РАЗВЕДЧИК АРТАМОНОВ: ТРУДНАЯ СУДЬБА

1

Представитель Франции при дворе турецкого султана мсье Буре был в бешенстве.

- Неужели высокий Диван не понимает, насколько гибельна для Порты вся эта затея? – горячился он. – Ведь под видом геодезистов и картографов в Турцию приедут разведчики из российского Генерального штаба…

Визирь султана, эрудит и умница Фауд-паша (его имя прочно вошло в историю Турции наряду с его единомышленниками Мустафой Рашид-пашой и Али-пашой, которые последовательно выступали за проведение широких социальных реформ в стране), напротив, говорил спокойно, мерно перебирая четки:

- Не вижу ничего плохого, если русские займутся составлением карт. В этом не вред, а польза Турции, так как русское правительство было бы настолько любезно, что предоставило бы нам карты. А их у нас нет вовсе. Что касается вероятного вторжения, то в 1829 году Россия и без всякой карты нашла хорошую дорогу к Адрианополю.

Разъяренный ответом Буре бросился к себе – писать срочное донесение в Париж, самопровозглашенному императору Наполеону III, который, стремясь подражать своему великому дяде, Наполеону Бонапарту, в это время был занят откровенно авантюрной интервенцией в далекую Мексику… В самом деле, для недовольства у француза были все основания – не так часто Стамбул отвечал столь твердым отказом на давление со стороны Франции. Тем более, по принципиальному вопросу. Дело в том, что политика Турции в те годы столь откровенно ориентировалась на Версаль, что даже государственный бюджет высчитывался в франках.

Однако, нет сомнения, что мсье Буре расстроился бы еще больше, если бы знал, что с записью его разговора с Фауд-пашой очень скоро будут знакомиться в российском Генеральном штабе – то донесение (приведенный диалог дословно процитирован из него) и поныне хранится в Российском военно-историческом архиве. Русская разведка в Турции действовала весьма плодотворно.

События, предшествовавшие столь нелицеприятному разговору мсье Буре с Фауд-пашой, состояли в следующем.

В 1867 году Россия предложила Турции, как сказали бы сейчас, совместный проект по «измерению дуги меридиана от г. Измаил до о. Кандаи». При этом финансирование научно-изыскательских работ и обеспечение проекта специалистами Россия брала на себя. В результате этой широкомасштабной акции должны были появиться на свет топографические карты части европейской территории Османской империи, непосредственно примыкавшей к российским границам и тянувшейся вдоль западного берега Черного моря. После некоторых колебаний турки предложение приняли, что и всполошило европейские страны, которые панически боялись выхода России к проливам Босфор и Дарданеллы.

Между тем, при планировании и проведении данной разведывательной акции русские опирались на имевшийся у них опыт почти столетней давности. В 1793 году российским послом в Турцию был направлен Михаил Илларионович Кутузов. Двигался в Стамбул он настолько долго, что тогдашний султан Селим III выразил крайнее недоумение такими темпами передвижения дипломатической миссии по дорогам его империи. Наверное, он был бы не просто удивлен, а взбешен, узнай о подлинных причинах столь длительного путешествия. Дело в том, что российский «дипломат» вез с собой в обозе более двух десятков военных топографов, которые тщательно снимали планы местности по всему маршруту движения по Дунайским княжествам и Европейской Турции.^1).

^1). Подробнее о разведывательной миссии будущего героя войны 12-го года рассказывается в книге «Тайные операции российских спецслужб с IX  по XXI век».

Впрочем, вернемся в год 1867.

В августе того года (месяц джумада авваль 1288 года по хиджре – по мусульманскому календарю) на землю уже пять столетий пребывавшей под османской пятой Болгарии ступила группа российских военных топографов, которую по праву можно считать разведдозором освободительной Действующей армии, которая придет сюда через десять лет. Возглавлял ее, как и предсказывал французский посланник, офицер Генерального штаба капитан Бобриков – профессиональный разведчик, который вскоре после описываемых событий был назначен посланником в Бухарест, а в годы войны стал офицером для поручений Действующей армии.

Как впоследствии позднее докладывал в отчете о командировке капитан Генерального штаба Бобриков, российским специалистам турецкая сторона разрешала осуществлять предписанные работы в полном объеме. Тем не менее, к русским топографам было приставлено несколько офицеров турецкого Генштаба. Капитан особо подчеркивал, что турки малограмотны и слабо подготовлены, хотя для данной работы их собирали по всей империи… Что ж удивительного? Ведь Бобрикова и его коллег максимально опекали турецкие контрразведчики, которые в топографии разбирались и в самом деле не очень-то сильно. Российские офицеры шагу не могли ступить, чтобы об этом не становилось известно многочисленным соглядатаям. Особое внимание уделялось, понятно, руководителю экспедиции и другим офицерам Генерального штаба.

Не туда смотрели! В составе миссии состоял молодой скромный офицер, который выполнял обязанности едва ли не мальчика на побегушках при столь именитых и известных коллегах. Звали его Николай Дмитриевич Артамонов. И никто не мог бы в те времена предсказать, какая блестящая и трагичная судьба ему уготована в дальнейшем. Именно на него была возложена едва ли не основная задача той экспедиции – формирование разведывательной сети среди местного населения.

Тут надо особенно оговориться, что в неизбежности грядущей войны между Россией и Турцией в те годы мало кто сомневался. Петербург рвался к проливам – Стамбул жаждал вернуть Крым и реанимировать свою гегемонию на Балканах. Такое противостояние не могло не стимулировать активизацию взаимной разведки. Как показала история, российские «рыцари плаща и кинжала» сработали значительно более плодотворно.

2.

…Вообще-то забывать людей, которыми страна может и должна гордиться, это по-нашему, это по-русски. Николай Дмитриевич Артамонов может служить таковому утверждению нагляднейшим примером. Он происходил из «обер-офицерских детей Московской губернии» и дослужился до чина генерала от инфантерии и члена императорского Военного совета. Карьера, о которой мечтали куда более именитые офицеры. И при этом его можно смело называть отцом российской военной топографии.

Итак, из «обер-офицерских детей»… Для большинства наших современников подобное словосочетание ничего не говорит. Между тем, в XIX веке людей подобного социального статуса служило немало. Дело в том, что мужчине-разночинцу, который дослужился до офицерского чина, присваивалось только личное дворянство, которое он мог передать по наследству только старшему сыну. Остальные сыновья на всю жизнь оставались «обер-офицерскими детьми», то есть на них так и лежала печать какой-то неполноценности. Скажем, девушка с подобным ярлыком, у которой брат являлся офицером, могла быть принята в офицерском обществе именно благодаря чину брата, но брак с ней для сослуживцев брата являлся явным мезальянсом.

В этих условиях для Николая был только один путь – в армию. Только там он мог рассчитывать на то, чтобы сделать хоть какую-то карьеру.

Кроме того, нельзя не учитывать еще одно обстоятельство. Родился будущий генерал в 1840 году. Севастопольский позор пришелся аккурат на его совершеннолетие. Всенародный патриотический подъем, вызванный этим поражением, восшествие на престол молодого энергичного Александра II, ставившего перед собой цель вернуть России былую славу… Нет, иного пути, как ратное служение Отечеству, у Николая быть не могло. Особенно если учесть его личные данные: трудолюбие, стремление к самоутверждению, желание чего-то добиться в этой жизни, напористости у него хватало…

И вот в 1859 году Николая Дмитриевич выпускается «из фельдфебелей Александровского Сиротского кадетского корпуса» и «направлен поручиком в 3-й Гренадерский стрелковый батальон с прикомандированием к Николаевской инженерной академии». Казалось бы, у него обозначилась трудная и постепенная карьера армейского безродного офицера, который, не имея высоких покровителей, должен будет с трудом карабкаться от ступеньки к ступеньке по служебной лестнице и на плечах которого будет возлежать содержание семьи на нищенское офицерское жалование. Вспомним героев Куприна – и параллель с нашим героем обозначится вполне наглядно.

И вдруг…

Вдруг разразилась катастрофа. Даже такая более чем скромная карьера юного честолюбивого поручика оказалась под угрозой.

Однако, как то нередко случается в жизни, благодаря этой катастрофе в судьбе человека произошел крутой поворот – и российская разведка обрела талантливого организатора агентурной работы.

3.

В октябре 1860 года, накануне 20-летия нашего героя, в Николаевской инженерной академии разразился грандиозный скандал. На одном из занятий крупно повздорили между собой профессор полковник Таубе и слушатель инженер-поручик Никонов. Причем, насколько можно судить по материалам расследования инцидента, которое проводил лично Великий князь Михаил, преподаватель был неправ в большей степени.

(Парадоксы истории! В 1918 году начальник штаба Омского военного округа подписал приказ об увольнении от службы генерал-майора Николая Артамонова, сына нашего героя. Фамилия начальника штаба была… А. Таубе! Согласимся, что фамилия эта не слишком распространенная, так что вполне можно предположить, что это родственник того преподавателя. Так и вышло, что два человека по фамилии Таубе сыграли, пусть и опосредованную, роль в судьбах двух человек по фамилии Артамоновы).

За Никонова вступился инженер-поручик Лебедев. Таубе попытался осадить и его, пригрозив подать рапорт о необходимости исключения молодого офицера из академии за столь дерзкое поведение. И тогда почти все слушатели (за исключением семи человек) подали рапорты об увольнении их из Академии в знак протеста против несправедливого, по их мнению, решения профессора. Скандал приобрел известность, о нем доложили царю – и большинство рапортов удовлетворили, подавшие их офицеры были изгнаны в заштатные гарнизоны.

В числе подавших рапорт был и наш герой. Он «по Высочайшему повелению отчислен от Академии с обойдением чином один раз при производстве на вакансию, направлен в Инспекторский Департамент Военного министерства». Все! Финиш! С подобным «высочайшим» рескриптом на карьере можно было смело поставить крест.

Поручик Артамонов был достаточно умным и дальновидным человеком, чтобы заранее не предвидеть подобное развитие событий. Тем не менее, чувство корпоративной солидарности превозобладало над вполне понятной осторожностью. Можно представить, насколько трудно было Николаю Дмитриевичу решиться на такой шаг! Да, вместе с ним подали рапорта и были отчислены еще немало офицеров. Но насколько же различной им на тот момент рисовалась дальнейшая судьба! Офицеры Ушаков и Истомин (родственники знаменитых севастопольских героев); Римский-Корсаков (будущий прославленный флотоводец и брат композитора); Витте (представитель известного рода) могли не особенно беспокоиться о своем демарше – так или иначе их будущее было обеспечено благодаря тугим кошелькам и длинной веренице предков в вицмундирах… А что ждало тех же Никонова и Лебедева, Корпуса корабельных инженеров подпоручика Евдокимова, нашего знакомого Николая Артамонова, заступиться за которых было некому?.. Прозябание в Богом забытых гарнизонах, без малейшей перспективы роста!

И вот уже в апреле 1862 года в личном деле Николая Дмитриевича уже появляется запись: «Обойден чином при производстве на вакансию».

4.

А дальше в судьбе Николая Дмитриевича начинаются загадки. Можно сколько угодно ломать над ними голову, можно придумывать для них массу объяснений. Но только если рассматривать их в свете двух командировок в Турцию, все становится на свои места.

Начнем с самого главного: в Гренадерский батальон, в котором он числился в период обучения в Академии, и в котором он должен был проходить дальнейшую службу после исключения из оной, поручик Артамонов так и не явился. Через два месяца после того, как он был «обойден чином при производстве на вакансию», Николая Дмитриевич оказывается вдруг «прикомандирован к штабу отдельного Гренадерского корпуса для приготовления в Николаевскую Академию Генерального штаба».

Вот так! Будучи исключен по Высочайшему повелению из инженерной академии, молодой офицер вдруг зачисляется кандидатом на поступление в наивысшее военное учебное заведение царской России! И это при том, что сам штраф ему будет отменен лишь год спустя – «По ходатайству начальника Николаевской Академии ГШ от 23 апреля 1863 года за №950 штраф Высочайше отменен, чин возвращен и Высочайше повелено препятствием к получению наград, пенсий и преимуществ не считать». Нет сомнений, что за Николая Дмитриевича кто-то похлопотал – вряд ли без таких хлопот царь-батюшка вдруг вспомнил бы о неведомом ему безродном офицере! Но кто? В официальных документах ответа на этот вопрос не найти. Однако он, этот ответ, становится очевидным, если сопоставить всю совокупность фактов, столь удачно начавших играть в пользу нашего героя. Заступником Николая Дмитриевича становится сам Генеральный Штаб, а конкретно те его подразделения, которые занимались разведкой.

В августе 62-го года Артамонов прибывает в Академию и… бесследно исчезает, вновь объявившись в ней лишь в январе 63-го! Поступив на геодезическое отделение, за полтора года он получает два воинских звания («за отличные успехи в науках»), заканчивает академию с серебряной медалью, удостоившись занесения фамилии на мраморную доску Академии и вновь исчезает из поля зрения современников. Официально он в течение двух лет числится на стажировке в Пулковской обсерватории, реально же уже вовсю трудится в Генеральном штабе.

Не вызывает сомнения тот факт, что именно к этому времени он становится кадровым разведчиком и реально в стенах этого учебного (и не только учебного!) заведения овладевает тонкостями столь специфического ремесла. (Добавим к слову, что для историографа XIX века здесь имеется еще немалое поле деятельности; дело в том, что на геодезическом отделении при теоретическом классе Академии Генерального штаба на тот период обучалось всего… пять офицеров, а при практическом классе – и того меньше, всего двое… Неужто столь мала была потребность в специалистах подобного профиля? Или причина малочисленности в ином: специализировались они не только на геодезии, но и учились организации разведывательной работы?..) Надо признать, человек, который решил привлечь Николая Дмитриевича в ряды «рыцарей плаща и кинжала», в своем выборе не ошибся. В натуре Артамонова удачно сложилось все необходимое для нового рода деятельности: он  никому не был известен, он слишком хорошо понимал, что чего-то достигнуть в жизни сможет только своими силами, он обладал глубоким аналитическим умом, он был по-хорошему честолюбив…

Так и попал в Турцию Артамонов. Простой армейский капитан военно-топографического отдела Главного штаба, который (по «легенде») в течение двух лет стажировавшийся в Пулково. О его чине в Генеральном штабе туркам, естественно, не сообщили.^1).

^1). Напомним, что офицеры Генерального штаба имели два звания – «общевоинское» и «генштабовское», которые могли между собой не совпадать.

Полугодичная командировка на Балканы была оценена чрезвычайно щедро. Двадцативосьмилетний офицер получил свой первый крестик – Св. Анны 3-й степени; от турецкого султана ему пожалован орден Меджидие 4-й степени, который «Государь Император изволил разрешить принять и носить»; на основании приказа Военного министра от 14 апреля №133 зачислен в штатное число офицеров Корпуса военных топографов… О степени престижности последнего назначения нужно отметить, что членами Корпуса состояли, пусть и номинально, все российские императоры, начиная, с Александра I Благословенного.

5.

Тут необходимо сделать небольшое отступление.

Как уже говорилось выше, неизбежность новой войны России и Турции не вызывала сомнения ни у кого. И подготовка к ней шла полным ходом. В военно-историческом архиве хранится множество материалов, подтверждающих этот факт.

Взять, к примеру, «Краткий обзор Балканского и прилегающего к нему полуострова, состояние народов на полуострове и отношение к ним Англии и цели, преследуемые Англией в Средиземном море». По сути дела это великолепный образчик глубокого фундаментального аналитического труда, основанного на разведывательной информации, как открытой, так и агентурной. Объем его – 307 рукописных страниц, он был подготовлен офицерами Николаевской военной академии в середине шестидесятых годов, более точная дата неизвестна. В любом случае слушатель академии и будущий разведчик Артамонов не мог не ознакомиться с «Обзором».

Во «Введении» «Обзора» обозначена общая характеристика целей, которые преследуют на Балканах Франция, Англия, Австрия и Россия. А дальше – подробнейшее, и в то же время максимально сжатое описание экономического, военного, военно-экономического, мобилизационного и т.д. потенциалов Турции. Вот лишь краткое обозначение глав «Обзора»: «Территория» (главная особенность – большая территория и очень протяженная граница; подробный анализ военно-географического положения по территориям и по направлениям; особое внимание обращено на пути сообщения: моря, порты, дороги, реки); «Народы» (38 млн. человек, т.е. 600 человек на кв. милю; в европейской части 39 процентов населения славяне, 13 османы, 26 румыны; в европейской части треть населения мусульмане, 63 процента православные христиане; приведено соотношение мобилизационных ресурсов России и Турции, а также Сербии, которая рассматривается как союзник России и пророссийски настроенных болгар; анализ межнациональных противоречий; история болгар, сербов, боснийцев и других народов, проживавших на Балканах); «Материальная и нравственная история народа. Торговля» (характеристика земледелия, климата, почвы, сельского хозяйства в целом; анализ промышленности; торговля и характеристика флота; важный момент: подробно рассказывается о недостатке национального воспитания и образования у славянских народов, особенно со стороны духовенства); «Государственное и гражданское устройство. Финансы» (армия и флот «съедают» 47 процентов дохода, двор – 11; анализ внешнего долга Турции – ежегодный дефицит бюджета составлял 52,5 млн. франков); «Вооруженные силы Турции» (эту главу можно смело включать в учебники по подготовке военных разведчиков, настолько полно и подробно рассказано об истории, тактике, английских советниках, устройстве и вооружении армии, где какие соединения дислоцируются, о системе комплектования, анализ офицерского корпуса, хозяйство полка, денежное довольствие, форма, система обучения, характеристика армий зависимых государств, флот и т.д.)…

Даже это беглое перечисление глав «Краткого обзора» свидетельствует, насколько грандиозная работа была проведена для его составления. А ведь подобный труд был не единственный! Вот лишь некоторые из тех, которые хранятся в Военно-историческом архиве и которые автор данных заметок держал в руках.

Сведения неизвестного автора о Вооруженных силах Турции за 1876 год. Список судов турецкого военного флота – октябрь 1875 года. Рапорт от 1875 года о Вооруженных силах Турции и об их сосредоточении у границы с Сербией. Донесения военного агента в Константинополе полковника Франкини о состоянии турецкой армии. Планы некоторых турецких фортификационных укреплений. «Очерки Балканского полуострова» майора Д. Скалона, написанные в 1872 году (с именем этого интересного человека мы еще встретимся)…

Следует обратить внимание еще на одно обстоятельство. Николаевская академия Генерального штаба в те времена собрала в своих стенах немало умнейших голов, которые прививали слушателям не просто знания – умение мыслить и анализировать факты; одно имя Драгомирова, который еще в чине капитана состоял здесь профессором, а потом дослужился до поста начальника, чего стоит! Так, только в 1862 году несколько преподавателей Академии издали несколько трудов по военной истории, военной теории и практике. Напомним: именно у них в недалеком будущем учился наш герой! Скажем, профессор военной истории генерал-лейтенант Богданович в «Русском вестнике» опубликовал одну из глав своего фундаментального труда «История 1813 года» «Союз армии и полководца»; полковник Беренс в «Военном сборнике» напечатал сочинения о военном хозяйстве; подполковник Глиноецкий имел публикации во всех  книжках «Военного сборника», в том числе статью «Военное обозрение границ России»… К слову, умница и эрудит Глиноецкий – еще одна несправедливо забытая личность российской истории.

Ну а теперь вернемся к нашему герою. Кстати, именно в те дни, когда он только начинал обучение в Академии, здесь состоялась конференция по обсуждению «Собрания условных знаков для топографических карт и планов», составленного капитаном Устьянцевым. Не тогда ли у Николая Дмитриевича зародилась страстная любовь к картографии, которую он пронес через всю жизнь?..

6.

Итак, 14 апреля 1869 года Николай Дмитриевич Артамонов зачисляется в штат военных топографов с оставлением в Генеральном штабе. Казалось, грехи молодости забыты, трамплин для начала карьеры спружинил и подбросил перспективного капитана Генштаба вверх. Теперь бы только не оступиться, не утратить полученное ускорение!..

И вдруг…

Ох уж это «вдруг»!.. Сколько человеческих судеб сломалось, разбившись об эти пять роковых букв!

Ровно через неделю, 20-го апреля в судьбе офицера происходит очередной крутой поворот. Его вдруг высылают из Санкт-Петербурга и назначают начальником межевого отделения при хозяйственном правлении захолустного Оренбургского казачьего войска. Еще через неделю исключают из состава Корпуса военных топографов… Иначе как ссылкой подобный служебный поворот не назовешь.

Что же нужно было натворить за эти две недели, чтобы настолько прогневить начальство? Скорее всего, над этим вопросом ломали голову многие из сослуживцев и просто знакомые Николая Дмитриевича. Что же касается турецкой разведки, она вряд ли обратила внимание на это совершенно незначительное событие в бурной жизни российской столицы. В самом деле, какого-то рядового, неродовитого капитана военно-топографического отдела Главного штаба направили служить в глубинку… Что ж тут странного? Мало ли кого куда направляют?..

Между тем не прошло и двух месяцев, как Артамонов вновь объявился в Стамбуле. Под испытанной личиной скромного, на этот раз казачьего, офицера он «по Высочайшему повелению командирован в Турцию для преподнесения каталога астрономических пунктов Балканского полуострова, подробных к нему вычислений и печатного экземпляра трудов по произведенному уже градусному измерению до Измаила и сверх того для проверки географического положения некоторых пунктов». Этим последним – проверкой! – Николай Дмитриевич занимался особенно усердно. Ровно полгода он разъезжал по городам и весям Болгарии, «проверяя» расположение тех самых пунктов.

Работа разведчика (хорошего разведчика) всегда окутана завесой тайны. А потому в должной мере оценить работу, проведенную им за эти шесть месяцев, невозможно. На встречи с агентами Николай Дмитриевич выходил даже в женской парандже!.. Сколько было у него встреч, сколько перед ним прошло людей, сколько из них стали российскими агентами!.. О ней можно судить только по результатам, которые проявились позднее, уже во время войны.

Нет сомнения, что отчетом молодого разведчика руководство осталось довольно. Возвращение Артамонова из данной командировки в Россию можно назвать поистине триумфальным. В течение месяца он получает орден Св. Владимира 4-й степени, звание подполковника и два повышения по службе. Его лично представляют Александру II – о том, встречались ли они ранее, доподлинно неизвестно… Теперь уже за него, неродовитого, еще совсем недавно никому не известного, а ныне обласканного царем, офицера и кавалера не постыдился отдать замуж дочь Евгению статский советник (5-я ступень в Табели о рангах) Михаил Пчельников…

В скором будущем Николай Дмитриевич служит уже в чине полковника и в должности штаб-офицера, заведующего обучающимися в Николаевской академии Генерального штаба офицерами. Но это – то самое, что сегодня именуется «крыша». На самом деле он, по сути, готовит будущих разведчиков – благо, имеется собственный опыт: занимаясь параллельно аналитической работой по обобщению поступающих с Балкан донесений, в том числе и от созданной при его участии резидентуры. Ну а кроме того, всей душой отдается своей страсти – военной топографии и картографии.

Работы у него в середине семидесятых было, как теперь сказали бы – выше крыши. Однако он не роптал: уж кому, как не ему, было знать, что новая война на Балканах не за горами.

7.

Впрочем, о приближающейся войне говорили как о факте уже решенном, многие. Об этом свидетельствует, в частности, уменьшение числа офицеров, которые  стремились поступить в академии – мало кто желал прозябать в тылу, в то время, когда начнутся боевые действия. Был период, когда от гвардейских частей не поступало ни одного рапорта с просьбой о направлении на учебу. Более того, слушатели начали высказывать желание отчислиться из академий и продолжить службу во фронте. В связи с этим, а также в преддверии войны, разрешено посещение лекций в академиях штаб- и обер-офицерам Петербургского гарнизона…

И вот в конце 1876 года началось формирование Действующей армии.

Архив хранит целые тома по переписке Академии Генерального штаба с различными ведомствами Военного министерства по поводу отправки на фронт офицеров, в том числе профессорско-преподавательского состава. В Действующую армию убывают офицеры: земляк, подчиненный и приятель нашего героя, артиллерист от Бога штабс-капитан Мишетич; коллега Николая Дмитриевича по Академии полковник Генерального штаба Левицкий; полковник ГШ Газенкампф, которого начальник Академии генерал-майор Леонтьев не желал отпускать на том основании, что это лучший знаток такого предмета, как Военная администрация и военное хозяйство, в связи с чем читал половину лекций курса; а также некие офицеры, о которых известны лишь фамилии – Сухотин, Лобко 2-й, Гудим-Левкович и другие.

Одним из первых офицеров, направленных на Балканы от Академии ГШ, был подполковник Генерального штаба Николай Дмитриевич Артамонов. Должность его звучала так: штаб-офицер над вожатыми Полевого штаба Действующей армии. Говоря современным языком – начальник войсковой разведки (вожатыми в те времена называли разведчиков). Вскоре, правда, ему пришлось параллельно возглавить Военно-топографическое отделение Действующей армии. В этом была объективная настоятельная необходимость. Прежде всего, сказалось то обстоятельство, что к этому времени Артамонов уже выдвинулся в число ведущих специалистов российской армии в вопросах военной топографии. Ну а потом (или все-таки это была главная причина?) новая должность была великолепным прикрытием для его разведывательной деятельности.

Впрочем, надо признать, об этой последней сохранилось до обидного мало сведений. Послужной список (личное дело по-современному) Артамонова и другие его документы подробно описывают, что он неоднократно состоял в свите Его Императорского Высочества Главнокомандующего при Никополе и под Плевной, находился в штабе в с. Царевка, с эшелоном Главной квартиры перешел Балканы у Шипки… Командировался «в Санкт-Петербург для предоставления на Высочайший осмотр всех съемок и других работ, произведенных чинами Полевого Военно-топографического отдела во время войны»… В составе чинов Полевого штаба ездил в Сан-Стефано… Скрупулезно подсчитано, что на работу чинов Военно-топографического отдела за период войны потрачено 14.888 рублей 73 копейки, что его силами в войска разослано 6.666 экземпляров карт различных наименований, всего 44.125 листов… (К слову, те же финансисты подсчитали и общий хозяйственный итог войны, она обошлась казне в грандиозную по тем временам сумму – 704.207.957 рублей 94 копейки).

А между этими отдельными скупыми записями – зияющие временные лакуны. В них – скрупулезная работа разведчика. Ее, эту работу, при желании можно домысливать и раскрашивать как угодно – главное, что она проводилась успешно, о чем убедительно свидетельствуют результаты войны.

Однако мы ничего домысливать не станем, домыслы оставим романисту. Мы же  эту яркую судьбу сейчас лишь обозначаем общими штрихами. Вот то немногое, что доподлинно известно о деятельности Артамонова-разведчика, что удалось «раскопать» автору в архивах. При этом, надо отметить, складывается впечатление, что фигура нашего героя сознательно замалчивается хронографами той войны. Уж на что подробные дневники вели адъютант Великого Князя Николая Николаевича генерал А. Орлов, полковник Полевого штаба Д. Скалон, а ни в одном из них ни разу (!) не упоминается «обер-офицер над вожатыми».

12-15 июня 1877 года русская артиллерия осуществляла массированную бомбардировку города Никополь, после чего город был взят. Это факт общеизвестный. Однако обращает на себя внимание то обстоятельство, что результативность огня была столь эффективной, что в результате бомбардировки оказались подавленными практически все основные очаги сопротивления турок – в этом немалая заслуга «вожатых» Артамонова.

Следующий факт. Николай Дмитриевич несколько раз (в частности, с 18 по 25 июня) самолично предпринимал вылазки в тыл турецких войск «для развития разведывательной части». По большому счету, конечно же, таковые вылазки не входят в прямые обязанности начальника разведки. Однако нам сегодня трудно судить о причинах, побудивших Артамонова подвергаться подобному риску. Очевидно, они были достаточно вескими. Нельзя не учитывать то обстоятельство, что он лично за несколько лет до этого разъезжал в этих краях под личиной казачьего офицера, а то и вовсе под чадрой. Возможно, у Николая Дмитриевича возникла необходимость  встретиться со своими личными агентами (доверительный оперативный контакт, говоря по-современному). Не исключено, что он желал оценить, что за эти годы сделали турки по инженерному обеспечению театра военных действий. Можно допустить, что таким образом он продолжал обучение своих подчиненных и учеников – все же разведка, как специально созданная войсковая структура, делала в те времена лишь первые шаги.

А возможна и более прозаическая причина – если по каким-то обстоятельствам ход боевых действий развивался не совсем так, как хотелось бы русскому командованию, (например, во время слишком затянувшегося штурма Плевны), проявлением личной отваги он отводил от возглавляемого им ведомства возможные обвинения в том, что она не обеспечила командование необходимой информацией. И в этом случае по-человечески его вполне можно понять.

Под Плевной на первых порах русские войска и в самом деле потерпели некоторую неудачу. И тогда в ноябре 77-го года на переговоры к одному из лучших полководцев Порты Осман-паше в числе других офицеров был отправлен именно Артамонов – разумеется, как начальник военно-топографического отдела; более того, приказ о его назначении на эту должность был подписан буквально за двое суток до парламентской миссии. Любопытное совпадение, не правда ли? К этому времени Николай Дмитриевич внимательнейшим образом изучил карты Плевны и ее окрестностей, охватывающих площадь в 524 кв. миль, которые под его руководством были подготовлены его подчиненным капитаном Сухомлиновым. И теперь, следуя через оборонительные редуты турок, внимательный взгляд «штаб-офицера над вожатыми» подмечал многое из того, что могло ускользнуть от глаз неискушенного в разведке офицера. Результат подобных «переговоров» не заставил себя ждать: эффективность огня русской артиллерии и вылазок «диверсионных» отрядов настолько возросла, что Осман-паша вскорости решился-таки сдать Плевну, несмотря на строжайший приказ султана продолжать сопротивление. За это подполковник Генерального штаба Артамонов был награжден орденом Св. Владимира 2-й степени с мечами. Данной наградой Николай Дмитриевич всю жизнь гордился больше всего, ставил ее едва ли не выше бриллиантовых знаков ордена Св. Александра Невского, полученных в конце 1911 года.

Далее – Шипка, Сан-Стефано, командировка в Санкт-Петербург… Об этом периоде деятельности разведчика Артамонова автору в архивах не удалось найти почти ничего – лишь два крохотных эпизода.

6 января 1878 года он перешел Балканы у Шипки, вместе с группой офицеров, имена некоторых из них оставили в истории свой след: Рыдзевский, Поливанов, Евреинов, Хитрово, Орлов, а также некто, кого сослуживцы дружески именовали не иначе как «маленький Галл». В тот же день в Ески-Загру состоялась встреча группы российских офицеров во главе с генералом А. Орловым, с турецким послом Намик-пашой, который был направлен султаном Абдул-Хамидом II из Стамбула в Главную квартиру российской Действующей армии для переговоров о заключении мира. Посла сопровождал министр иностранных дел Турции Сервер-паша. У нас нет данных об участии в этой встрече нашего героя. Но доподлинно известно, что 11 февраля Николай Дмитриевич состоял в свите Главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича во время встречи с депутацией турок, возглавляемой Сефет-пашой. В турецкую делегацию также входили Серкис-эфенди, сын Сефет-паши Шакир-бей, а также некий француз, состоявший на турецкой службе, по фамилии Furin, который накануне безуспешно пытался подкупить адъютанта Великого князя генерала А. Орлова.

На имя Артамонова словно наложено табу. В то же время фамилия, скажем, его близкого приятеля и сослуживца по Академии полковника Левицкого (будущего командующего Корпусом внутренней стражи – Внутренних войск, говоря по-современному) в дневнике полковника Д. Скалона упоминается неоднократно. Быть может, автор этих строк не сумел найти нужные документы? Не там искал? Не исключено. Быть может, и в самом деле в каком-нибудь архиве пылятся пожелтевшие листки, хранящие более подробную информацию о деятельности Артамонова-разведчика. Дай Бог их найти!

8.

6 сентября 1878 года Николай Дмитриевич ступил с палубы парохода в Одессе на российскую (тогда еще российскую, а не самостийно-украинскую) землю. Его участие в войне, в результате которой границы Турции оказались отодвинуты едва ли не к самым проливам, Болгария обрела свободу (которой тотчас воспользовалась совсем не так, как хотелось освободителям – ну да только это уже другая история), Румыния избавилась от статуса полувассального государства (сейчас она об этом тоже не помнит), закончилось. С тех пор он ни разу не бывал на Балканах. И нет сомнения, что при всей своей прозорливости, здорово удивился бы, если бы узнал, что болгарские историки будут интересоваться его судьбой полтора века спустя, то есть в нынешние времена, когда, казалось бы, экономические и политические проблемы должны были бы напрочь затмить память об иноземном разведчике.

Не мог он знать и еще об одном обстоятельстве. Впереди у него была еще одна страница жизни, напрямую связанная с последней русско-турецкой войной.

После короткого отдыха (к слову, за 58 лет и 9 месяцев службы Николай Дмитриевич в отпусках провел всего 202 дня, то есть неполных 7 месяцев из 705!) он приступает к работе в двух должностях одновременно: штаб-офицера, заведующего обучающимися в Николаевской академии Генерального штаба офицерами, а также редактора карт при Военно-топографическом отделе Главного штаба. Казалось бы, активная разведывательная работа позади – осталось лишь обучать новые кадры и заниматься милой сердцу картографией.

Однако 25 октября 1879 года по Высочайшему повелению Николай Дмитриевич назначается членом Военно-исторической комиссии, которую возглавил генерал-майор Зыков. Этой комиссии было, в частности, вменено в обязанность по горячим следам всесторонне проанализировать итоги недавно закончившейся русско-турецкой войны.

(Не могу удержаться от реплики в адрес наших нынешних многозвездных руководителей. Уже сколько лет назад завершилась Афганская война – были ли ее итоги проанализированы и обобщены должным образом?.. Можно не отвечать – ошибки, допущенные новым поколением офицеров в ходе Первой чеченской кампании, ответили на этот риторический вопрос. А где всесторонний анализ последующих событий на Северном Кавказе?..).

9.

Впрочем, вернемся в год 1879.

Артамонов вновь оказывается перед выбором: какую часть правды и в каком свете излагать в официальном документе, который должен был родиться при его участии для доклада императору и общественности.

По большому счету, задача-максимум, которую ставило перед турецкой кампанией российское руководство, выполнена не была. Это лишь под давлением обстоятельств, делая хорошую мину при не совсем удавшейся игре, Александр II объявил, что преследовал  цель лишь освобождения от турецкого ига братских славянских народов – реально он рвался к проливам, причем тогдашние «ястребы» (Гурко, Скобелев и др.) считали, что такая цель была достижима.

Ну а раз война не достигла желаемого результата, вполне резонные вопросы возникали и к разведке. И Николаю Дмитриевичу предстояло объяснить, почему на то, чтобы окончательно сломить сопротивление  турок, у российской армии оказалось недостаточно сил и средств.

Та разведывательная сеть, которая была заранее сформирована и успешно работала на территории Болгарии, где преобладало славянское население, по мере приближении российских войск к Стамбулу все больше пробуксовывала. Сопротивление турок оказалось сильнее ожидаемого – тоже прокол разведки. Впрочем, в данном вопросе положение Николая Дмитриевича было как будто достаточно прочным – скажем, еще до войны о преобладающей мощи османского флота российские «рыцари плаща и кинжала» докладывали постоянно.

Слов нет, решающее значение в том, что Россия вынуждена была остановить наступление, сыграло мощное совместное давление европейских стран, особенно ярко проявившееся на Берлинском конгрессе. Запад боялся, что Россия усядется своим «чугунным задом» (выражение тех времен, запущенное в оборот, якобы, самим Энгельсом) на проливы. Однако политикам – политиково, военным – итоги ратные. За ошибки и просчеты нужно отвечать. И одним из «стрелочников» вполне могли сделать разведку.

Однако куда больше беспокоило Николая Дмитриевича то, каким образом подать в официальном документе данные о вопиющих безобразиях, творившихся в вопросах тылового обеспечения Действующей армии. Ответственные лица, понятно, находили массу отговорок для объяснения  перебоев с обеспечением войск продуктами и боеприпасами. Но уж кому, как не ему, начальнику разведки, было известно иное – какие состояния сколачивались на военных поставках, сколько средств разбазаривалось самым бессовестным образом, какие настроения бытовали среди российских солдат и офицеров!..

Сделать упор на вопиющих недостатках в снабжении – нажить себе влиятельных и богатых врагов, которые еще и попеняют: куда, мол, лезешь не в свое дело, в этих вопросах и без тебя есть кому разобраться! Проигнорировать, закрыть на преступления глаза? Тоже не дело – государю о безобразиях и без него доложат, а потому Александр-Освободитель неведомо как расценит его молчание по данному вопросу: что ж ты, может сказать ставший после нескольких на него покушений подозрительным до мнительности государь, голубчик Николай Дмитриевич, глаза и уши армии, такое мог проморгать!..

10.

А воровали с размахом, по крупному воровали! Как испокон веку принято на Руси!

Вот несколько тезисов из письма офицера Полевого штаба Действующей армии В. Тихменева, который находился в Сан-Стефано одновременно с Н. Артамоновым, своему другу Н. Шильдеру (историку, директору петербургской публичной библиотеки, сыну знаменитого морского инженера Карла Шильдера, который прославился тем, что впервые в мире создал цельнометаллическую подводную лодку, а также разработал и осуществил запуск боевой ракеты из-под воды с субмарины). Не хватало продовольственных запасов, сообщал Тихменев, что приводило, с одной стороны, к мародерству русской армии, а с другой провоцировало распространение в ней тифа. Интендантство работало из рук вон плохо. «…Все снабжение армии – в руки кучки евреев… (т.е.) …вместо нескольких конкурентов – монополия поставок и цен». «Неужели посрамление русской расы еврейской до того дошло?» – вопрошал Тихменев. В качестве примера приведена реквизиция, которую осуществлял князь Черкасский: отряд фуражиров входил в болгарский населенный пункт, набирал какое-то количество продуктов, а потом местные жители предъявляли к оплате счет, который оплачивался без проверки. «От этого поражение казны и дурной пример войскам», – считал автор письма. Сетовал он и на российских губернаторов, которые поставляли продукты по явно завышенным ценам.

Аналогичную картину описывал в своем дневнике и упоминавшийся выше генерал А. Орлов: «…ни одного братушки; хлеба ни куска; достали ломоть у казака и поделили на всех; у меня был запас говядины, у Поливанова сыр, у Галла сардины; дали туркам и тронулись в путь…» Напомним, что речь идет не о какой-то отставшей от обозов маршевой роте – об офицерах, выехавших встречать турецкую депутацию, с которой чины штаба Действующей армии вынуждены делиться своими личными скудными съестными припасами.

Запись полковника Д. Скалона от 24 июня 1877 года рассказывает о жалобе болгар на то, что русские войска грабят местных жителей и отбирают у них скот. В частности, в н.п. Церевица разорена мельница. Великий князь, не проводя расследование инцидента, приказал возместить убытки.

Надо подчеркнуть, что слишком часто о всевозможных нарушениях, касающихся тылового обеспечения войск, говорилось в связке с именем Главнокомандующего Действующей армии Великого князя Николая Николаевича. Впрочем, на него было слишком много нареканий по поводу организации и проведения всей кампании в целом. И это обстоятельство также не придавало оптимизма нашему герою.

Артамонов не мог не знать обо всех этих безобразиях. И его, человека, не имевшего ни богатого наследства, ни поместий, человека, который всю жизнь, даже будучи генералом, нуждался и жил исключительно на жалование, такое положение не могло не возмущать. Однако по тем же причинам он не мог и активно выступать против маститых казнокрадов в открытую. Он еще не был опытным царедворцем, каковым станет со временем, однако здравым смыслом обладал в полной мере.

…Очевидно, вкладом Николая Дмитриевича в описание истории кампании в Зимнем дворце остались довольны – он был «всемилостивейше награжден подарком по чину».

11.

Дальнейшая судьба Артамонова протекает более или менее гладко и спокойно. Он регулярно получает звания, дойдя до чина генерала от инфантерии (генерала армии, говоря современным языком). Продвигается по служебной лестнице: начальник Военно-топографического училища; начальник Военно-топографического управления Главного штаба, с оставлением по Генеральному штабу; член Военного совета; несколько раз исполнял обязанности начальника Генерального штаба… Его мундир украшают новые и новые награды: ордена Святого Благоверного Великого князя Александра Невского и бриллиантовые знаки к нему, Владимира 1 и 2 степени, Белого орла, Станислава, Анны… Он избирается почетным членом Русского астрономического общества; членом Конференции Николаевской инженерной академии (той самой, из которой в свое время был с треском изгнан); членом Военно-ученого комитета Главного штаба…

Но главное достижение Николая Дмитриевича в этот период, за которое его имя должно прочно войти в военную историю, – это то, что он поднял военную топографию на приличествующую ей высоту. Невозможно подсчитать количество военно-топографических и военно-геодезических работ, выполненных под его руководством и отредактированных им. Вот лишь одна из записей, сделанная в послужном списке Николая Дмитриевича Артамонова в апреле 1904 года: «Государь император, обозрев в залах Зимнего дворца геодезические, топографические и чертежные работы, произведенные в 1902-1903 годах чинами Генерального штаба и Корпуса военных топографов, а также издания Генерального штаба, Николаевской Академии Генерального штаба и Военно-исторической комиссией при Главном штабе и оставшись совершенно довольным их исполнением, соизволил объявить… монаршую благодарность». Аналогичные записи датируются маем 1906 года, апрелем 1908, маем 1910…

Конечно, он был не один. Однако он сыграл не последнюю роль в том, что в России военная топография и картография обрела должный авторитет.

12.

Финал нашей истории печален.

Один из последних указов, подписанных Николаем II (прозванный народом Кровавым, профукавший полученную от отца могучую державу, а нынче невесть за какие заслуги возведенного в ранг святого), касался нашего героя. Согласно этому документу, престарелый генерал должен был служить до «истечения того года, в который закончится война». Николаю Дмитриевичу Артамонову не удалось воспользовался этой царской милостью. В марте 1918 года он обратился в Народный комиссариат по военным делам с просьбой об отставке и назначении ему пенсии. 22 июня того же года пенсия ему была назначена в размере 2.145 тогдашних дешевых и постоянно дешевеющих рублей. В год.

А проживал он по адресу: Петроград, ул. Разъездная, д.10, кв.3.

И как тут не воскликнуть вослед Фоме Кемпийскому, жившему на рубеже XIV-XV веков: «Sic transit gloria mundi» – «Так проходит слава мира!».

…На этом заканчивался данный материал изначально. Однако жизнь нередко преподносит нам сюрпризы.

Когда сокращенный вариант данной статьи был опубликован в Интернете, я получил письмо от внучки нашего героя, Натальи Колчановой. Оказалось, что она активно занимается биографией своего предка. В частности, у нее есть фото Николая Дмитриевича, где он запечатлен в облачении женщины-мусульманки, некоторые другие уникальные документы.

И теперь уже первоначальный вариант концовки очерка уже не кажется столь пессимистичным. Нет, не прошла слава, жива она, пока память о Николае Дмитриевиче лелеют его потомки, пока его портрет висит в военном музее в Софии, пока выходят о нем публикации.

Николай СТАРОДЫМОВ.