1995 год

Первая Чечня. Психологическая составляющая

Вторая командировка в Чечню у меня состоялась в июне того же 1995 года. Тогда как раз наши войска взяли Шатой (бывший Советск), потом был Будённовск, перемирие, в результате которого загнанные в горы сепаратисты получили возможность вернуться на равнину… Я тогда написал материал «Так брали Шатой». Опять повторюсь: жалею, что не сохранил архив по тем поездкам. Материал изначально был в два раза больше, там имелась информация куда более обширная… Однако вот не сохранил черновиков, балда!

Публикация об освобождении Шатоя

Материал «Так брали Шатой» (позднее я немного подкорректировал название – «Так освобождали Шатой») был удостоен премии Союза журналистов России, которую я получил ровно 15 лет назад, в начале 1996 года. Для подготовки публикации мне пришлось побеседовать с десятками людей. Я стал первым журналистом, который попал в этот только освобождённый от сепаратистов населённый пункт, от подбитых боевых машин, которые не успели убрать с дороги, ещё пахло гарью… К тому же, хоть и являлся я «московским борзописцем», однако являлся ветераном Афгана, так что армейские офицеры принимали меня за своего.

Аркадий Егоров и публикация о нём

В той командировке я познакомился с подполковником Аркадием Егоровым. Должен сказать, что просто трудно себе представить столь разительное несоответствие глубоко военного по сути человека, обладающего столь невоенной внешностью – полноватого добряка с простецким располагающим улыбчивым лицом.

Так вот, мы с ним много разговаривали после возвращения с боевого выхода. За столом собралось несколько офицеров, Аркадий являлся старшим, мы все немного выпили (именно немного!) и шёл непринуждённый свободный разговор. Офицеры вспоминали о минувших боях, рассказывали о своих товарищах и подчинённых, о курьёзных случаях, рассуждали о происходившем – что в стране, что в армии в целом, что в группировке войск… Я потихоньку включил диктофон в кармане – понимал, что такого изобилия фактического материала впоследствии может больше не быть, а в памяти всё не удержать.

Записывать разговор людей, которые тебе верят и которым эти записи могут повредить – дело непорядочное. Но с другой стороны, я делал ту запись исключительно для пользы дела, никак не использовал её впоследствии сверх необходимости, а потом и вовсе размагнитил плёнку (что сделал, скорее всего,  напрасно). Зато множество фактов и эпизодов, о которых рассказали офицеры, потом мне пригодились при написании материала.

И вообще, вопрос о том, что является правильным, а что нет – весьма непрост. Ведь нередко случается, что какое-то событие со временем начинаешь расценивать с совершенно иных позиций.

Года через два после этого произошёл такой случай. Мой коллега по газете «Красная звезда» Анатолий Стасовский (нынче он работает в журнале «Офицерское собрание») оказался в командировке в Югославии (тогда ещё существовала такая страна). И был приятно удивлён, насколько благожелательно командир одного из подразделений российской миротворческой группировки его привечал. Оказалось, что это и есть Аркадий Егоров. Он остался очень доволен тем, как я рассказал в газете о той боевой операции. И особенно его удивило, насколько много я узнал и запомнил подробностей и имён. Конечно, он не мог знать, что тот долгий и непринуждённый разговор, который шёл за столом во дворе красивого дома (кажется, это было в н.п. Старые Атаги), я записываю.  Мы ведь и в самом деле нередко забываем подробности непринуждённой беседы, да ещё за стаканчиком ликёра, которым меня потчевали десантники (ликёр был трофейным, с расположенного поблизости заводика, и ничего другого у них не имелось)…

Зато допустил я тогда ошибку, за которую стыдно по сей день.

Во время операции, которую я описывал, при высадке десанта с вертолёта случилась трагедия – винтокрылая машина упала и покатилась по склону горы, при этом погибло и пострадало несколько военнослужащих. Не разобравшись до конца в ситуации, я допустил в публикации бестактную фразу… Да что там бестактную – свинскую попросту. И не поправил меня никто из более опытных товарищей… Короче говоря, написал я: «сплоховали вертолётчики». Во-первых, даже если бы действительно в падении вертолёта имелась вина экипажа, даже в этом случае так писать было нельзя: они жизнью заплатили за падение машины. А во-вторых, как впоследствии стало ясно, вины пилота не было вовсе никакой. Дело в том, что если пуля попадает в пилота вертолёта, она отшвыривает его назад и человек непроизвольно дёргает ручку управления, в результате чего летательный аппарат встаёт на дыбы. Между тем, в момент, когда лётчик получил ранение, вертолёт висел над самой землёй, да к тому же над склоном горы; соответственно, он потерял устойчивость, задел задним винтом землю и покатился по склону. А я – этак небрежно: «сплоховали», мол… Насколько же бережно нужно обращаться со словом, чтобы оно не ранило, как та душманская пуля!.. Простите меня, ребята, виновен перед вами!

Трофейные медикаменты

К слову, под Шатоем наши войска захватили интересный трофей – полевой госпиталь сепаратистов. Он оказался оборудован столь прекрасной техникой, что её даже отправили в Петербург, в Военно-медицинскую академию. А бинты, капельницы, медикаменты оставили своим военным врачам, у которых всего этого не хватало. Этим всем сепаратистов снабжала организация «Врачи без границ» – либо же кто-то под прикрытием этой организации.

…Всего в Первую Чеченскую кампанию я побывал в районах боевых действий трижды. Получил премию, о которой уже написал – в то время она составляла три миллиона рублей (долларов 500 примерно – правда, доллар тогда куда весомее был, чем сейчас). А также награждён орденом «За военные заслуги».

Когда меня направляли в третью командировку, я высказался в том духе, что отказываться от «горячих точек» не в моих правилах, однако не мешало бы, чтобы туда съездили все сотрудники редакции. Хочу подчеркнуть, что я в своём недовольстве был отнюдь не одинок – как я уже писал, некоторые мои коллеги буквально меняли друг друга на Северном Кавказе, в то время, как другие отсиживались в безопасности. Однако эти другие недовольные предпочитали помалкивать, или же сетовать в кругу доверенных людей. Ну а я по извечной своей привычке, возмутился громко. Мы (не буду называть тех, кто разделял мои воззрения, но предпочитал «не высовываться») составили примерный список офицеров, которые летали «туда», с указанием, сколько раз, а также тех, кто не отметился в «горячей точке» ни разу. При этом мы старались подходить к ситуации объективно: ни главному редактору, ни его заместителям, ни сотрудникам секретариата в Чечне попросту нечего было делать – у них другие функциональные обязанности. Опять же, люди в возрасте – зачем их мучить… И всё равно в редакции вырисовывался немалый «резерв». Насколько мне не изменяет память, пара-тройка наших коллег, согласно нашему списку, съездила в «горячую точку» раз до десяти, раз по пять побывали там несколько человек…

Главный редактор газеты «Красная звезда» Владимир Чупахин (глубоко мною уважаемый человек и руководитель), которому кто-то оперативно сообщил о высказывании, встретив меня в коридоре, выразил недоумение моими словами. А один из его заместителей (хороший человек, но очень уж скорый на суждения и оценки) высказался, что, мол, должна же быть с моей стороны благодарность – получил орден и премию, и теперь отказываюсь от очередной командировки… Случившийся свидетелем разговора мой непосредственный начальник Сергей Пашаев вступился за меня, отметил, что премия и орден – это оценка сделанного, а не аванс на будущее.

В общем, получилась некрасиво. Язык мой подводил меня неоднократно. И чаще всего именно так, как я описал – когда кто-то кому-то передавал мои слова, по-своему интерпретируя их. Хотя, конечно, чего уж там, и я не раз создавал сам себе проблемы…

Переговоры с жителями н.п. Комсомольское

Итак, 15 лет назад, весной 1996 года я отправился в Чечню в третий раз. Теперь я оказался сначала под Орехово, а потом под Комсомольским.

О событиях того года можно писать и говорить много. И сколько бы ни было сказано и написано, будет оставаться превеликое множество вопросов. Происходившее в стране в целом и в Чечне в частности выходило за все мыслимые пределы разумного. Нищая, оболганная, ничего не понимавшая армия продолжала боевые действия. Но зачем? Во имя чего?.. Этого никто не мог понять. Потому что не было чёткой и конкретной цели у этих боевых действий. Не был обозначен чёткий и ясный противник. Да и вообще в целом идеологическое обеспечение боевых действий хромало по всем статьям. Бывшие высокоподготовленные политработники советского времени активно вытеснялись из армии, а им на смену шли «помповосы» – помощники по воспитательной работе, сами смутно представлявшие, что от них требуется в новых исторических (идеологических) условиях…

Хотя, будем говорить откровенно, в тот период, в те войска поставь самого наиопытнейшего идеолога – и он не смог бы разъяснить происходившее.

В общем, царил бардак! Мы молотили «градами» и авиацией по населённым пунктам, в которых находились люди – и разделить их на мирных жителей и сепаратистов не представлялось возможным. Из посёлков, к которым подходили войска, разъезжались на машинах какие-то люди… Кто-то отдавал приказы, войска их выполняли, потом прекращался огонь, мимо выставлявшихся блокпостов с гор на равнину возвращались бородачи – и всё опять начиналось сначала. В стране гремели взрывы, огромная банда беспрепятственно проехала  в Будённовск, был захвачен Первомайский, из которого немыслимо легко ускользнул руководивший вылазкой Радуев, успокоённый как будто бы город Грозный вдруг вспыхнул мятежом, который подняли наводнившие его сепаратисты…

Беседа с жителями Шатоя

Когда я приехал в Чечню в первую командировку, у личного состава группировки была злость, но та злость, которая толкает человека вперёд – мстить и выполнять приказ. Да, войска были не подготовлены, однако стремление разбить врага имелось. Во вторую командировку я видел, что войска уже научились воевать, уже могли выполнять приказы, однако начали появляться какие-то признаки растерянности, непонимания, что происходит, основанные на том, что не чувствовалось у государственного руководства стремления решительно добить сепаратистов. А в третью командировку я уже видел просто отчаяние, когда войсками владела только одно настроение: скорее бы всё это кончилось!

Любая война должна иметь цель. И идеологическое обеспечение войск обязано мобилизовать личный состав на достижение этой цели. В Первую Чеченскую кампанию этого непременного условия успеха у федеральных войск не было. Потому не могло быть и успеха.

Характерный случай произошёл у меня под Комсомольским. Узнав, что я корреспондент «Красной звезды», ко мне подошли офицеры армейские. И высказались в том духе, что Чечня является территорией России, а потому наводить порядок здесь должны военнослужащие Внутренних войск. А следом подошли как раз «вованы» – те самые военнослужащие Внутренних войск, и начали говорить о том, что операции здесь проводятся армейские, а потому им, Внутренним войскам, здесь делать нечего.

Никто не хотел воевать!

К слову, взаимоотношение армейских и милицейских подразделений в Чечне оставляло желать лучшего. Подразумевалась такая схема. Некая группировка федеральных сил подходит к населённому пункту, войска окружают его, обеспечивают подавление очагов сопротивления, а подразделения Внутренних войск и СОБРа проводят «зачистку». На практике эта схема если и срабатывала, то далеко не всегда.

Впрочем, в боевых порядках – ещё ладно, как раз на «передке», да в бою солдаты между собой как-то находили общий язык, не особо обращая внимание на ведомственную принадлежность. Беда заключалась в другом.

Условно введём два термина: «армия» и «милиция». Под «армией» будем понимать все формирования Министерства обороны, под «милицией» – структуры МВД: Внутренние войска, СОБРы, ОМОН и т.д. Так вот, само по себе прохождение службы в условиях Чечни, тыловое обеспечение милиции было организовано значительно лучше, чем армии. В подразделениях милиции в Чечню прибывали в основной своей массе взрослые мужчины, профессионалы при погонах, имевшие за плечами какой-то опыт – жизненный и служебный. В армии служили мальчишки-призывники, которые учились воевать уже здесь, в бою. Экипировка у них различалась разительно…

Ну а главное заключалось вот в чём. Солдат-призывник попадал в Чечню и всю службу проводил здесь, в боях и палатках, и получал просто смехотворный солдатский оклад. Милиционер приезжал  на какой-то срок (что-то в пределах месяца), потом возвращался домой, ему полагался реабилитационный отпуск, он получал за поездку командировочные… Это была просто вопиющая несправедливость!!!

Из очередной командировки я возвращался, как всегда, через Моздок. Так случилось, что несколько суток не прилетал «борт» на Москву. И вот наконец приземлился Ил-76ТД. Вместимость его очень велика, однако на авиабазе скопилось столько народа, что стало очевидно: в самолёт все не поместятся. Именно не поместятся – по весу эта могучая машина могла бы увезти всех, по весу, но не по объёму.

Вообще хочется низко поклониться авиаторам Военно-транспортной авиации, которые обслуживали этот воздушный мост из Моздока. Они не упирались в параграфы инструкций, сажали в самолёт всех, несмотря на вполне понятные ограничения в наличии мест и вместимость. Скажем, как-то, когда в самолёт уже попросту невозможно было втиснуться, нас, группу журналистов из семи человек, экипаж Ил-76 взял к себе, где мы сидели под кабиной пилотов на полу в крохотном коридорчике, ведущем в кабину штурмана.

Нечто подобное случилось и в тот раз. В огромный Ил набилось народу столько, что до самой Москвы многие  летели стоя, не везде удалось даже опустить прикреплённые по бортам «сидушки». Ну а если это всё же удавалось, на каждом сиденьице мостилось по несколько человек, да и то по очереди.

И вот тогда я в очередной раз наблюдал, как загружаются в самолёт армейцы и милиционеры. Милиционеры – хорошо экипированные, с объёмистыми туго набитыми сумками, у них все вопросы решал старший… Армейцы-мальчишки, обтрёпанные, с тощими «сидорами» робко жались в тени под крылом, никому, в том числе и коменданту, не было до них никакого дела… В зону боевых действий их доставляли организованно и целенаправленно – выбираться же домой возможность предоставляли самим. Так картина врезалась в память!..

Надо ж, никак не выберусь из 96-го года…

Юрий Шевченко объясняет мне работу сердца

Тот самый солдат, та самая пуля

И ещё об одном эпизоде того периода хочу упомянуть. В 1995 году в Чечне один солдат получил ранение в сердце, однако остался жив. Операцию по извлечению пули проводил Юрий Шевченко – в те времена начальник петербургской Военно-медицинской академии, а впоследствии министр здравоохранения России. Мне довелось ездить в Северную столицу и готовить публикацию о том уникальном случае.

Должен сказать, сам Юрий Леонидович произвёл на меня  очень сильное впечатление. Я писал о нём, заметка имеется и на моём сайте, и её перепечатал сайт, созданный представителями фамилии Шевченко.