4.

Предыдущая публикация: https://starodymov.ru/?p=48236

В чём царь проявлял последовательность, вернее, стремился её проявлять, так это в создании в Москве университета, других учебных заведений. Он много говорил и писал своим иноземным корреспондентам о темноте и отсталости русского народа, о своём твёрдом намерении содействовать его просвещению. И само по себе это выглядело вроде как очень даже неплохо. Но и тут не всё складывалось просто.

Вполне понятно, что систему образования на пустом месте не построишь. Нужна программа обучения, нужны профессора, нужны учебники, нужны философские и прочие научные трактаты, изданные на понятном для обучаемых языке. В Московии ничего этого не имелось. Соответственно, вокруг столь перспективного направления развернулась нешуточная борьба.

Причина очевидна: кто захватит ключевые позиции в нарождающемся российском образовании, тот и сможет воспитывать в выгодном для себя духе будущую духовную элиту царства!

Если бы создание университета оказалось в руках посланцев Папы Римского, перспектива сложилась бы одна. Если бы Лжедмитрий доверил это дело польско-литовским сподвижникам – совсем другая. На предыдущую фразу можно возразить, что Польша-то и её король Сигизмунд являлись приверженцами римско-католической церкви. Это так, да только не совсем. Ведь Речь Посполитая являлась двуединым государством, в которое входило Великое княжество Литовское, в значительной степени православное, в котором для письма использовалась в первую очередь кириллица, называвшаяся «русской» азбукой.

Да и потом, религия – религией, но ведь и вопросы прикладной политики никто не отменял!

Вполне очевидно, за что боролись советники Лжедмитрия! Кто сегодня посадит дерево познания и (в первую очередь!) воспитания, тот завтра и станет пожинать урожай с баснословно богатой делянки, имя которой – Россия! Не случайно же, и Рим, и Краков присылали в Москву своих послов-советников, каждый из которых старался склонить Лжедмитрия на свою сторону.

Бог ударил кремень о кремень – посыпались ангелы, архангелы, херувимы, серафимы; чёрт ударил кремень о кремень – посыпались лешие, домовые, русалки, бабы-яги… Только это в народных сказках всё так просто, сразу ясно что есть добро, а что – зло.  А вот в жизни… Кто принесёт благо для царства: дальний чужой Рим, или же Краков, вроде как и родной, да только с которым на протяжении веков никак не сложатся братские отношения?..

В какой степени понимал этот расклад Лжедмитрий, трудно сказать. Наверное, понимал. Более того, складывается впечатление, что склонялся он скорее к польско-литовскому направлению развития сотрудничества. Но это – догадки, предположения, основанные, впрочем, на некотором анализе той самой переписки с сильными мира сего, которую вёл Лжедмитрий руками братьев Бучинских.

Дело в том, что общение с руководством Речи Посполитой носило более прикладной характер, что ли… От Папы Римского Самозванец требовал признания его царём и даже императором, просил возведения в сан кардинала своего духовного воспитателя Клавдия Рангони, настаивал на создании общеевропейской антитурецкой военной коалиции… С Сигизмундом речь шла о вещах более практических.

Тут следует напомнить об обещаниях Лжедмитрия, которые он давал, будучи в Самборе. А также о том, как они виделись теперь.

В самом деле, мало ли чего не наобещаешь, когда речь идёт о далёкой и туманной перспективе! А вот когда дело доходит до реализации… По народной мудрости выходило: на словах – как на санях, а на деле – как на копыле!

Лжедмитрий прекрасно понимал, что если он попытается предпринять хоть какие-то шаги по введению унии в интересах католического мира, против него восстанет вся Русь. Более того, это скоро поняли и некоторые прибывшие с ним католические священники – и этого не желали понять иерархи римской церкви. В подтверждение данного утверждения можно привести хотя бы такой пример.

Как-то Лжедмитрий отправил с каким-то поручением в Рим своего советника-католика Андрея Лавицкого. Когда он оказался в Кракове, произвёл своим видом подлинный фурор: он выглядел как православный священник – с бородой, длинными волосами и крестом греческого вида. Совсем нарусился, одним словом. На недоумевающие вопросы Лавицкий ответил, что если бы он в Москве выглядел иначе, с ним бы православные и разговаривать не стали бы, и вызывал бы он у русских раздражение и неприязнь.

Так что ни о каком окатоличивании царства за обещанные два года и речи идти не могло.

Следующий пункт. В Кракове Лжедмитрий подписал обязательство отторгнуть часть русских земель в пользу своих польских соратников. Однако и тут новоиспечённый царь понимал, что настроит против себя всё царство. Всё боярство русское проливало кровь за то, чтобы те же Смоленск или Чернигов принадлежали России; в строительство Смоленского кремля покойный Борис Годунов вложил огромные средства, по всему царству каменное строительство ради этого проекта заморозил – а тут вот его преемник возьмёт, да и отдаст крепости!..

Значит, и тут Лжедмитрию приходилось крутиться, изобретать пути, как бы обойти эти обязательства. Главное, о чём он хлопотал в эти несколько первых месяцев своего правления – чтобы его заимодавцы не давили на него с выполнением обещаний. «Дайте мне утвердиться на троне, а там я всё сделаю как обещал!», – в прямой постановке эти слова, быть может, и не встречались в его посланиях, но опосредовано всё выглядело именно так.

И всё же… Всё же следовало выполнить хоть что-то из принятых на себя в период пребывания в эмиграции обязательств. Требовалось сделать хоть что-то, что позволило бы Лжедмитрию заполучить от Запада вожделенную передышку. При этом необходимо было предпринять шаг, который бы удовлетворил и Рим, и Краков, заставил бы их умерить свой пыл хотя бы на время.

Чтобы добиться этой цели, Лжедмитрий решил пойти по наиболее приятному для себя пути. А именно: жениться-таки на Марине Мнишек! Хоть и не слишком хотелось ему расставаться с разгульной жизнью, к которой он успел приобщиться, хоть и привык он к веренице женщин, которые проходили через его опочивальню… Однако именно брак с Мариной давал ему то, что требовалось на ближайшую перспективу: прежде всего – отсрочку!..

Итак, подводим итог первых месяцев царствования Лжедмитрия.

Что касается международных дел, с самого начала он попытался встать на один уровень с европейскими монархами, а кое-кого даже обскакать, пытаясь заполучить титул императора, в то время как его и царём-то не все признавали. Он вступил в активную переписку с Папой Римским, монархом Речи Посполитой, императором Римским (то есть Германским), королями Испании и Сардинии, Швеции и Англии, Франции и Дании… Он попытался сколотить общеевропейскую антиосманскую коалицию. Он пытался советовать шведскому королю, каким образом можно уладить затяжной конфликт с Польшей. Он пытался столкнуть интересы протестантской Англии и католического Рима, обратившись и к тем, и к другим с просьбой прислать в Россию опытных инженеров-фортификаторов. Он пытался столкнуть интересы Рима и Кракова в вопросе создания в Москве университета. Он пытался лавировать между различными христианскими верованиями, понемногу поддерживая православие и обещая поддержку католицизму, откровенно откладывая решение проблемы на когда-нибудь потом.

Внутри страны Лжедмитрий старался заигрывать со всеми. Впрочем, хочется верить, что он не заигрывал, а искренне старался сделать благо для всех подданных. Например, он не только разрешил, но и сам устроил брак князю Фёдору Мстиславскому, женив его на своей родственнице (а точнее, на родственнице подлинного Дмитрия Угличского).

Современник Лжедмитрия записал такие его слова. «Два способа у меня к удержанию царства. Один способ – быть тираном, а другой – не жалеть кошту, всех жаловать; лучше тот образец, чтобы жаловать, а не тиранить». В общем-то, хорошо, что он это понимал. С другой стороны, и не получилось бы у него тиранить – и времена опричнины прошли, и сам он на грозного царя не тянул.

Про другие шаги, которые предпринял Лжедмитрий для повышения своей популярности и укрепления трона, уже говорилось, и ещё пойдёт речь ниже.

…Вот так в Московии прошло лето 1605 года. Наступил сентябрь. По календарю того времени – 1606-го года.