ЖЕНА ЗА ДОЛГИ

(Иллюстрация к нравам взаимоотношений в Московии начала XVII века)

Савва был женат. Вернее, Логвин так поначалу думал, что бойкая весёлая Матрёна – жена Савве. Потом только выяснилось, что это не так. На самом деле Савва заполучил её за долг. Да так прижилась она в хозяйстве, что и жила себе на правах хозяйки. Савва ладил с ней, где нужно слушался, ну а случалось, и поколачивал – в общем, всё как у семейных.

И ревновал. В баню ходил только с ней вдвоём, по поводу чего над ним товарищи немало посмеивались.

Правда, и было кого ревновать. Крепкая телом,  вся как будто налитая внутренней силой и здоровьем, Матрёна постреливала глазами на статных стрельцов, заигрывала с покупателями. В доходе лавчонки немалая доля имелась её, Матрёны, обаяния, потому что стрельцы, да и посадские, заломив набекрень шапки и расчесав бороды,  нередко специально заглядывали к пригожей лавочнице.

Её мужа, тоже стрельца, годом ранее направили служить куда-то на дальнее порубежье. Уходили стрельцы на временное сменное сидение, налегке, без жён. Вот и оставил стрелец жену на гляденье Савве, которому задолжал к тому времени какую-то толику денег. Уговор был привычный: вернусь – выкуплю. До сей поры не вернулся, да и весточки о себе не подавал. Но Матрёна, казалось, не особенно и горевала о том – у Саввы ей жилось хорошо, привольно и весело. Хотя, как разбуянится Савва, притихала, знала: может выгнать из дома, или перепродать кому. Вот тогда и пожалует к ней настоящая беда.

Такое случалось нередко. Уходит стрелец по царёву указу на долгое время, а жене никак одной невозможно оставаться.  Вот и поручает её стрелец кому из товарищей. Когда вернётся, должен выкупить её – за догляд платить нужно. Бывало, и нередко, что от такого «глядения» рождались дети. Вернётся стрелец, выкупит жену, поколотит за блуд, да и живут дальше – куда ж деваться-то… К «доглядчику» же претензий за такое не бывало – весь грех, как известно, от баб!

Ну а если не выкупит стрелец жёнку, она остаётся у доглядчика. И делать с ней он может что заблагорассудится. Не жена ведь, а так – ни то ни сё… Мог у себя оставить в качестве работницы-служанки, (а уж если честно говорить, бесправной наложницы), мог перепродать кому, а мог и попросту выгнать, и тогда пополняла бывшая стрелецкая жена ряды московских шлюх. (Слова, которые при описании ситуации легко и просто употреблял инок Алексий в рукописи-летописи, и читать-то неловко). За любой поступок доглядчика грех ложился не на него, а на венчанного мужа.

Ну а кому-то и везло – как вот Матрёне. Смогла стать хозяйкой при Савве и его хозяйстве. Благо, Савва человек холостой. Впрочем, жёны в подобных случаях тоже нередко вынуждены были закрывать глаза на то, если хозяин балуется с оставленной в «глядение» – не считалось это в быту большим грехом… Правда, ежели в семье хозяйка верховодила, от подобных соперниц избавлялась, как правило, обязательно… Так что с холостым «доглядчиком» спокойнее. Только ведь везение это относительное, – понимала Матрёна. Потому что теперь всё зависело только от неё самой, как сумеет устроить свою жизнь. И при этом всегда знать, что в любой момент может оказаться на улице. Ведь выйти замуж она не могла – потому как законный венчанный муж где-то нёс государеву службу.

Бывало, конечно, что какой-то стрелец возвращался с порубежья разбогатевшим, с тугой мошной. Бывало – о том, что мужчины, что бабы на посиделках промеж собой частенько говорили, мечтательно-завистливо прикидывая, как бы сами распорядились нежданным богатством. Однако куда чаще стрелец из дальнего далёка возвращался либо покалеченным, либо больным наскрозь, либо в лучшем случае живым-здоровым, но нищим, как церковная мышь. А то и вовсе не приходил домой – в дальнем остроге приголубит его какая местная сударка, вот и останется там на постоянное проживание. На порубежье нравы свободные,  в Москву на подневольную службу возвращаться иной и не пожелает, а то, что там жёнка осталась, так не каждого это удержит от греха… Или сгинет где без вести, или в полон басурманский попадёт… А бабе оставшейся в стрелецкой слободе что так, что эдак – всё едино. Остаётся соломенной вдовой – ни замуж выйти, ни даже старость достойно встретить.

Да и дети опять же, если рождаются они в период отлучки законного мужа… Зазорнорождёнными ведь они появляются на свет, все о том знают. Крестят их, конечно, в полковой церкви, например,  Иоанна Воина, что в Малых Лучниках, именуют по венчанному мужу, а все знают, что отец этот уж который год по чужим краям по царскому указу службу несёт. Знают, да только делают вид, что всё правильно. Зато уж кумушки все косточки перемоют попавшей им на язычок товарке.

…Вот и держится Матрёна Саввы, потакает ему. Поглядывает ревниво по сторонам – не приголубила бы какая соперница крепкого стрельца. Ладно что неказист, так ведь с лица воду не пить – всё остальное у него справное.  Извечная бабья мудрость подсказывала как вести себя – чтобы стать для Саввушки незаменимой, чтобы без неё не мыслил он жизни своей. Понятно, что не венчанные, да тут уж ничего не попишешь – воля государева разлучила с мужем, воля божья не позволяет обвенчаться с другим. Ох ты, долюшка женская!

Матрёна нередко молилась святой Февронье, которую избрала своей заступницей.

- Матушка Февронья, – молила она, утирая струящиеся из глаз слёзы. – Ты же сама знаешь, сколь неверны и вероломны мужчины. Научи, подскажи, как сделать, чтобы Савва не бросил, не покинул, не остаться бы бездомной. У зверя лютого есть берлога, у птицы небесной, что не сеет – не пашет, а сыта бывает, и у той есть гнездо… А куда мне деваться, если Савва выгонит?.. Матушка, ты сама своё счастье добыла, научи, как и мне своего добиться… Детишков хочу родить законных от Саввушки, чтобы законные они были, чтобы в глаза не кололи им никогда, что в грехе рождены… Помоги, заступница небесная!..

Проживавшая в приснопамятные времена святая Февронья была простой девушкой, но известной в округе целительницей. Как-то у князя муромского Петра случилась тяжкая кожная болезнь. Февронья взялась его излечить, но с условием, что князь возьмёт её в жёны. Князь пообещал, однако, излечившись, слова не сдержал. И болезнь к нему вернулась. Священник говорил, что его так бог наказал за вероломство. Только Матрёна сочла, что это сама же Февронья и постаралась, зная о неверности мужчин, излечила его не насовсем, чтобы стать при князе незаменимой. И добилась своего, умница!  Пришлось Петру вновь идти на поклон к целительнице, и теперь уже, из-за опасения возвращения болезни, взять в жёны безродную девушку.

Однако боярство муромское воспротивились и поставило условие князю: либо неравный брак, либо княжеский трон.

- Матушка-заступница! – молила Матрёна свою небесную покровительницу. – Ты же сделала так, что Пётр отрёкся ради тебя от стола княжеского!.. За тобой в леса дремучие удалился… Не нужно мне лесов дремучих, только бы крыши над головой не лишиться!..

Лукавила Матрёна, даже перед святой заступницей своей лукавила. Не по злобе, понятно, а по хитрости женской лукавила, не отдавая даже себе в том отчет, что лукавит. Просто считала, что женщина женщину всегда поймёт. Что, так уж Февронья любила своего ветреного жениха? – прагматично рассуждала Матрёна. Нет, за счастье своё бабье боролась. Так и сама Матрёна. Конечно, держалась она за Саввушку, искренне держалась. Но при этом не упускала из вида и лавку его, и какой-никакой достаток, и хозяйство… Знала, понимала, что на Савву и его достаток позарились бы многие стрелецкие дочки, и особенно вдовушки. Как тут мужика удержишь, когда всюду соблазны?..

Вот и молилась она Февронье.

…Когда князь Пётр удалился с молодой женой в леса из стольного Мурома, в городе знать тотчас сцепилась между собой в борьбе за власть. Княжество оказалось на грани междоусобной войны. Тогда и порешили враждебные стороны: пусть уж лучше княгиней будет безродная девка, чем кровь братнюю проливать на радость соседям. Так и получилось, что Февронья не только счастья своего добилась, но и войну предотвратила.  За что народ ей был благодарен.

Сама, своими руками устроила себе счастье юная дева.

- Так помоги и мне! – молила её Матрёна.

Держалась она Саввы, всё делала, чтобы быть ему необходимой.

Но и натуру свою бедовую не спрячешь!