Опубликовано по просьбе друзей в редакции автора

Рождественская  пена

Если театр начинается с вешалки, то театральная школа – с подсобки. Гость, незнакомец, заглянувший с улицы, успешно преодолевший кордон охраны, проваливался в атмосферу большого хозяйственного склада, административной части и гардероба одновременно. От маленькой, подслеповатой комнатушки, пропитавшейся маслянистым запахом старых афиш и театральных журналов, и наполненной едва ли не до потолка Эверестами королевских камзолов, платьев, плащей и шляп, тонувшей в бесконечном назойливом трезвоне телефонных аппаратов, – от этой полуподвальной каморки, обшитой грубой деревянной доской, закрывающуюся скрежещущей металлической дверью, – зависела вся суетливая  жизнь камерного театра и открытого при нем театрального училища. В этой комнатушке заключались и расторгались договора, распечатывалась реклама, отмечались командировки, подписывались зачетки, проштамповывались студенческие билеты, примерялись сценические костюмы, снимались мерки для новых сюртуков и капотов, устраивались чаепития с яблочными пирожками и творожными слойками из ближайшей кондитерской, и даже прогонялись отдельные сценки из спектаклей: каким-то чудом сюда, между трех массивных письменных  столов и десятка колченогих стульев еще вмещалась дюжина студентов, мечтавших о покорении театральных подмостков и зрительских сердец.

В тот прозрачный, снегопадный и небывало теплый для уходящего декабря день, именующийся Рождеством у католиков, студенты театральной школы сдавали творческие зачеты, и беспрестанно заглядывали в  подсобку по всякому пустячному поводу. Трезвонили телефоны, шелестели бумаги, хлопали скоросшиватели, постукивали компьютерные клавиши, с угрожающим громыханием вываливались и задвигались ящики письменных столов, доверху наполненные договорами, рекламой, баночками с кофе и кусковым сахаром, початыми шоколадками, изломанными сухариками, баранками, и прочим содержимым, весьма заманчивым для местных театральных мышей. Разлапистая вешалка с полированными деревянными крючками, то разбухала, как дородная купчиха, от пышных чернобурковых и длиннополых норковых шуб, то, напротив, худела до неприличной скелетины со смешными рожками. Дверь в подсобку, распахнутая настежь, не закрывалась ни на миг, как невозможно захлопнуть леток в пчелиный улей, через который крылатыми толпами вовнутрь и наружу просачиваются мохнатые трудяги. Через подсобку, как сквозь Чистилище, вынуждены были пойти все, прямо или косвенно, имеющие отношение к театральному училищу: студенты, преподаватели, актеры, гримеры, костюмеры, рекламные агенты, менеджеры, и прочая, прочая, прочая.

Ангелина, преподаватель психологии искусства, спешила на свой заключительный лекционный день, и руководство театральной школы ее попросило заменить стандартный творческий зачет показательным мастер-классом, результаты которого должны были либо привести к созданию целой кафедры психологии искусства под руководством Ангелины, либо же, – к расторжению контракта с нею.

Пообещав влезть без скальпеля и томографа в голову к каждому, кто отважится не только на роль Гамлета, но и подопытного кролика, – Ангелина заготовила с десяток беспроигрышных, (потому как априорно не имеющих ответы)  вопросов,  как-то: “что такое ум и чем он отличается от интеллекта?”, “зачем человеку даны эмоции”, “как различить в себе эмоции и чувства”?

Мастер-класс предполагал хаотичное крикливое сборище студенческих групп в запыленном актовом зале с деревянными скрипучими креслами, обтянутыми красным истершимся плюшем. От решения самих студентов и зависела  дальнейшая судьба Ангелины в данном учебном центре: продление либо окончание контракта. Стоит ли говорить о том, что Ангелина страстно мечтала о продлении договора, сулящим взлет в карьере: руководство театра задумывало открыть самостоятельный курс “психологии искусства”, и доверить его разработку Ангелине. В том случае, разумеется, если студенты единогласно поставят лектору “отлично” за рождественский мастер-класс.

Пачка анкет “обратной связи”, с  таблицей для “разбора полета” были уже отпечатаны: их должны были внести в актовый зал с минуты на минуту. Ангелина нервничала, и чтобы скрыть наполнявшие ее душу противоречия из страхов и ожиданий, поправляла сверкающий гребень в царственной прическе, жемчужное ожерелье и оттягивала к локтям ниспадающие на кисти манжеты праздничного костюма. Готовя мастер-класс, от которого зависела ее преподавательская карьера, Ангелина продумала каждый “подводный камень”,

Лекция была отрепетирована до блеска, так что ее прочтение могло начаться с любого фрагмента. К каждому из тезисов тщательно подбирались иллюстрации из истории мировой культуры: архитектуры, литературы, живописи, музыки. Репродукции художественных полотен, музыкальные фрагменты, цитаты из романов и портреты создателей этих шедевров, были собраны на “рабочий стол” лекционного компьютера, и продублированы, “на случай форм-мажора”, еще и на флэшке. Эти изображения предполагалось проектировать на экран, спускаемый с потолка на уровне приоткрытого занавеса: торжественного, темно- винного, впитавшего всю пыль столетия. Проверив оборудование вместе с лучшим инженером учебного центра, и успокоившись в отношении риска технических неполадок, Ангелина вооружилась разноцветными маркерами и пошла к учебной доске. Пока на доске появлялись линии: вначале вдоль, а затем поперек, – в голове пронеслась вся лекция. Не упустила она и такого простого приема воздействия на аудиторию, как подарок: для каждого студента Ангелиной был заготовлен “волшебный диск” с множеством полезной информации. Стремясь заполучить от студентов вожделенные “пять баллов” за свою работу, Ангелина твердо решила стать доброй феей, хотя бы на время мастер -класса. И тут она вспомнила, что не успела переобуться:  как пришла в сапогах с улицы, так в них и закрутилась волчком в актовом зале. Разве волшебные туфельки – непременная обувка лишь Золушки, решившей завоевать сердце прекрасного Принца? Пожалуй,  добрая Фея, как мудрая наставница юных Золушек, еще в больше степени, нежели Золушка, обязана проявлять внимание к праздничной обуви, и подавать пример своим ученицам безупречно изысканными танцевальными туфельками!

Атласные туфельки для спортивного бального танца европейской программы, лежали у Ангелины в отдельной сумочке, в свою очередь, упакованной на дно большой спортивной сумки, – той самой, в которой она привезла весь объемный лекционный материал: преподавательница трепетно и педантично отнеслась к “тесту на мастерство”, пытаясь предугадать каждую мелочь, и набрать всего, способного пригодиться в мастер-классе: прямо или косвенно. Наибольшую нервозность вызывали предстоящие вопросы из зала: их непредсказуемость, и невозможность их подготовки  вынудили Ангелину вооружиться монографиями и хрестоматиями, подобно тому, как неуверенный в своих силах студент, набивает карманы пиджака и брюк многочисленными шпаргалками. Фундаментальные знания в твердом переплете привели к не грузоподъемности сумки: но тяжелоатлетические способности лекторши, ухитрившейся дотащить ее до места назначения, показали, что нет ничего невозможного в этом мире.

Спустившись в подсобку, Ангелина обнаружила сумку в роли фундамента для возведения на ней дамб из рыхлых пакетов, из которых выглядывали горлышки пластиковых бутылок с минералкой, французские багеты и еще какая-то снедь, заготовленная для фуршета, которым решили увенчать рождественский лекционный день. Ангелина, с шипящим возмущением, разрушила съедобное сооружение, и уже почти было добралась до атласных туфелек, как услышала знакомый голос:

- Ангелина, милая,  как хорошо, что вы зашли! Мне велено вам кое-что передать…

Рядом с преподавательницей возникла старушенция лет семидесяти, вылитая ведьма или колдунья с картинки коллекции сказок. Старушка, одетая во все черное, и даже перекрасившая свою седину в цвет глубокого траура, держала в руках небольшой белый в розовый горошек пластиковый пакет, завязанный розовым бантиком.

- Что это? – Ангелина дугой вскинула брови

- Это, моя дорогая, велели передать наши студенты. Кто-то из группы. Имя-то я правда, запамятовала. Сказали: подарок, – в доме пригодится.

- А! Спасибо! – Ангелина взяла  пакет с бантиком. – А что там внутри? Посмотреть можно?

Но сколько преподавательница ни пыталась развязать пышный нейлоновый бант, укрепленный морским узлом,  – не получалось. Портить же эту красоту ножницами не хотелось.

“Ладно, потом посмотрю, что там внутри”, – решила Ангелина, и, не желая более терять время на изучение подарка, торопливо засунула его в пресловутую спортивную сумку. Она торопливо переобувалась в туфельки Доброй Феи, и вопрошала себя: “Все ли я забрала из сумки для мастер-класса? Ничего не забыла? Так… Дипломы об окончании курса… Подарочный диск… Лекционный материал… Хрестоматии…”

Костюм доброй Феи для фуршета, – роскошное концертное платье, сшитое на заказ, бархатное, с гипюром на рукавах и шарфом из органзы, щедро декорированное алмазными стразами, пайетками, лейзами и вышивкой ручной работы, – осталось лежать в спортивной сумке.

Вопреки всем тревогам, мастер- класс прошел изумительно. Студенты не задали ни одного коварного вопроса, и окончание выступления Ангелины  сопровождалось аплодисментами.  Практическая часть работы с залом прошла виртуозно: Ангелина почувствовала себя дирижером, талантливо подчинившим своей воле разношерстный коллектив начинающих музыкантов, – профессионалом, добившимся от первой скрипки до последнего ударника слаженного исполнения пьесы. Раздав присутствующим  анкеты обратной связи, Ангелина уже заранее знала, как их заполнят, и, улыбалась во всю ширь внутренней улыбки, чувствуя свою победу.

Триумфально покинув актовый зал с пачкой анкет, узаконивших ее высокую профессиональную квалификацию, Ангелина направилась в подсобку, чтобы переодеться в платье доброй Феи. Однако, ее намерениям не суждено было осуществиться. Вновь откуда ни возьмись приковыляла “колдунья”, -  администратор театральной школы в траурном костюме, поздравила с успехом мастер-класса, и объявила, что сейчас самое время заняться фуршетом, а уж переодеться можно и позже, закончив сервировку столов. “И то верно! – Мысленно согласилась Ангелина, – Надо помочь девчонкам накромсать сыр с колбасой, да соорудить салатики. А стряпать следует в рабочем костюме с фартуком, а не в платье Королевы бала. Не дай бог, заляпаю его соком или майонезом…” И, решительно засунув анкеты обратной связи в спортивную сумку, вместе с “отработанным” лекционным материалом и хрестоматиями, Ангелина направилась в сторону столовой.

Здесь, возле длинных  столов, выставленных по периметру зала, уже суетились активисты театральной школы, преподаватели, студенты. Многие были в фартуках, вооруженные поварскими ножами и разделочными досками. Появление Ангелины встречали восторженными возгласами: теперь-то она уже не сомневалась в грандиозном успехе своей показательной работы. Ее попросили лишь закрыть столы скатертями, вульгарно блестящими золотом, и расставить приборы. Команда доморощенных поварих с первого курса актерского отделения, уже завершала изготовление “оливье -без- колбасы”, и, очень гордясь восстановлением  “оригинального рецепта” бессмертного французского кулинара, уже раскладывала сей творческий продукт по хрустящим хлебным корзиночкам.

Никто не рискнул просить лектора о помощи в “грязной” банкетной  работе: нарезать кубиками, при помощи  горячего ножа, раскаленного на газовой плите, – сыр, или же, выпачкать пальцы в рассоле дальневосточного лосося, разделывая его тушку тонкими ломтями. Но, расставляя по периметру банкетных столов тарелки и бокалы, Ангелина и не чувствовала себя белоручкой: добрая Фея не обязана быть Золушкой!

Все спешили, чтобы завершить сервировку стола к приезду ректора. В этот день руководитель театральной школы был в разъездах и переговорах, и обещал появиться на фуршете лишь на полчасика. а затем, снова уехать, – в театр, смотреть пьесу в исполнении выпускников своей школы.

Но, когда приземистый, слегка лысыватый жгучий брюнет с загорелым лицом, при брусничном галстуке на рубашке цвета топленого молока, но, при этом, в подтяжках, из которых вываливался откормленный живот гедониста, вдруг внезапно появился в фуршетном зале, сервировка стола еще не была завершена. Впрочем, ректор дал понять, что не спешит поднимать бокал игристого напитка за успехи уходящего года. Его приход был явно адресован Ангелине: он поманил ее к себе жестом хозяина заведения. За ректором, строго отставая от него на два шага, с видом мультяшной колдуньи, черной тенью шла администраторша. К приезду руководителя театральной школы она успела прилизать свои густо зачерненные  волосы и гладко зачесать из назад, перехватив на затылке дешевой заколкой, так что ее хитрые крысиные глазки и тонкогубый рот стали еще отчетливее.

- Ну, Ангелина, рад Вас поздравить с успехом! -  Ректор протянул лекторше загорелую руку, – Студенты сообщили мне о вашем триумфе. Жаль, что я сам не смог присутствовать на вашем мастер-классе, уверен: понравилось бы. С удовольствием послушал бы “психологию искусства” в исполнении молодой и красивой дамы, профессионала….

Тут Ангелине показалось, что лицо администраторши нахмурилось, и стало напоминать морщинистое печеное яблоко.

- Но, к сожалению, навалились важные дела, тяжелые переговоры, прессинг партнеров… Ответственность руководителя никто не отменял. Ну, значит я приду на ваш мастер-класс в другой раз. Всенепременно. А пока предлагаю Вам пройти в мой кабинет, обсудить перспективы работы.

- Хорошо.

- Да, не забудьте анкеты  обратной связи. Я конечно же, наслышан о вашей бешеной популярности у студентов, но мне не ясно одно: почему они даже на ваш мастер- класс пришли с часовым опозданием? Что это такое? В чем причина? И кто виноват в этом? Быть может, анкеты прояснят нам данную загадку?

Ангелина нахмурилась. Кто ему мог рассказать об этом? Конечно же, только его доверенное лицо, – администратор. Вот чертова колдунья! Чего она добивается своими доносами? Не думает же она, что Ангелина претендует на ее место? Этой великовозрастной “девочки на побегушках”? Ну, у нее, в отличие от этой замызганной старухи, есть не только высшее образование, но даже ученая степень! А этот уровень достигнут явно не для того, чтобы бегать послушной тенью за руководителем, пропускать через свои руки кипы бестолковой рекламы и еще каких-то бумаг, носить из столовой обеды, мыть вечно грязные чашки, делать настырные звонки, соединяя шефа с подчиненными, и даже пару раз приходилось бегать в металлоремонт: отдавать на починку сломанный ураганом любимый ректорский зонтик!

- Опоздали не все, а лишь часть студентов. Возможно, они сдавали в это время какие-нибудь “творческие экзамены”?

- Ангелина, вы же знаете, что мы ради Вашего мастер-класса отменили все зачеты и экзамены, чтобы  у вас была максимально большая аудитория.  Но Любовь Петровна сказала мне, что актовый  зал получил свое наполнение лишь с середины вашего мастер-класса. И еще. Она мне сказала, что вы раздавали студентам какие-то подарочные диски. Это еще зачем? Вы понимаете, что когда подарки совмещаются с анкетированием, то это называется словом “подкуп”? У нас с вами, конечно, не выборная компания в Госдуму, и, все равно, это нехорошо. Ладно, берите анкеты и подходите в мой кабинет.

Спускаясь по старой, полутемной лестнице в подсобку, Ангелина чувствовала сдавленность в грудине. Мысли роем проносились в голове. Перед глазами стояло  нахмуренное лицо ректора. А кто виноват в том, что актеры – прирожденные раздолбаи? Что они никуда не могут во-время прийти? Что они не способны более часа усидеть на одном месте? Это – неисправимая особенность творческой натуры, а отнюдь не оплошность лектора!

Спускаясь по лестнице, Ангелина чувствовала, что ее страхи нарастают, как снежная лавина. Из головы не выходила злая колдунья по имени Любовь, “правая рука и левая нога” руководителя театральной школы. Как получилось, что сморчок в обносках заполучил роль помощника первого лица учебного заведения? Пусть эта должность не предполагает особого таланта, больших умственных и физических затрат, но попасть на нее весьма непросто. Многие хотели бы делать все то, что делала Любовь: носить ректору на подпись бумаги и мыть его грязные чашки. Потому что должность помощника ректора  предполагала почти абсолютную власть над всем коллективом и личное влияние на мнение руководителя. Каким же образом этой драной кошке удалось завоевать столь престижное место? Какими интригами и кознями? Какой лестью и хитростью? По чьим головам она, не способная купить себе приличного делового костюма, умудрилась пройтись, как по камням кремлевской брусчатки?

За короткое время подготовки к фуршету, подсобка посветлела и словно расширилась: исчезли меховые залежи и нагромождения курток, куда-то унесли коробки с рекламой, бесследно пропали все стулья, и дамбы из пластиковых пакетов с французскими багетами и минералкой, были разобраны. Но неподъемная сумка доброй Феи стояла нетронутая на своем прежнем месте. Рядом с нею натекла маленькая лужица. Ангелина расстегнула молнию и запустила руку внутрь: все бумаги, весь лекционный материал, хрестоматии, монографии, – все  оказалось залито каким-то мыльным раствором. Поверх анкет бойко пузырилась и отливала радужной пленкой мыльная пена. Все данные анкетирования были  безнадежно испорчены!

- А!-а! – Ангелина не удержалась в крике ужаса и возмущения.

И в этот самый момент в  светлом проеме подсобки замаячило загорелое лицо ректора. Он снял брусничный галстук, который явно ему мешал, сдавливая шею, но, нацепил золоченые очки, придающие ему сходство с ученым котом из пушкинской сказки. Ангелина скорее догадалась чем увидела воочию за спиной ректора его тень: помощницу в черном.

- Что случилось? Я заждался! Давайте сюда скорее  анкеты! – Взгляд ректора, в котором читалось удивление, ирония и возмущение одновременно, скользнул по размокшей пачке бумаг: с анкет хлопьями  на пол капала  мыльная пена, – Я наслышан об “отмывании денег”, но чтоб отмывали простые анкеты… Это же документ! Что вы с ними сделали?

- Я?! – По пальцам Ангелины текла радужная пена, – Я ничего не понимаю… Молния сумки была закрыта. Значит, кто-то ее открывал и налил мне в сумку этого… мыла!

- Да что такое говорите, милочка, глупость какая! – Послышался знакомый бархатный голос Любовь Петровны, – Что мы тут, совсем рехнулись?

И тут  Ангелина нащупала в сумке свое роскошное концертное платье, с гипюром и стразами, – напрочь промокшее, и возможно навсегда изгаженное загадочным мыльным раствором.

- Мое платье!… -  Крик раненой птицы врывался из груди преподавательницы, – Мое платье! Мое любимое концертное платье!

- Оно само постиралось… – Попыталась смягчить драму помощница ректора.

- Да что вы понимаете! Это же бархат! Его нельзя стирать! Никогда! Только сухая чистка! А теперь мое платье придется выбросить. Вы знаете, сколько оно стоит? Бархат – тяжелый материал. Капризный. Редкая портниха возьмет его в работу. Что же мне делать?

- Да у вас истерика, – Сухо заметил ректор., – Дальше эту комедь мне смотреть неинтересно,  – Он развернулся на каблуках своих лаковых ботинок, – Любовь Петровна, будьте любезны, высушить и принести мне в кабинет эти злополучные анкеты.

- Слушаюсь.

По щекам Ангелины текли слезы.

И тут она заметила в углу своей сумки маленький пакет: белый в розовый горошек. На ощупь чувствовалось, что он наполнен жидкостью. В ход немедленно пошли канцелярские ножницы. К черту розовый бантик! К черту вообще все на свете!

В пакете оказался белый, сплющенный с боков пузырек без всяких этикеток и с той самой жидкостью, которая дала столько мыльной пены. На дне пузырька еще оставалось немного раствора. Сомнений не оставалось: и безнадежно испорченным концертным платьем и промокшими учебниками, и испорченными анкетами Ангелина была обязана этому странному “подарку”. Вот уж воистину “бойся Данайцев, дары приносящих”,

- Так это вы виноваты! – Ангелина набросилась на собравшуюся следовать за ректором помощницу. – Вы! Это ваш подарок!

- Что вы, милая, я и не думала здесь никому дарить никаких подарков!

- Но ведь это вы мне подсунули эту гадость! Вы! Потому что я вам неудобна! Вы меня ненавидите!

Любовь Петровна не стала развивать скользкую тему, продолжая разговор о том, что мол, злосчастный пакет в розовый горошек с бантиком ее попросили передать студенты, и она не заглядывала внутрь. Ангелина лишь услышала, как в коридоре помощница ректора, видимо, обращаясь к своему шефу, тихо и очень спокойно сказала:

- Ну вот, она еще и на меня набросилась…

Утром не следующий день ректор театральной школы вызвал Ангелину к себе. На этот раз его живот колыхался в рубашке салатного цвета, а шею сдавливал шоколадно-золотистый галстук с вычурным изумрудным орнаментом. Взгляд Ангелины скользнул по полировке письменного стола, в которой, как в зеркале, отражался висящий на стене лесной пейзаж в тяжелой бронзовой раме.

- Любовь Петровна всю ночь трудилась над вашими анкетами. Высушивала их и выглаживала утюгом. И кое-что нам удалось о вас узнать, – Ректор потянулся к пачке сигарет, и не спеша закурил, стряхивая пепел в массивную хрустальную пепельницу, – Студенты вас хвалят. Им понравился ваш мастер- класс. Да. Это хорошо. – И еще один столбик горячего пепла обрушился в массивную пепельницу, – Но есть и вещи, которые меня весьма огорчают. Прежде всего то, что вы очень нервная дама. Как же вы будете рулить кафедрой, если от пустяка приходите в бешенство? И потом, зачем вы набросились на мою помощницу? Она ведь вам только добра желает…

- Только бешеная собака могла додуматься так изгадить мои вещи! И книги! И лекции! Я уж не говорю о своем любимом бархатном платье…. Эта ужасная жидкость его уничтожила! Кто додумался? Просто теракт какой-то!

- Вот видите. Вы все еще не успокоились. Как же вы будете читать курс психологии для актеров, когда вам всюду мерещатся бешеные собаки, и тому подобные животные? Мне хватает заботы с истеричными актрисами. Я надеялся, что вы мне поможете их обучить психологическому равновесию.

- Я бы и обучила!  Но вы не видели мастер-класса!

- Зато я видел его последствия. Замечу, что мое учебное заведение – не место для интриг и детективов. Но я даже не хочу забивать свою голову вопросами об этой странной  рождественской мыльной опере: кто, зачем. почему…  И я не думаю, что гадят именно ангелам. Скорее – наоборот. Наша подозрительность и наш страх перед людьми обычно рождается из собственной лжи. Слышали, верно, о синдроме Макиавелли? Поэтому, поработайте над темой мизантропии. И тогда – приходите. А пока – извините. Контракт продлить не смогу.

Пару минут спустя в кабинет ректора зашла помощница. Она была все в том же заношенном черном костюме, пропахшем нафталином, с небрежно уложенной сальными прядями, прической.  По ее вопросительному взгляду, ректор сразу же понял, о чем пойдет разговор.

- Люба, зарплата будет чуть позже. В конце недели. Так и скажи всем, мол, бухгалтерия работает на всю катушку, но не справляется с объемами операций и бюрократией. Конец года же. Пожар в сумасшедшем доме во время наводнения. Так сейчас везде.

- А обедать? Принести Вам обед в кабинет?

- А обедать я сам пойду. Пожалуй. Надо же хоть изредка спускаться в люди. Поглядеть, как они там, без меня? О чем спорят? Чего хотят? Чем возмущаются?

Ректор поправил шоколадный галстук, принимая решение, снять и оставить его в кабинете или же в нем отправиться в столовую. Позволив галстуку оставаться на месте, он грузно заскрипел кожаным массивным креслом, приподнимаясь к выходу.

Возле столовой к ректору подошел бодрый менеджер, светловолосый парень лет двадцатипяти, в легком спортивном костюме. Улыбаясь во всю ширь своей белоснежной улыбки, он радостно заметил:

- Мы подписали отличный контракт  с “Белоснежкой”- с компанией, производящей моющие средства. Это – крупный спонсор наших театральных перфомансов. Поздравьте!

Покровительственным кивком головы ректор дал понять, что он поздравляет своего менеджера с успешно заключенной сделкой.

-  Но им нужна реклама…  – Заметил белобрысый, – А это не только наши театральные шоу, но еще и буклеты, листовки… видеоролики! Я уже все обдумал и предлагаю лицом рекламного проекта сделать Ангелину, нашего преподавателя психологии искусства.

- Что? Я не ослышался?

- Понимаете, в чем дело. У нее имидж доброй Феи. Врожденный. Этому невозможно обучить никакими театральными приемами. Никто из наших актрис с этим не справится. Зритель же чувствует фальшь. Шестым чувством. Никаким гримом и костюмами это не спасти. Видео- рекламу он воспринимает не глазами, а нутром. У Ангелины есть как раз то, что нам надо. Искренность, наивность, доброта. Поэтому я попросил Любовь Петровну передать ей рекламный флакон моющей жидкости от “Белоснежки”. Как презент. Это качественный товар: я сам этот флакон открыл и попробовал. Эффект потрясающий! Хотел самолично рассказать Ангелине, как им пользоваться, но… не довелось. Я чудовищно спешил и даже опоздал на ее  мастер-класс из-за подписания сделки. Но Любовь Петровна сказала, что передала Ангелине презент от меня и “Белоснежки”. Уверен, что Ангелине он понравился…

- Еще как! – выдохнул ошарашенный ректор.

Анна Гранатова