Друзья мои!

В ветеранской среде в настоящее время кипят страсти по поводу фильма «Братство». Сам я его не смотрел, и, признаться, не тянет. Однако, воленс-ноленс, слышал отголоски бушующих вокруг него баталий (например: http://starodymov.ru/?p=29781 ).

В связи с этим и публикую текст, который прислал мне мой друг Борис Подопригора.

Мне позиция автора импонирует. И, судя по всему, фраза, которой текст завершается, станет пророческой.

***

Публикуется по просьбе друзей в авторской редакции

Борис Подопригора,

полковник запаса,

литератор, сценарист,

участник афганской войны

Поиграть в войну можно, а вот в «Братство»…

(размышления над фильмом Павла Лунгина)

Начну с предисловия. Непосредственно после выхода фильма целый ряд заслуженных воинов-«афганцев» обратился ко мне с просьбой его прокомментировать (по сути – осудить). А мне этого делать не хотелось. И вот почему. Реакция участника афганских событий так или иначе должна либо подтвердить, либо опровергнуть представление о войне, предложенное зрителю. Так вот: ничего, чтобы заставило меня сесть за клавиатуру, фильм не вызвал. Причиной тому, прежде всего, очевидно продублированный скандал, в похожих обстоятельствах приуроченный к показу «Матильды» и «Праздника». Да и ссылки на одобрение фильма уже ушедшим бывшим директором ФСБ Николаем Ковалёвым (якобы, он послужил прототипом главного героя) показались утрированными: у прототипа-то уже не переспросишь! Есть и такой нюанс, не очевидный для зрителя, но не добавивший фильму достоверности: при заведомом уважении к боевому пути генерала Ковалёва «работа с местным населением» (включая вооружённые формирования) поручалась другим службам, не подчинённым КГБ. Но это – детали, которые, конечно же, опровергала потребность момента.

Существеннее другое: на суд зрителей представили набор штампов об афганской войне, приведённых посторонними, пусть и проконсультированными людьми. Они и привели привычные стандарты её восприятия: каждый, мол, хотел, как лучше, но сам лучшим не был. Или ещё тривиальней: какое время, такие и люди… А штампы, повторим, даже в афганских интерьерах существенно отличаются от того, что было там, тогда и изнутри. Стереотипы же в том смысле, что война – это грязь и суета, проявления высоты духа и человеческих слабостей можно подтвердить любой точкой – безотносительно её температуры, географии и размера. Дело в другом: Афган – это ещё часть жизни и памяти пока не ушедшего поколения. Что и вызвало вопросы по поводу несовпадения с ещё не забытой историей. В том числе, биографией.

Короче, «Братство» – это проходной, во многом поверхностный фильм, о котором разумнее промолчать, чем спорить о его достоинствах, скорее сомнительных. Этот фильм лучше эпатажно огуливуженной «9 роты», тем более откровенно карикатурных «Крепости Бадабер» и «Муххабата». Но его трудно рекомендовать тем, кто ищет в «Братстве» ответы на вопросы: что же я или мы делали в Афгане? Как нам его коллективно помнить? И почему, например, «Афганский излом» 1991 года более достоверен и взвешен, чем «Братство» 2019-го? Может, потому, что об изломе до того мирной жизни соотечественников до режиссёра Владимира Бортко никто не рассказывал. То же с поправкой на сюжет можно сказать о «Пешаварском вальсе» Тимура Бекмамбетова, в 1994 году впервые после Великой Отечественной коснувшегося темы наших пленных, вызвавшей озноб.

Во избежание обвинений в огульной критике назову то, что режиссеру «Братства» удалось. Удалось передать спонтанность происходящего на войне, если хотите, полуявь – полусон почти каждого боевого выхода. Неплохо показана сплошная вооружённость афганских племён-кишлаков, их привычка к крови. Не откажешь создателям фильма в убедительности по части сквозной меркантильности очень и очень многих афганцев – она, признаем, передавалась и шурави. В целом адекватно переданы и языковая среда, и особенности формы-одежды (правда, чекисты носили такую же форму, как и армейцы) и прочего антуража. В других фильмах об Афгане такие «подробности» вводили в ступор не только переводчика-афганиста. Запал в душу и эпизод с выстругиванием советским офицером кораблика для местного «бачи»-мальчугана. Для Афганистана это было характерно. Правда, за непривычностью рек чаще мастерили игрушечные грузовички – «каблучки» и «барбухайки» («бачата» за них даже «воевали»).

Но с другой стороны, по меньшей мере, три исходных эпизода фильма, во многом задающие его не самый замысловатый сюжет, вызывают внутреннее сопротивление. Во-первых, это столкновение спецназовцев с «пехотой» чуть ли не в центре Кабула. Знающие люди подобное отрицают в принципе, ибо «спецназёры» не дураки и не самоубийцы. Лишний раз в людном месте (тем более – на базаре) они не появлялись – тем более в разоблачающей их форме и с намерением кого-то ограбить (отобрать магнитофон). И последующим риском мести – через то, что называлось «подставой по делу». Да и условная «пехтура» тоже не искала ссор со спецназом. Не только из-за боязни таких же подстав (жизнь быстро учила), но и потому, что «в спецназе драться, ведь, не учат. В спецназе учат убивать»…

Повторим: пусть, не в Кабуле, а скажем, Кандагаре такое стряслось. Даже, допустим, дважды. Оба раза из неформального расчёта: один инцидент на сотни (слышите – сотни!) примеров непафосного проявления братства и просто порядочности, не замутнённой последующими соблазнами. Время-то было другое! Помнится, офицеры отправляли посылки семьям через земляков-дембелей. И «недоразумений» практически не случалось (сам в конце 1988-го таким способом переслал домой тот же магнитофон. К слову сказать, в последующих горячих точках подобное уже не практиковалось). Так что будем вспоминать? – Эпизод или атмосферу?

Никого не будем идеализировать. Меркантильность, особенно накануне выхода из Афгана, стала набирать обороты. Но уже перед «погрузкой на Родину» солдат (а часто и прапорщик, и офицер, по крайней мере, младший) проходил «командирскую (политотдельскую и «особистскую») таможню»: всё, что вызывало сомнения (если не было понятного подтверждения), в лучшем для обладателя случае изымалось в пользу, как нам говорили, семей раненых. (Были ли перегибы, не знаю, но скандалы случались. Впрочем, посылки долечивавшимся в Союзе раненым действительно собирали). В типичной же ситуации «воин-интернационалист» увозил домой чешский «дипломат» с дембельским альбомом, благодарственным напутствием Наджибуллы, мельхиоровым перстнем, джинсами-кроссовками, парфюмерными наборами «подруге» и маме и, кому повезло, плеером с кассетами, включая «полублатного Розенбаума». Многие забирали домой письма и, представьте, книги… А вот нож (кинжал) вряд ли кому (не о генералах речь) удавалось перевезти. Стоит ли исключения подтверждать кинофактурой с намёком на «бандюганские» выходки вокруг того же магнитофона? А это, ведь, в моральном измерении – точка отсчёта.

Во-вторых, и это, пожалуй, существеннее. Знаковость – по сюжету – убийства мирного афганца вызывает не меньше сомнений. И тоже не потому, что такого не было. Бывало. Но именно для исключения чего-то похожего те же командиры внедряли в сознание шурави образ расстрелянного  перед строем убийцы (правда, в каком-то дальнем и не очень понятном гарнизоне). Что официального (тем более, документального) подтверждения не находило (хотя и офицеры в это верили). Там и тогда эта ложь-во-благо помогала справляться с искушениями, боевыми и не очень. Действовало это так, что командирам в последствии внушали: не запугивайте солдат, на боевых всякое случается: пусть не свирепствуют, но и не боятся применять оружие: и так хватит потерь. Именно поэтому хладнокровная расправа над случайным афганцем выглядит пусть и не вымыслом, но… Не стоит эксцесс возводить в ранг почти «ратных будней». Иначе те же моджахеды и их потомки не говорили бы, что шурави был жесток в бою, но честен и великодушен в обыденности: шоурави афарин аст! – Советские – это круто! Этого создатели фильма тоже «перевести» не смогли.

Третий немаловажный эпизод – продажа «интернационалистом» оружия моджахедам. Да, такое бывало. Но что продавали? Автор этих строк, будучи переводчиком, неоднократно помогал прокуратуре в этом разбираться, тем более, что накануне выхода таких эпизодов было больше, чем за предыдущие 7-8 лет. Чаще всего (едва ли не в 90 процентах случаев) сливали бензин и солярку, снабжали дровами (ящиками от боеприпасов). На условно втором месте – «незаконные поставки» продовольствия – пайков и консервов. На третьем – предметов вещевого довольствия: палаток, зимних бушлатов, шапок и почему-то тылового инвентаря – разнообразных инструментов. Всего того, что можно «провести» как помощь населению, «выкуп-обмен» или «бакшиш». Были и случаи «сдачи» боеприпасов (гранат). А вот случаев продажи «стволов» практически не было. Ими совершенно безбоязненно делились с моджахедами многочисленные правительственные и иные формирования самих афганцев. Да и пленение вслед за сделкой самого продавца – случай из ряда вон выходящий. Ибо торговля для афганца – «святое». К тому же шурави, вовлечённый в «коррупционную схему», полезен на будущее: сдал «Калашникова» или даже пулемёт КПВТ (такой случай был, кажется, в 1987 году), значит, сдаст что-то поважнее, например, информацию о рейде или боевом вылете. Опять же: что мы видим на экране? Типический эпизод или исключение, похожее на казус?

С этого начинается череда нестыковок (ляпов), опровергаемых памятью. И не в том дело, что телевизоры в горах (Панджшера) не работали, как на этом настаивает Павел Лунгин, но чего не могли добиться не самые глупые профессионалы-шурави. И не в том, что душевное смятение командарма, по фильму потерявшего сына-лётчика, ничем сколь-нибудь правдоподобным не подтверждается (незадолго до нашего выхода был сбит лишь лётчик-афганец, спасённый советскими медиками – ими были офицеры 100-го медсанбата 108 мсд Павел Кожушков и, как мне подсказали, ныне профессор Денис Александров). Запомним их имена, а заодно – погибшего перед самым выходом моего коллегу-переводчика капитана Андрея Шишкина. А еще механика-водителя «танкового трала», награждённого «Красным Знаменем» за 14(!) подорванных (обезвреженных) мин (значит, пережившего столько же контузий) – его имя можно восстановить. Вспомним и солдата с незабываемо народным именем – Василий Тёркин. Это он, уже перед речкой Кушка, отвечая на журналистский вопрос «Что вы сейчас чувствуете?», ответил не по-мальчишески мудро: «Знаете, ничего подобного со мной, наверное, не будет»… Насколько они живее придуманных персонажей чьего-то там «Братства»!..

Не могло чисто географически быть «плеча подвоза» грузов из Герата в Хост (их доставляли через Кандагар и Джелалабад. Ибо в противном случае пришлось бы обосновывать такой, например, «хитрый» маршрут: Москва-Выборг). Речь, конечно же, и не о белых одеждах афганцев, надеваемых ими – да и то не всегда – разве что на пятничную молитву, и не о магазинных манекенах (их даже без нужды драпировали), вызывающих у афганцев неприличные ассоциации, поэтому их скрывали больше, чем образцы женского белья.

И, что важнее – дело не в стеснительных недоговорках о нашей, ничем не оправданной «подставе» Ахмад Шаху Масуду после договорённости с ним о пропуске шурави через перевал Саланг. Главный шурави генерал Валентин Варенников, по меньшей мере, не опровергал личной с ним договорённости. Увы, по Ахмад Шаху отбомбились. Но если «политический» охват «Братства» столь широк, то где они, просоветские и просто здравомыслящие афганцы, в упор жёстко и часто задававшие вопросы о своём выживании и последствиях своей и Афганистана судьбы для будущего Союза? И очень сомнительно то, что «в Афгане умирал Союз». Как раз наоборот: «Афган многому научил, вот вернёмся домой и наведём порядок»…

Всё перечисленное не заслуживает того, чтобы к фильму, пусть и оплаченному из «государевой казны», относиться как памятнику в честь 30-летия окончания афганской войны – хотя других кинолент на эту тему мы не увидели. Приближающееся 40-летие начала афганского десятилетия (уже в декабре) ставит вопрос не о памятнике в бетоне и бронзе, а если хотите, об исторической справедливости, человеческой благодарности и политическом чутье. Почему, например, не пересмотрели уязвившее «афганцев» постановление Съезда народных депутатов, принятое в декабре 1989 года и по сути «приговорившего» всю афганскую кампанию? Может, чтобы осложнить создание патриотического движения на основе ветеранских организаций – всех от «кубинцев» и «арабов» до нынешних «сирийцев»? Много ли у нас устойчивых социально-политических общностей, «кровно» заинтересованных в благополучии страны? Не такого ли «Братства» не достаёт Государству Российскому? Размышления на эту тему, а ещё лучше – их практический учёт – это то полезное, что подсказал фильм. Который, скорее всего, скоро забудут.