экзекуции.  Каждый знал, что сказанное сейчас будет передаваться из уст в уста, и неведомо, как исказится при этом изначальный смысл слов, и в каком виде дойдёт до ушей Басманова и, соответственно, государя.

Так уж устроен человек. На поле брани почти каждый из собравшихся не жалел себя, бросался в самую гущу свалки. А вот оказавшись при дворе, многие замыкались, опасались сказать лишнее.

Да и с другой стороны – на поле брани кто ловчее, кто везучее, тот и победит, тот и выживет. А вот в придворных ристалищах – тут вовсе не может никто поручиться, что ожидает царедворца завтра.

- Быдло-то, словно на праздник собралось, – обронил кто-то – Лавр не уловил, кто именно.

- А чего ему не поглазеть, как кровь боярская льётся, – ровным голосом отозвался Воротынский.

- Может, и не зря немцы-иноземцы бают, что русский человек – глупый, лишь бы на камедь посмотреть, – обронил ещё кто-то.

- Думаешь, в других землях на казнь поглазеть охотников меньше?.. Быдло до такого зрелища везде падко. Когда Наливайку в Варшаве четвертовали, тоже не протолкнуться было…

- Так говорят, Наливайку в медном быке зажарили… Или в котле шкварили, что ли…

- Да нет, четвертовали ляхи, точно – самолично видел. И части тела отсечённые в разные стороны польской земли отвезли, чтобы и могилы не осталось от ватажника казацкого.

Спорить не стали. Помолчали.

- Так я вот и думаю, что не будет казни, – проговорил первый голос.  – Пощадит государь боярина.

- Так ведь заговор… Может и не пощадить, – столь же бесцветно заметил Иван Михайлович.

- Быдло такие вещи нутром чует. Слишком празднично себя ведут… Не быть казни, по всему видать…

Вдруг по толпе на площади прокатилась волна. Всплеснулся и скоро угас людской гомон.

От ворот к помосту шла процессия. Стрельцы бердышами раздвигали толпу, между ними вели Шуйского. Боярин был одет, как подобает – в высокой шапке, свидетельствующей о чине, с длинными рукавами, завязанными за спиной… Никаких следов насилия у него не виднелось (вину признал – чего ж пытать-то), только борода осталась нечёсаной. Ну и бледность выдавала, что непросто даётся сохранять видимость спокойствия и покорности судьбе.

С высокого эшафота приговор читал боярин Михаил Салтыков. Он громко выкрикивал фразы, разве что не надсаживался, чтобы слышали как можно больше собравшихся. Впрочем, в большей степени его волновало, чтобы оценили старание сидевшие на лавках бояре. На другом конце площади, близ Никольских ворот,  такую же грамоту читал, сидя верхом на лошади, Пётр Басманов.

В указе подробно перечислялись вины рода Шуйских, и в первую очередь князя Василия.

Сначала Василий Иванович ослабел. Заплакал, запричитал, обращаясь к сидевшим особняком боярам, к народу, просил, чтобы помиловали, чтоб умолили царя простить его вины…

- От глупости выступил против пресветлейшего великого князя, истинного наследника и прирожденного государя нашего, – доносились до Лавра отдельные фразы Шуйского. – …Пусть помилует меня государь от казни, которую я заслужил глупостью моей…

Народ сдержанно сочувствующе гудел. Если среди царедворцев мнения относительно Шуйского раскололись, то среди простого люда сочувствующих у боярина оказалось куда больше, чем жаждавших его крови.

Когда Салтыков и Басманов окончили чтение, выкрикнув заключительные слова о смертной казни, умолк и князь. На какое-то время над площадью зависла звенящая тишина. Все ждали: прозвучат ли теперь слова о помиловании…

Они не прозвучали.

- Молись, боярин! – громко произнёс Пётр Басманов – и его слова широко разнеслись по площади.

По толпе собравшихся прокатился громкий вздох. Кажется, только теперь народ уверовал, что всё это всерьёз, что это не лицедейство для устрашения, что и в самом деле сейчас из разрубленной шеи хлынет кровь одного из самых популярных вельмож царства!..

Басманов ударом сшиб с головы Шуйского боярскую шапку. Схватил за ворот кафтана и сдёрнул его с осуждённого. Повёл его к плахе… Палач взялся за ручку широкого топора…

Наверное, и Василий Иванович в этот момент решил, что на помилование надеяться больше не приходится. Он стряхнул с себя крепкую руку Басманова, поклонился народу (ох, как же запомнится собравшимся этот поклон!). Широко перекрестился на храм Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, в народе именуемый Собором Василия Блаженного…

Выкрикнул в толпу:

- Братия!.. Умираю за правду и за веру христианскую!

Сколь бы ни говорили о чёрной и подлой душе его, а только теперь он являл собой олицетворение родовой чести потомков легендарного варяжского князя Рюрика!

Толпа взорвалась множеством выкриков. Но что в этом гвалте преобладало – осуждение или сочувствие – не представлялось возможным. Да что там – толпа всегда непредсказуема!

.

Предыдущая часть: https://starodymov.ru/?p=48112