Опубликовано по просьбе друзей в редакции автора

01 апреля 2014г на радиостанции “Подмосковье” в программе “Пространство жизни” в прямом эфире в 16.05. для вас работают филологи Анна Гранатова и Ольга Москаленко.

Тема программы; “Можно ли было спасти второй том “Мертвых душ” и жизнь Гоголя”?

Звонки в студию: 8 800 700 58 98

Анна ГРАНАТОВА, литературовед, психолог.

“Божественная трагедия” Николая Гоголя

Любовь, что движет солнце и светила

Данте Алигьери, “Божественная комедия”

Первое апреля- не только международный день смеха и международный день книги, но еще и день рождения

выдающегося русского писателя Николая Гоголя.

Загадка творческой неудачи второго тома “Мертвых душ”, трижды сожженных автором, в литературоведческой среде обычно связывается с социальной спецификой крепостной России, дескать, сам факт подобной подневольной формы крестьянского труда формировал у одних людей психологию раба, а других – психологию деспота, и образ “положительных героев”, – помещиков, стал невозможен. Да и образ крестьянина или слуги, обладающего заведомо рабскими свойствами личности, т.е. нерешительностью, ленью, трусливостью, зависимостью от другого человека, отсутствием культуры и интеллекта, – не мог отличаться той самой силой и крупностью характера, героической масштабностью личности, которую так ценил автор “Тараса Бульбы”. Образ “доброго помещика” отсутствовал в реальности, и, следовательно, Гоголь, будучи реалистом, опирающийся на литературный принцип типизации характера, последнее десятилетие своей жизни тщетно пытался отыскать в России “Николая Палкина” достойные прототипы для своего детища.

Так нам растолковывают неудачу второго тома “Мертвых душ” со школьной скамьи литературоведы и критики, и, более того, эта идея легла в основу повести -драмы С.Сергеева Ценского “Гоголь уходит в ночь”, созданной в 30-е гг XX века. Использовав документальные воспоминания очевидцев, помнящих последние дни жизни Гоголя, включая доктора Тарасенкова, друзей Николая Васильевича – Хомякова и Аксакова, и семью графа С.Толстого, в доме которого Гоголь и скончался в 21 февраля (4 марта) 1952г, советский писатель создает удручающую картину крепостнической России, и в предисловии к своей работе сообщает, что под словом “ночь” он подразумевает царскую Россию. На этом, лейтмотиве держится вся содержательная часть повести-драмы.

Цитата. (С.Сергеев-Ценский, “Гоголь уходит в ночь”, М, “Моск. товарищество писателей”, 1934, сс. 8-10)

- Иначе говоря, только то – день в России, что в краях иноземцев- ночь! И это если и не совсем так, то очень к тому близко…- Говорит Чаадаев, – Западные народы в попытках своих обрели царство божие, обрели и свободу и богатство, а что дало христианство России? За всю нашу тысячелетнюю историю мы не обогатили человечество ни единой мыслью. Идеи у нас не растут, не тот климат. И мы их просто воруем друг у друга.

Это задевает  Гоголя больше, чем Хомякова, и он быстро поднимает голову.

- А какая же, по-вашему, высшая мысль христианства?

- Единство!- Снисходительно отвечает Чаадаев. – Чтобы исчезло всякое разделение. Чтобы хаос идей и желаний уступил место божественной гармонии. Мы должны молиться…

- Об этом и без вас молимся ежечасно, – замечает Гоголь

- Вы не поняли, Николай Васильевич.- Подхватывает весело Хомяков. – Мы с вами должны молиться исключительно по-латыни и целовать туфлю папе. Вот что! (…)

- Упорно не желаете вы меня понять, Алексей Степанович, -говорит Чаадаев, – чуть прикачнув своей скульптурной головой.

Хомяков сжимает почти перед самым лицом свои гибкие  руки.

- Упорно желаю! Всячески стремлюсь к этому! Но никак не могу- вот горе мое!

- Поймите хоть это, – Не продолжать наше прошлое надо, а начать новую жизнь, – социальную! – Уж сколько веков живут этой жизнью на Западе а у нас она еще не начиналась!

- Но ведь этой мысли полтораста лет!-  искренне удивляется Хомяков. – Изо всех сил подражать Западу? Разве у нас этого не делают, начиная с Петра?

-Не то – Совершенно не то! – Морщась поднимает голос Чаадаев. – Боже избави подражать Западу! Там развивались вполне естественно, как естественно дуб развивается из желудя а у нас… (…) А мы совсем не развивались! Наше прошлое- монастырь, наш настоящее- монастырь и крепостное право… (…)

И все же, любя Россию, Гоголь был резко настроен против действующей власти. Царское правительство платило Н.Гоголю той же монетой. И хотя император самолично, послушавшись уговоров Жуковского и князя Вяземского разрешил поставить “Ревизор” и даже отметил на его премьере, что “образы чиновников Бобчинского и Добчинского” получились замечательными, “как живые”, но после смерти писателя, император Николай I лично позаботился, чтобы приостановили печать всех произведений Н.Гоголя за исключением “Переписки с друзьями”. Впрочем, Н.Гоголь, если верить нашим литературоведам, возненавидел царский режим не только за превращение крестьянина в раба, но и за то, как царское правительство обходилось со свободолюбивыми людьми. Мыслителя П.Чаадаева объявили сумасшедшим, А.Пушкин пал от  руки авантюриста Дантеса, а Лермонтов…

цит. по; Игорь Золотоусский, “Гоголь. ЖЗЛ”, М, 2007.

“Гоголь был лично знаком с Лермонтовым, и высоко ценил его талант. 9 мая 1842 года, в день своих именин, Н.Гоголь устроил обед для своих друзей в доме М.Погодина. На этот раз среди них не было Лермонтова, убитого год назад на дуэли в Пятигорске. Гоголь самолично приготовил жженку, и когда голубоватое пламя охватило куски сахара сказал грустно; “Это – Бенкендорф, который должен был привести в порядки наши желудки.“.  Присутствующие поняли намек Гоголя на то что в смерти Лермонтова виновно царское правительство. ”

Выдающийся труд Н.Гоголя “Мертвые души” в советской литературной школе привыкли связывать с политикой, а саму политику- с литературоведением.

В предисловии к “Мертвым душам”, переведенным на англ. язык, П.Кропоткин утверждает; “Чичиков – рыцарь накопления, тип очень распространенный в буржуазном обществе. Чичиков может покупать мертвые души, или железнодорожные акции или собирать пожертвования для благотворительных учреждений – это безразлично Он остается бессмертным международным типом.

Итак, представление о том, что Н.В.Гоголь не способен был, несмотря на изнурительный десятилетний подвижнический труд. создать художественную картину счастливой России и образы позитивных помещиков за неимением прототипа положительного героя в реальности, очень устойчив.

Но это – лишь одна сторона медали, и на наш взгляд, объяснение  творческой неудаче автора гораздо глубже, и лежит оно в той же сфере, что и ответ на загадку “от чего умер Гоголь”?! Загадочная смерть довольно молодого писателя (ему было  всего 43 года!) породила множество слухов, от домыслов о “летаргическом сне” до нелепиц о самоубийстве Гоголя, уморившего себя голодом.

В загадке смерти Н.Гоголя есть, впрочем, один, врачебно зафиксированный факт, сам-по-себе звучащий сенсационно. Процитируем этот факт по книге врача Н.Н.Баженова

цит. по; Н.Н.Баженов. “Болезнь и смерть Н.Гоголя”. Публичное чтение на годичном заседании Моск. общ. невропатологов и психиатров, М, типография “Кушнеревъ и К”, 1902)

“Единственно объективно констатированными явлениями у Гоголя были хронический гастрит и катар кишечника. И об этом говорил даже доктор Тарасенков, видевший Гоголя в последние дни его жизни”.

Однако, катар или воспаление кишечника, равно как и гастрит, – болезнь, слишком незначительная для того, чтобы  отправить человека на тот свет, и, учитывая, что никто из врачей не обнаружил у умирающего Гоголя хронических сердечных или легочных заболеваний, выходило, что

Гоголь умер здоровым человеком?

Вот в этом-то противоречии и следует, на наш взгляд, искать причину творческой неудачи автора, не сумевшего создать второй том “Мертвых душ”.

Вообще, справедливости ради скажем, что второй том “Мертвых душ” к фатальной ночи с 11 на 12 февраля 1952 года третьего, предсмертного сожжения, уже считался готовым к печати. Потому никому в доме графа Толстого, где окончилась жизнь Н.Гоголя, и не предполагал, что автор способен сжечь свой многолетний труд, и несмотря на болезненное нервическое состояние Гоголя, сопровождающееся даже обмороками и галлюцинациями, никто не позаботился о контроле над сохранностью рукописи.

Но Н.Гоголь был перфекционистом, он считал, что читателя следует знакомить лишь с подлинными “жемчужинами слова”, а все проходящее, дилетантски  написанное- безжалостно предавать огню. Это подчеркивает и категоричное нежелание Гоголя трудится в газете, даже ради куска хлеба он не мог предаваться рутине и поденщине, предпочитая им хроническое полуголодное существование, помощь от друзей, – и все это ради “жемчужин”, этот лейтмотив полной самоотдачи творчеству отражен им  в петербургской повести- притче  “Портрете”.

“Молодой Чартков был художник с талантом, пророчившим многое; вспышками и мгновениями его кисть отзывалась наблюдательностью, соображением, шибким порывом приблизиться более к природе. «Смотри, брат, — говорил ему не раз его профессор, — у тебя есть талант; грешно будет, если ты его погубишь (…) Оно заманчиво, можно пуститься писать модные картинки, портретики за деньги. Да ведь на этом губится, а не развертывается талант. Терпи.” – “— Да! терпи, терпи! — произнес он с досадою. — Есть же наконец и терпенью конец. Терпи! а на какие деньги я завтра буду обедать? Взаймы ведь никто не даст. А понеси я продавать все мои картины и рисунки, за них мне за все двугривенный дадут. Они полезны, конечно, я это чувствую: каждая из них предпринята недаром, в каждой из них я что-нибудь узнал. Да ведь что пользы? этюды, попытки — и всё будут этюды, попытки, и конца не будет им. Да и кто купит, не зная меня по имени? ”

И, мы хорошо помним финал повести- притчи “Портрет”.

“Слава не может дать наслажденья тому, кто украл ее, а не заслужил; она производит постоянный трепет только в достойном ее. И потому все чувства и порывы его обратились к золоту. Золото сделалось его страстью, идеалом, страхом, наслажденьем, целью. (…) «Но точно ли был у меня талант?— сказал он наконец, — не обманулся ли я?» И, произнесши эти слова, он подошел к прежним своим произведениям, которые работались когда-то так чисто, так бескорыстно, там, в бедной лачужке на уединенном Васильевском острову.  «Да, — проговорил он отчаянно, — у меня был талант. Везде, на всем видны его признаки и следы…» . (…)

Желчь проступала у Чарткова на лице, когда он видел произведение, носившее печать таланта. Он скрежетал зубами и пожирал его взором василиска. Он начал скупать все лучшее, что только производило художество. Купивши картину дорогою ценою, осторожно приносил в свою комнату, и с бешенством тигра на нее кидался, рвал, разрывал ее, изрезывал в куски и топтал ногами, сопровождая смехом наслажденья. Никогда ни одно чудовище невежества не истребило столько прекрасных произведений, сколько истребил этот свирепый мститель.”

Готовность Гоголя терпеть любые физические лишения ради создания подлинного произведения искусства, отражена в его переписке с друзьями. Так, из Рима Н.Гоголь писал В.Жуковскому;

“Я послал в Петербург за последними моими деньгами, и  больше ни копейки впереди я не вижу, и никаких средств добыть их. Заниматься каким-нибудь  журнальным мелочным вздором я не могу, хотя бы и умирал с голоду. Я должен продолжать писать мною начатый труд, обязательство писать который с меня взял Пушкин. Мысль которого есть его создание и который обратился для меня с тех пор в священное завещание. Я дорожу теперь минутами этой жизни потому что не думаю чтоб она была долговечна,  и между тем я начинаю верить тому что прежде считал басней, что писатели в наше время могут умирать с голоду. ”

О творческой самоотдаче и о его перфекционизме говорит и факт того, как легко Н.Гоголь расставался со своими не слишком удачными детищами. Манера сжигать их в пламени камина для него была привычкой, обыкновением. Еще в молодости он предал сожжению роман “Гетман” и уничтожил комедию “Владимир Третьей Степени”  Два раза сжигал второй том “Мертвых душ” ( не считая третьего предсмертного сожжения).

О судьбе “Запорожской трагедии” Н.Гоголя, погибшей в каминном пламени, ходил анекдотичный рассказ. Будучи в Вене, но оставаясь в душе украинским хлопцем, Колей Яновским по прозвищу “крикливая птица гоголь”, в 1840 году написал трагедию из запорожской жизни и озаглавил ее “Выбрить ус”. Николай Гоголь решил зачитать ее Василию Жуковскому, и попросить Жуковского сказать о ней  свое мнение. Чтение как раз пришлось на послеобеденное время, а после обеда Жуковский любил вздремнуть. Будучи не в состоянии бороться с многолетней привычкой, Жуковский незаметно для себя самого, погрузился в сон. “Вот видите, Василий Андреевич, – сказал Гоголь, – ваш сон на мое сочинение – лучшая на него критика. ” И с этими словами он бросил рукопись “запорожской трагедии” в камин.

О перфекционизме Н.Гоголя в литературе и о тщательности труда свидетельствует и его стиль работы над рукописью, – восьмикратная переписка. . Гоголь писал по утрам. Но он не признавал возможность  пассивно ждать вдохновения, считая необходимой систематическую, изо дня в день, работу. Он говорил: “Человек пишущий так же не должен оставлять пера, как живописец – кисти. Надобно работать ежедневно, чтобы рука повиновалась мысли.” А известному в те времена беллетристу, В Сологубу Н. Гоголь назидательно говорил, “Возьмите за правило хотя бы два часа в день сидеть над рукописью. “. А что делать если не пишется?” – Спрашивал Сологуб, – “Возьмите перо и напишите, Сегодня мне  что-то не пишется. И так несколько раз, пока наконец не надоест и напишется”.

Сам процесс работы над словом описан со слов Гоголя его добрым знакомым, Н.Бергом.

цит. по “В.Вересаев, “Как работал Гоголь”, М, “Мир”, 1934. см стр. 23.

“Сначала нужно хорошо набросать все, как придется, хотя плохо, водянисто, но решительно все, и забыть об этой тетради. Потом, через месяц, а иногда и более – достать написанное и перечитать, вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое-чего не достает. Сделайте поправки и заметки на полях, и снова бросьте тетрадь. При новом пересмотре ее новые заметки на полях, и там, где не хватит места – взять клочок бумаги и приклеить сбоку. Когда все будет таким образом исписано, возьмите тетрадь и перепишите все заново. Тут уж сами собой являются озарения, добавки, очищения, между прежних слов вскочат новые слова, которые там необходимы. И снова положите тетрадку. Путешествуйте, гуляйте, или пишите другое. Придет час и вспомнится вам заброшенная тетрадь. И когда она будет измарана, перепишите ее собственноручно. Вы заметите, как с отделкой крепчает ваша рука. Буквы станут тверже и решительнее. Так нужно по-моему делать восемь(!) раз. Для иного, может быть и меньше а для иного и больше. Но я обычно делаю восемь раз и только после восьмой редакции труд кажется художественно законченным”.

Таким образом, мыв видим, что Н.Гоголь в силу своего менталитета просто не мог оставить в наследство потомкам труд, который он сам считал незавершенным, недостаточно хорошо художественно прописанным и отшлифованным.

Однако, предположение о том, десять лет, в течение которых велся  труд над “Мертвыми душами”  были временем, недостаточным для отделки и шлифовки, конечно же, наивны. За этот период Н.Гоголь успел создать три редакции второго тома “Мертвых душ”, но ни одну из них не посчитал достойной шлифовки и отделки, а лишь заслуживающей уничтожения в пламени камина.

Поскольку, как мы уже убедились, писательство для Гоголя было главным и единственным смыслом жизни, фактически эквивалентом самого существования, вполне понятно его болезненное переживания творческой неудачи в работе над вторым томом.

Творческое бессилие, осознание угасания своего таланта, как мы знаем на примере других авторов, вполне способно привести к осознанному самоубийству, как это было с Э.Хемингуэем, застрелившегося из охотничьего ружья, после осознания художественной слабости своего последнего романа “Острова в океане”, или же А.Фадеева, покончившего с собой выстрелом из пистолета после творческого краха набросков романа “Черной металлургии”, – или же к неосознанному постепенному уходу из жизни, как это и произошло с Н.Гоголем.

“Мертвые души” Н.Гоголь символично опубликовал в возрасте Христа- в 33 года. Это произошло в мае 1842 года. Но после публикации первого тома “Мертвых душ” в течение пяти лет Гоголь не публикует ни одного произведения! Нарастают слухи о том, что Н.Гоголь “исписался”. В 1847 году, наконец, публикуются “Выбранные места из переписки с друзьями”, но это далеко не то, чего ждет читатель, настроенный на давно обещанный второй том “Мертвых душ”, – Н.Гоголь успел публично заявить о работе над ним, и даже опубликовал предисловие…

Очевидно, что Н.Гоголь, для которого не просто творчество, а именно “Мертвые души” стали смыслом жизни, болезненно переживал невозможность создания столь же ярких характеров, как в первом томе. Будь Н.Гоголь менее к себе категоричен, будь он в меньшей степени перфекционист, будь он знаком с “журналистским форматом скорописи”, -  возможно, его сознание и не сузилось бы до рукописи второго тома “Мертвых душ”.

Но Гоголь неосознанно провел знак равенства между своей жизненной программой, своей миссией на земле и “Мертвыми душами”, а его перфекционизм, максимализм и нетерпимость к “рядовой” работе проявлялся во всем, своим кредо он избрал формулировку “шедевр – или ничего”. И этим девизом, причинил, кстати, немало проблем и своим друзьям, едва не сорвав выпуск “Собеседника”- того самого журнала, работа в котором его сблизила с Пушкиным, и который щедро подарил Гоголю и сюжет “Ревизора” и сюжет “Мертвых душ”.

Пушкин пригласил Гоголя в “Современник” как единомышленника, но  очень скоро оказалось, что с Гоголем сработаться невозможно, что индивидуалист “Гоголек”, как в его насмешливо именовал блестящий переводчик Гомера, и протеже Гоголя в постановке “Ревизора”- Василий Жуковский, – что этот “Гоголек” бесконечно заносчив и болезненно самолюбив, что в оценке самого себя его постоянно кидает то в небеса то на землю, и он страдает комплексом провинциала, что “Гоголек” обидчив, его постоянная ирония свидетельствует о его растерянности перед жизнью, он не умеет работать с людьми, но требует, чтобы его советы и рекомендации воспринимали как приказ и этот “приказ” выполняли. Очень скоро Гоголь, окруженный большим творческим коллективом “Современника” оказался в изоляции, с ним просто не хотели иметь дела, и только А Пушкин, отличающийся гибкостью и дипломатичностью, еще надеялся что Гоголь сумеет переделать свой неуживчивый характер. Князь Вяземский предупредил Пушкина, что с Гоголем его ждут лишь неприятности.

Гоголь предлагал в “Современнике” насмешкой “бить наотмашь”, не стесняясь в выражениях, между тем политика эпохи требовала умения лавировать и не наживать себе врагов. Пушкин готов был к компромиссам, и защищал в журнале интересы толпы. Гоголь с этим не соглашался. Его ирония носила тотальный характер. В “Собеседнике” нужна была хитрость и лояльность, а на некоторые свеже-вышедшие из типографии книжки Гоголь писал убийственные рецензии. Например, на одну из новых книжек малоизвестного прозаика “Убийственная встреча” Гоголь написал не менее убийственную рецензию; “Эта книжечка вышла, и, стало быть где-то живет на белом свете и ее читатель”. От Гоголя досталось даже популярному в то время драматургу Загоскину.

Доставалось от Н.Гоголя и изданиям. Так “Северную пчелу” Гоголь назвал в рецензии “мусорной корзиной, куда кто попало сбрасывал что ни попадя.” О главном  редакторе “Московского наблюдателя” Гоголь написал,  что его имя слишком неизвестно, чтобы о нем говорить. Даже в отношении журнала “Телескоп” который рукоплескал Гоголю, знаменитый сатирик не упустил случая позлословить, назвав журнал “вялым и неповоротливым”. На Гоголя обиделась вся творческая элита Москвы и Петербурга.

Но, требуя от окружающих максимально высокой “планке” в работе и в морали, сам Н.Гоголь стал жертвой этой установки. Предъявив к себе требование  максимально высокого качества рукописи, он оказался не в состоянии его выполнить. Это и привело его в тупик глубокой  и многолетней душевной депрессии, выход из которой он нашел лишь в уходе из жизни.

Осознанно или неосознанно, Гоголь сделал все для того, чтобы его организм не мог нормально функционировать и поддерживать его земное существование. Гоголь ушел из жизни не девятый день после того, как погибла в огне рукопись второго тома “Мертвых душ”. Он хранил эту рукопись в своем портфеле вместе с письмами А.Пушкина – самым дорогим. что у него было, письмами своего наставника и друга, возможно, единственного человека, способного понять тревожную душу сатирика,  способного щедро подарить ему два блестящих литературных сюжета. Известно, что рукопись, уложенная плотным “кирпичом” в печь,  гореть не хотела, обгорели лишь углы, тогда Н.Гоголь достал ее из печи, развязал и сжег все по одному листу… Более жить было незачем.

“Надобно уж умирать, – Сказал он Хомякову, явившемуся в дом Толстых наутро, – Я уже готов, и я умру”.

После сожжения “Мертвых душ” Гоголь перебрался с дивана на кровать и больше уже не вставал. С этого момента он по свидетельству доктора Тарасенкова отказывался от пищи, падал в голодный обморок, и ослаб настолько, что не мог подняться с одного этажа на другой. Утратив интерес к жизни, утратив всякий интерес к еде, он несколько дней подряд питался одной просфорою, чаем и разбавленным красным вином, а в последние три дня пил лишь чистую воду. Последние слова Гоголя, по легенде звучали в ночь на 21 февраля (4 марта)  так: “Лестницу! Дайте скорее лестницу”.      Эта легенда  перекликается с его творчеством, с его самым первым сборником рассказов “Вечера на хуторе близ Диканьки”.

Помните, из рассказа “Майская ночь”?

“Ни один дуб у нас не достанет до неба. А говорят, однако же, есть где-то, в какой-то далекой земле, такое дерево, которое шумит вершиною в самом небе, и бог сходит по нем на землю ночью перед светлым праздником. — Нет, Галя; у Бога есть длинная лестница от неба до самой земли. Ее становят перед светлым воскресением святые архангелы; и как только Бог ступит на первую ступень, все нечистые духи полетят стремглав и кучами попадают в пекло, и оттого на Христов праздник ни одного злого духа не бывает на земле.”

Покинув земной мир, уходя по Лестнице Бога в иные миры, Николай Гоголь оставил нам на земле загадку: можно ли  было спасти умирающего  человека, у которого объективно был лишь катар кишечника? И что могло бы его спасти?

С медицинской, с физической точки зрения спасение Гоголя становится возможным лишь два года спустя после того, как великого писателя уже не было в живых. На момент смертельной и загадочной болезни Н.Гоголя методы лечения оставались несовершенны. Врачи “лечили” его неправильно и своим “лечением” лишь ускорили процесс ухода Н.Гоголя из земного мира.

Из доклада психиатра Н.Баженова “Болезнь и смерть Гоголя” ( см. там же, М, 1902, см стр. 38).

“Печально сознаться, что врачи лечившие Гоголя поступали по своему разумению но наука была столь несовершенна и методы лечения были употреблены столь неправильные, что одною из причин кончины Гоголя приходится считать неумелые медицинские мероприятия. Конечно же, Гоголя следовало лечить иначе. Не нужны были пиявки лишь усиливающие малокровие мозга, не нужны были и обливания холодной водой. Требовалось приступить к усиленному насильственному кормлению, и к установке подкожной капельницы с соляным физраствором, но не следует забывать что об этих методах французские психиатры заговорили лишь спустя два года после кончины Гоголя. Не спешите осуждать врачей, которым не удалось спасти Гоголя, ибо в медицине как и везде, путь к истине лежит через ряд ошибок. ”

Итак, спасти Гоголя, теоретически было можно.

Нужно ли?

Как ни кощунственно звучит этот вопрос, но приходится его ставить, ибо уход Н.Гоголя из жизни уж очень похож на осознанное нежелание жить.

В самом деле, к чему привело бы физическое спасение человека, уже похоронившего в огне свое главное детище, смысл своего существования – “Мертвые души”?

Таким образом, вопрос надо ставить не о спасении Н.Гоголя, а о спасении замысла “Мертвых душ”. Критики убеждают нас в том, что желая создать образы позитивных помещиков. и не найдя для них в реальности прототипов, Гоголь попал в творческий тупик, и что выхода из этого тупика не было, поскольку действительно, для подобной задачи отсутствовал фактурный материал.

Неужели Гоголь, ставя перед собой задачу создания образов “позитивных помещиков”, заранее не чувствовал обреченность своего замысла? Почему он “дал ход” ему в виде черновиков? Почему целых десять лет бился как рыба об лед, надеясь, что его затея все же увенчается успехом?

Ответ на этот вопрос многогранен. Попробуем рассмотреть как известные стороны так и скрытые от поверхностного взора.

Известной стороной замысла “Мертвых душ” является факт того, что сюжет этого романа подсказан Гоголю его наставником – Пушкиным. Мысль о том, что не стало в живых А.Пушкина и некому было подсказать Н.Гоголю дальнейшее развитие сюжета, в общем, лежит не поверхности.

С этим сложно спорить, и мы посвятим этому наблюдению пару абзацев, оговорившись заранее, что нельзя дуэль и гибель Пушкина жестко связывать с гоголевским  провалом второго тома “Мертвых душ”. Хотя бы потому, что подсказать сюжет- это одно, а реализовать его- это совсем другое, и более весомую причину краха “Мертвых душ” мы будем искать в той самой Италии, где Гоголь жил несколько лет, куда (почему и зачем?) рвалась его душа, и  в устройстве самой души Николая Васильевича.

Впрочем, обо всем по порядку.

Пушкин, бесспорно, сыграл огромную роль в жизни Н.Гоголя. Из авторской исповеди следует, что Гоголь долго колебался между литературой и другими профессиями. И лишь когда Пушкин, пораженный художественными достоинствами присланного его отрывка, взял с Гоголя слово написать большое сочинение, Гоголь решился стать писателем.

Уже первый биограф Гоголя, г-н Кулиш пишет, что “гибель Пушкина положила на жизни Гоголя резкую грань, после смерти Пушкина это был уж другой человек.          Пуля Дантеса погубила не одну, а сразу две славы русской словесности, эта пуля скосила Пушкина и дала Гоголю моральный шок, от которого он уже никогда не оправится”. До дня гибели Пушкина написаны все лучшие произведения Гоголя, после этого он только мучительно бьется над вторым томом “Мертвых душ”.

Вспомним, как Пушкина характеризовал сам Гоголь; “Пушкин! Какой прекрасный сон я видел в моей жизни!” Когда в Париж дошла печальная весть о кончине Пушкина, то Гоголь, убитый этим горем, говорил Александру Ивановичу Тургеневу, – “Ты знаешь, как я люблю свою мать. Но если бы я потерял даже ее, то так не мог бы быть огорчен, как теперь – Пушкин в этом мире не существует больше. ” Пушкин правит текст гоголевских “Арабесок”, он вычитывает корректуру “Миргорода”, пишет рецензии на “Вечера на хуторе близ Диканьки”, обсуждает с Гоголем сюжет “Женитьбы” и через Вяземского и Жуковского хлопочет о постановке “Ревизора”.

Конечно же, отсутствие друга и наставника в лице А.Пушкина фатальным образом сказалось на реализации второго тома “Мертвых душ”.  Свидетели отрывков из второго тома, зачитываемых Гоголем, тот же С.Аксаков, – были звездами совсем иной величины, нежели А.Пушкин, и вряд ли могли существенно  и качественно повлиять на творческий замысел автора. По переписке Н.Гоголя с тем же Аксаковым, мы знаем что известный специалист в ужении рыбы хвалил отдельные фрагменты второго тома, но ничего по существу Гоголю не подсказывал. Это способен был сделать лишь такой гений, как Пушкин.

По меткому выражению Анненкова “Работа над  вторым томом “Мертвых душ” стала для Гоголя той подвижнической кельей, в которой он бился и страдал до тех пор, пока его оттуда уже не вынесли бездыханным”.

И все же трагическая судьба второго тома, а значит и самой жизни Гоголя упирается не только в отсутствие друга -наставника. Но и в характер самого автора.

Своеобразный характер Гоголя, врачи, тщательно изучавшие его последние годы и пытающиеся разгадать загадку странной смерти физически здорового человека, определяли как своеобразные психологические путы, ограничивающие полет творческой мысли великого сатирика. Большинство специалистов сходились на том, что более всего Гоголь в жизни страдал не от отсутствия близкого наставника или друга, а от себя  самого, и ничего не хотел менять в себе, чтобы не быть самому себе в тягость.

Из доклада профессора  Н.Баженова “Болезнь и смерть Н.Гоголя”. (там же, М, 1902, см стр. 12, 14, 16, 24).

“Многое в характере Гоголя казалось необъяснимым и загадочным. Как например, совместить его постоянное стремление к нравственному совершенству с его гордыней? Вспомним и его броскую манеру одеваться, и насмешки над теми, кто одевался смешно и без вкуса, его религиозность и тайную нетерпимость к ближним, одним словом, бездну противоречия которую трудно совместить в одном человеке.

В биографии Гоголя встречаются логически странные, с трудом объяснимые факты, когда человек без всякой научной подготовки и научной степени искал кафедры всеобщей истории и с изумительным самонадеянием собирался на историческом поприще затмить “вялых профессоров” своего времени, как он о них презрительно отзывался.

Или странное и необъяснимое лукавство, он не брезговал грубой выдумкой о своих подвигах и в этом наивно сознавался сам, или загадочные инциденты с матерью, которую он оскорбительно обманывал, или его чрезвычайно странная поездка за границу, когда он быстро вернулся в Петербург и долго отмалчивался, избегая всяческого общения. Или его жестокость к семейству Аксакова. Или его экзальтированная страсть к розыгрышам, к одиночеству и перемене мест”.

Вердикт, выносимый профессором Н.Баженовым, в отношении дисгармоничного характера Гоголя суров, и неутешителен. Впрочем, следует сразу же сделать оговорку на то, что  во времена Н.Баженова, психологии как науки в России не существовало, не было понятия “акцентуации характера”, как крайней степени нормы, и весь терминологический инструментарий для описания личности, характера, особенностей познавательных процессов, способностей, интеллекта, – был взят из психиатрии. Классификационного подхода к неврозам не существовало, устойчивые поведенческие алгоритмы путали с кратковременными аффектами, и все описывалось языком медицины, к примеру, вместо того, чтобы говорить о “театральности” характера, использовали термин “истероид”, замкнутость личности именовали “шизоидностью”, подозрительность в сочетании с трусливостью и жестокостью отождествляли с “паранойей”, а слово “депрессия” носило широчайший спектр оттенков, от пониженного настроения до маниакально-депрессивного психоза, и в этих оттенках и градациях до прихода в психологическую науку Ганнушкина, Личко, Лурия, Леонтьева, Выготского, и других выдающихся ученых, на рубеже XIX – XX веков путались даже именитые специалисты.

Этот комментарий я сочла необходимым для того, чтобы предостеречь поклонников Гоголя без психологического образования от искушения добыть в архивах и изучить монографии психиатров В.Чижа и Н.Баженова. Эти труды следует читать с пониманием научной системы координат, которая им соответствовала на рубеже веков, а была она несовершенна на всех уровнях. Так же, как по словам Н.Баженова, писателя  Гоголя не могли спасти, потому что еще не владели методикой капельницы с физраствором, точно так же и описать его состояние не смогли достоверно потому, что в России не существовало психологии, а лишь невропатология и психиатрия, а инструментария этих наук явно не хватало для понимания “пограничных состояний” психики и “девиантностей” в структуре характера, не говоря уж о том, что вся эта терминология, заимствованная из психиатрии в психологию с легкой руки Чезаре Ломброзе, автора бестселлера  “Гениальность и помешательство”, звучит для уха рядового филолога просто оскорбительно.

Психиатрия для описания болезненных состояний плоха тем, что диагноз в ней – приговор, и нет ответа на вопрос, как найти выход, – это способна сделать лишь гуманистическая и гештальт- психология, но подобное видение человеческой личности появилось лишь в наши дни, спустя целое столетие после того как Н.Баженов и В.Чиж вынесли убийственный вердикт в отношении характера Н.Гоголя.

После этого “лирического отступления” обратимся вновь к медицинским трудам Н.Баженова и В.Чижа, помня, однако, о том, что сегодня их монографии следует переводить с языка психиатрии на язык психологии. Именно это мы и попытаемся сделать, дабы пролить свет на загадку последних дней Н.Гоголя, а главное, чтобы найти ответ на вопрос, как можно было его спасти, не только в физическом, но и в душевном плане, и при каких условиях замысел второго тома “Мертвых душ” мог увенчаться успехом.

Дисгармоничность характера Н.Гоголя – ключ к пониманию его творческого тупика. Ипохондрия Н.Гоголя болезненное состояние, зафиксированное даже его друзьями. Но ипохондрия Н.Гоголя, о которой так много сказано его биографами, с точки зрения психологии, никак не может быть объяснена и оправдана “слабой нервной системой” и “плохой наследственностью”, как это делают врачи В.Чиж и Н.Баженов. Мы  полагаем, что причина носит экзистенциальный характер. Но прежде чем разъяснить нашу мысль, приведем несколько цитат, подтверждающих сам факт хронических болезненных состояний самого жизнерадостного русского писателя.

Зиму 1843- 44 Гоголь проводи в Ницце в обществе А.Смирновой-Россет, Сологуба и Вильегорских. И он говорит Александре Смирновой-Россет “надоело сильно мое болезненное состояние, препятствующее всякой работе”.

12 ноября 1844 года он пишет Языкову “Постоянный упадок сил… после купания я чувствую себя получше”. А 2 сентября 1850 года он пишет матери “Бедная моя голова!” Доктора говорят, что ее надо оставить в покое. Вижу и знаю что работа при моем болезненном состоянии тяжела. Впадаю в ипохонрию.”.

И все это свидетельствует не о “сложности работы над замыслом второго тома Мертвых душ”, как любят говорить наши литературоведы, а об отсутствии сил для работы как таковой. Ипохондрия, то есть, поиск у себя несуществующих болезней, возникает не на фоне “сложного творческого замысла” а на фоне общего упадка сил.

Закономерен вопрос. Отчего бы Гоголю не бросить биться как рыба об лед с злосчастным жизнеописанием новых подвигов Чичикова, и не взяться за какой-то другой сюжет, более простой и увлекательный? Но Гоголь не может ничем увлечься. Идеи, уровня “Ревизора”, “Тараса Бульбы” и “Мертвых душ” ему не приходят в голову. И это при том, что он молод, ему еще нет сорока – должен наблюдаться расцвет во всех смыслах. А у него, напротив, – упадок. Откуда?! С чего бы?

Продолжение следует.

@ Анна Гаганова (Гранатова). 27.03.14

ЛИТЕРАТУРА

1. Николай Гоголь /Малое собрание сочинений. /СПб, “Азбука”, 2012, 828с.

2. Игорь Золотоуский. /Гоголь. сер ЖЗЛ, / М, “Мол Гвард”, 2007,  485с

3.В.Вересаев. /Как работал Гоголь/ изд второе, М,  “Мир”, 1934

4.С.Сергеев-Ценский /Гоголь уходит в ночь, повесть/ М, “Моск. товарищ. писателей, 1934

5.Е.Смирнова-Чикина/Гоголевский места в Подмосковье, /М, “Моск рабоч”, 1960

6.проф П.Водовозов./Николай Васильевич Гоголь, очерк жизни и творчества/ М, “Мол Гвард” , 1941

7. проф Н.Н.Баженов /Болезнь и смерть Гоголя/ публ. чтение на засед Моск общ невропатологов и психиатров, /М, типо-литография “Кушнеревъ и К”, 1902

8 проф В.Чиж/ Болезнь Н.В.Гоголя / М, типо-литография “Кушнеревъ и К”, 1904

9. Данте Алигьери /Божественная комедия.

Часть вторая

Творческий процесс требует огромных душевных затрат, и “эмоциональная подпитка” творческого процесса у Н.Гоголя отсутствует. И тут приходит на ум фраза русского писателя, которого в детстве,  в силу его хронической неуспеваемости, неумения ладить со сверстниками также обвиняли во всех мыслимых и немыслимых психологических отклонениях, и даже отчислили из Елецкой гимназии за дерзость  учителю (после того как учитель географии Розанов влепил ему двойку, маленький Миша назвал его “козлом”). Однако же, много работая над своим характером, этот писатель сумел найти ключи от человеческого счастья и прожить долгую  творческую  жизнь. Именно Михаилу Пришвину принадлежит фраза

“Высоко подняться может каждый разными способами. Но долго оставаться на высоте можно только сильным излучением любви“.

Пришвин сумел разобраться в таком феномене как любовь, понимая что это не охотничий трофей, который можно добыть одним выстрелом, а здание, которое следует строить всю жизнь. Для Гоголя же понятие “любовь” осталось “терра инкогнито”. В этом-то и его трагедия.

Из доклада Н.Баженова “Болезнь и смерть Н.Гоголя” (там же, см стр. 14).

“Есть еще одна сторона жизни, освещение которой было бы чрезвычайно интересно для установления основных черт  психологии или психопатологии Гоголя – а именно его отношение к женщинам. Это вообще психологическая реакция, весьма важная для характеристики личности и анализа душевной жизни. По отношению к Гоголю это было бы в особенности интересно, ибо если бы оказались достоверными смутные слухи до сих пор циркулирующие по этому поводу, то мы натолкнулись бы может быть на явные психопатические симптомы (!) Однако, встречаясь с людьми, которые помнили еще и знали Гоголя, я столкнулся с весьма противоречивыми указаниями на этот счет.

А вот профессор, врач В.Чиж, на этот счет даже не оставляет сомнений. Он также обращает внимание на то, что Н.Гоголь ни разу даже не пытался устроить свою семейную жизнь, и что женщины не только его не притягивали, но даже, напротив, пугали свой “инопланетностью” личности. Гоголь не понимал характера женщин, не представлял их в роли умных собеседниц (разве что – терпеливых слушательниц, льстиво восторгавшихся талантом сатирика, какими были жена Хомякова, А.Смирнова-Россет и юная А.Вильегорская). Отсюда и неспособность Н.Гоголя любить.

Вынося столь строгий вердикт профессор В.Чиж ссылается на публикацию в “Северном вестнике”, № 1, 1890г, где по его мнению аавтор сатьи г-жа Черницкая, не обладающая медицинским образованием “удивительно ошибочно истолковывает загадочное поведение Н.Гоголя”, а в действительности, по мнению В.Чиж, за образом жизни “вечного странника”, который ради творчества отказался даже от семьи, кроется страх к эмоциональной близости, т.е. неумение выстраивать душевно прочные, доверительные, теплые отношения с женщинами, “Гоголь страдал патологической организацией нервной системы, лишившей его способности любить”.

Цит по. В.Чиж. “Болезнь Н.В.Гоголя”. (М, типо-литография “Кушкеревъ и К” , 1904г,  см с 29)

“Гоголь не имел любовных увлечений, ни грубых ни идеальных. Это особенно важно, потому что этот симптом патологической организации психики оказал огромное влияние на его творчество. Гоголь не умел изображать любви, и любовь не играет роли в его произведениях, если не считать романтического увлечения Андрея в “Тарасе Бульбе”. В изображении такого эпизода Гоголь проявил все свое непонимание любви. Он ее описал совсем не так, как описывал явления ему близкие и понятные. Непонятная и неизвестная любовь могла ему казаться какой-то таинственной и чудной силой, способной понудить казака Андрея изменить казачеству и религии только для того, чтобы увидеть паночку, которую он несколько лет назад видел в Киеве. Во всех произведениях Гоголя мы более не встретим столь невозможного эпизода, как любовь Андрея.

Гоголь, не интересовавшийся женщинами вследствие своей врожденной ненормальности, знал их плохо, и изображал их гораздо слабее чем мужчин. Строго говоря, он не дал ни одного законченного изображения женщины, хотя он всегда с большим знанием рисовал мужчин. Я помню, как долго не мог понять, почему в произведениях Гоголя любовь не играет роли, почему лучшим его женским образом была старуха Коробочка, почему он нам не дал художественных образов девушек. Ведь Улинька это не образ! Если бы и были сомнения насчет того знал ли Гоголь женское сердце и наблюдал ли он со своей громадной проницательностью девушек, ТО УЛИНЬКА ДОЛЖНА БЫЛА БЫ НАС УБЕДИТЬ, ЧТО ГОГОЛЬ СТРАДАЛ ПАТОЛОГИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИЕЙ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ ЛИШИВШЕЙ ЕГО СПОСОБНОСТИ ЛЮБИТЬ”.

К этому, следует добавить и то,  что Н.Гоголь не только  не способен любить женщину. он не понимает глубинной женской природы, и женского характера. Более того, он ненавидит женщин.

Иначе как еще объяснить, что в его юношеском сочинении-  “Диканьке” женщины преимущественно оказываются “ведьмами” (т.е. по-Гоголю, существами, обладающими властью над мужчинами, губящими ради своих прихотей мужчин). Прекрасные колдуньи, русалки, ведьмы наводят своей мистической силой на мужчин такой страх, что у казаков возникает вполне закономерная, с психологической стороны реакция – агрессия, это обратная сторона страха. Женщина у Гоголя ассоциируется с кошкой- оборотнем. Своей знакомой А.Смирновой-Россет уже зрелый Гоголь расскажет как в далеком детстве он оказался один дома, наступила ночь и “вдруг раздалось мяукание кошки… никогда не забуду как она шла, и мягкие лапы постукивали о половицы когтями… глаза искрились недобрым светом…” Эта детская истерика закончилась тем что в страхе маленький Никоша утопил напугавшую его ночью кошку, “и стало еще страшнее… казалось, я утопил человека… плач перешел в рыдания” (см. И.Золотоусский, “Гоголь” ср ЖЗЛ, М, 2007, см стр. 27) Эта истерика прекратилась только от побоев отца, отхлеставшего Никошу ремнем, но образ ночной кошки-ведьмы перейдет в его творчество.

из  рассказа “Ночь накануне Ивана Купалы”

“… Глядь, вместо кошки старуха, с лицом, сморщившимся, как печеное яблоко, вся согнутая в дугу; нос с подбородком словно щипцы, которыми щелкают орехи. “Славная красавица!” — подумал Петро, и мурашки пошли по спине его.”

В страхе перед “оборотнической” женской природой (как полагает Гоголь) нарастает и его агрессия, и его мистические герои способы дойти до ненависти к женщине. Это проекция чувств и самого автора, тайно ненавидящего женщин. Это важно понять и зафиксировать в памяти.

из  рассказа “Ночь накануне Ивана Купалы”

“Это было ввечеру, как раз накануне Купала. Петро в беспамятстве лежал на лавке и не примечал вовсе новой гостьи. Вдруг весь задрожал, как на плахе; волосы поднялись горою… “Вспомнил, вспомнил!” — закричал он в страшном веселье и, размахнувши топор, пустил им со всей силы в ведьму. Топор на два вершка вбежал в дубовую дверь”

Итак, мистифицированные женские образы Н.Гоголя, – ключ к загадке его творческих взлетов и падений.

Не только по мнению профессора В.Чиж, но и некоторых литературоведов, (В.Вересаев, П.Водовозов, И.Золотоусский) лучшим женским характером - объемным, узнаваемым, художественно завершенным, эмоционально выпуклым, реалистичным у Гоголя является “дубиноголовая” скряга-помещица Коробочка Настасья Петровна. Но что это за образ! Позвольте цитату.

цит по В.Вересаев “Как работал Гоголь” (там же,  см стр. 58)

“Коробочка обладает своей, характерной речью. Это речь тупицы, которая твердит одно и то же, потому что нет доступа никакой мысли, она не может понять того, что ей толкуют. Это язык непроходимого тупоумия”

Справедливости ради, дадим  слово самой Коробочке

цит. по Н.Гоголь “Мертвые души”.

Первое впечатление о Коробочке – что она скряга, хозяйственность которой переходит в вещизм, мелочность, скупость, алчность. Коробочка, бросившая заботиться о своем внешнем виде, живущая в доме, где бой настенных часов напоминает шипение змей, и набивающая сундуки всяким барахлом, по -Гоголю,  “хламом”.

“Минуту спустя вошла хозяйка женщина пожилых лет, в каком-то спальном чепце, надетом наскоро, с фланелью на шее, одна из тех матушек, небольших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки и держат голову несколько набок, а между тем набирают понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки, размещенные по ящикам комодом. В один мешочек отбирают всё целковики, в другой полтиннички, в третий четвертачки, хотя с виду и кажется, будто бы в комоде ничего нет, кроме белья, да ночных кофточек, да нитяных моточков, да распоротого салопа (…) И салопу суждено пролежать долго в распоротом виде, а потом достаться по духовному завещанию племяннице внучатной сестры вместе со всяким другим хламом. (…)

… шум походил на то, как бы вся комната наполнилась змеями; но, взглянувши вверх, он успокоился, ибо смекнул, что стенным часам пришла охота бить. За шипеньем тотчас же последовало хрипенье, и наконец, понатужась всеми силами, они пробили два часа таким звуком, как бы кто колотил палкой по разбитому горшку, после чего маятник пошел опять покойно щелкать направо и налево. (…)

Нежданного гостя Чичикова помещица приветствует иронично-уважительно: ” Эх, отец мой, да у тебя-то, как у борова, вся спина и бок в грязи! Где так изволил засалиться?”. Хозяйство Коробочки Чичиков описывает с соответствующей иронией, достигающей апогея в образе чучела, на которое надет чепец самой хозяйки.

Узенький дворик весь был наполнен птицами и всякой домашней тварью. Индейкам и курам не было числа; промеж них расхаживал петух мерными шагами, потряхивая гребнем и поворачивая голову набок, как будто к чему-то прислушиваясь; свинья с семейством очутилась тут же; тут же, разгребая кучу сора, съела она мимоходом цыпленка и, не замечая этого, продолжала уписывать арбузные корки своим порядком. (…)  По огороду были разбросаны кое-где яблони и другие фруктовые деревья, накрытые сетями для защиты от сорок и воробьев, из которых последние целыми косвенными тучами переносились с одного места на другое. Для этой же самой причины водружено было несколько чучел на длинных шестах, с растопыренными руками; на одном из них надет был чепец самой хозяйки.

Уже в начале разговора с Коробочкой сразу же обнаруживается ее жадность и скупость, ее жалобу на налоги за крепостных Чичиков немедленно оборачивает на пользу себе, но тут проявляется тупоумие, несообразительность Коробочки. Именно поэтому “«Ну, баба, кажется, крепколобая!» — подумал про себя Чичиков.”

- Народ мертвый, а плати, как за живого. На прошлой неделе сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал.

- Разве у вас был пожар, матушка?

- Бог приберег от такой беды, пожар бы еще хуже; сам сгорел, отец мой. Внутри у него как-то загорелось, чересчур выпил, только синий огонек пошел от него, весь истлел, истлел и почернел, как уголь, а такой был преискусный кузнец! и теперь мне выехать не на чем: некому лошадей подковать.

- На все воля божья, матушка! … Уступите-ка их мне, Настасья Петровна?

- Кого, батюшка?

- Да вот этих-то всех, что умерли.

- Да как же уступить их?

- Да так просто. Или, пожалуй, продайте. Я вам за них дам деньги.

- Да как же? Я, право, в толк-то не возьму. Нешто хочешь ты их откапывать из земли?

Тупоумие Коробочки переходит в скупость. Более всего она боится “понести убытку”, продешевить в этой невиданной сделке. «Эк ее, дубинноголовая какая! — сказал про себя Чичиков, уже начиная выходить из терпения. — Пойди ты сладь с нею! в пот бросила, проклятая старуха!». Уговоры Чичикова на Коробочку не действуют до тех пор, пока он не пообещал вслед за покупкой мертвых душ организовать ей покупку меда, пеньки и других товаров.

- Право, я боюсь на первых-то порах, чтобы как-нибудь не понести убытку. Может быть, ты, отец мой, меня обманываешь, а они того… они больше как-нибудь стоят. (…) мое такое неопытное вдовье дело! лучше ж я маненько повременю, авось понаедут купцы, да примерюсь к ценам.

- Страм, страм, матушка! просто страм! Ну что вы это говорите, подумайте сами! Кто же станет покупать их? Ну какое употребление он может из них сделать ?

- А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся… — возразила старуха, да и не кончила речи, открыта рот и смотрела на него почти со страхом, желая знать, что он на это скажет.

- Мертвые в хозяйстве! Эк куда хватили! Воробьев разве пугать по ночам в вашем огороде, что ли?

- С нами крестная сила! Какие ты страсти говоришь! — проговорила старуха, крестясь.

- Куда ж еще вы их хотели пристроить? Да, впрочем, ведь кости и могилы — все вам остается, перевод только на бумаге. Ну, так что же? Как же? отвечайте по крайней мере.

Старуха вновь задумалась.

- Право, я все не приберу, как мне быть; лучше я вам пеньку продам.

Благодаря хитрости и гибкости в поведении Чичикова, купчая все же совершается. Коробочка, в свою очередь, лелеет надежды, в отношении покупок пеньки и птичьего пера. желая “задобрить гостя” она угощает его пресным пирогом с яйцом. При всем этикете и вежливости, Коробочка и Чичиков думают только о том, как бы повыгоднее “использовать” друг друга.  И тут хозяйственная Коробочка, пронырливо заглянувшая в шкатулку своего гостя,  упрашивает Чичикова подарить ей лист гербовой бумаги. И для чего! Для написания судебных жалоб. Иными словами, к ее образу тупоумия и жадности добавляется еще и сутяжничество.

- Ахти, сколько у тебя тут гербовой бумаги! — продолжала она заглянувши к нему в шкатулку. И в самом деле, гербовой бумаги было там немало. — Хоть бы мне листок подарил! а у меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не на чем.

Чичиков объяснил ей, что эта бумага не такого рода, что она назначена для совершения крепостей, а не для просьб. Впрочем, чтобы успокоить ее, он дал ей какой-то лист в рубль ценою.

В литературоведческой среде принято говорить о “чсловечности” и даже “душевности” ( в противовес Коробочке) образа Пульхерии Ивановны из  “Старосветских помещиков”, тем более что над этой миргородской повестью “слезы умиления” проливал сам Пушкин. Однако, приглядимся к этой помещице повнимательнее, и неожиданно обнаружим в ней и в ее хозяйстве черты… хорошо знакомой нам Коробочки!

цит. по Н.Гоголь,   “Старосветские помещики”.

“Комната Пульхерии Ивановны была вся уставлена сундуками, ящиками, ящичками и сундучочками. Множество узелков и мешков с семенами, цветочными, огородными, арбузными, висело по стенам. Множество клубков с разноцветною шерстью, лоскутков старинных платьев, шитых за полстолетие, были укладены по углам в сундучках и между сундучками. Пульхерия Ивановна была большая хозяйка и собирала все, хотя иногда сама не знала, на что оно потом употребится.”

Вся жизнь этой помещицы (у Гоголя 55 летняя женщина именуется словом “старуха”) сера и невзрачна, как и она сама, и как ее любимая серенькая кошка. (“У Пульхерии Ивановны была серенькая кошечка, которая всегда почти лежала, свернувшись клубком, у ее ног”.)

И умирая, Пульхерия Ивановна завещает: “. Платье наденьте на меня серенькое — то, что с небольшими цветочками по коричневому полю. Атласного платья, что с малиновыми полосками, не надевайте на меня: мертвой уже не нужно платье. На что оно ей? А вам оно пригодится: из него сошьете себе парадный халат на случай, когда приедут гости…” Эта реплика напоминает про салоп Коробочки, не так ли?

Никаких культурных, высокоинтеллектуальных разговоров Пульхерия Ивановна не ведет, и вести не умеет. Три четверти текста “Старосветских помещиков” посвящено подробному описанию застолий, в насыщении желудков нехитрыми провинциальными разносолами проходит жизнь образцовой пары Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны. И все их разговоры вращаются вокруг кухни. Ритуал совместного обеда для этой безмерно любящей друг друга, как нас уверяют литературные критики, четы,  – альфа и омега всего. Но способны ли люди, возводящие процесс поглощения пищи в особый культ, к самой любви? Ведь любовь – понятие духовное.

цит. по Н.Гоголь,   “Старосветские помещики”.

“Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать. Как только занималась заря (они всегда вставали рано) и как только двери заводили свой разноголосый концерт, они уже сидели за столиком и пили кофею (…)

Афанасий Иванович возвращался в покои и говорил, приблизившись к Пульхерии Ивановне:

— А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего нибудь?

— Чего же бы теперь, Афанасий Иванович, закусить? разве коржиков с салом, или пирожков с маком, или, может быть, рыжиков соленых?

— Пожалуй, хоть и рыжиков или пирожков, — отвечал Афанасий Иванович, и на столе вдруг являлась скатерть с пирожками и рыжиками.

За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными сушеными рыбками и прочим. Обедать садились в двенадцать часов. Кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшочков с замазанными крышками, чтобы не могло выдохнуться какое нибудь аппетитное изделие старинной вкусной кухни. За обедом обыкновенно шел разговор о предметах, самых близких к обеду”

Впрочем, сам Н.Гоголь в этой повести ставит риторической вопрос “Что же сильнее над нами: страсть или привычка?”. Испытывая “жалость” к своим персонажам, (“душа моя полна еще до сих пор жалости”), Гоголь тем не менее, возвеличивает эту банальную “привычку”, ставит ее над “страстью”. И тем самым разоблачает самого себя.

Подлинная трагедия Гоголя была в том, что он не имел представления о любви как сильнейшей страсти, охватыающей человека и способной изменить его мировоззрение, поступки и даже характер. Гоголь никогда не любил сам и не понимал, как это чувство возникает у других людей. И совершенно недоступна для интеллекта Гоголя становится любовь мужчины к женщине.

Это ключ к пониманию его творчества, и ключ к загадке несостоявшегося второго тома “Мертвых душ”.

В силу своей природной неспособности понять природу любви и личность женщины, Гоголю хорошо удаются лишь старухи да комичные, гиперболизированные персонажи, – великолепные для сценической драмы и совершенно не пригодные для реалистического романа, которым были “Мертвые души” В реальности ни одна женщина не способна вести себя так как влюбленная невеста Агафья Тихоновна из “Женитьбы” и “кидать жребий”.

цит по Н.Гоголь. “Женитьба”.

Агафья Тихоновна. Право,  такое затруднение — выбор! Если  бы еще один,два человека, а  то  четыре.  Как  хочешь, так и выбирай.  Никанор  Иванович недурен, хотя, конечно, худощав; Иван Кузьмич тоже недурен. Да если  сказать правду. Иван Павлович тоже хоть и толст, а  ведь очень видный мужчина. Прошу покорно, как тут быть? Балтазар Балтазарыч опять мужчина с достоинствами. Уж как трудно решиться, так просто рассказать нельзя, как  трудно! Если бы губы Никанора   Ивановича  да  приставить  к  носу  Ивана  Кузьмина,   да   взять сколько-нибудь  развязности,  какая  у  Балтазара Балтазарыча,  да, пожалуй, прибавить к  этому  еще дородности Ивана Павловича  — я бы тогда  тотчас  же решилась. А теперь  поди подумай! просто голова даже стала  болеть. Я думаю, лучше всего кинуть жребий. Положиться во всем на волю божию: кто выкинется, тот и  муж. Напишу их всех на бумажках, сверну в  трубочки, да и пусть будет что будет. (Подходит к столику, вынимает оттуда ножницы и бумагу, нарезывает билетики  и  скатывает,  продолжая  говорить.)  Такое  несчастное  положение девицы,  особливо еще влюбленной. Из  мужчин никто  не войдет  в это, и даже просто  не хотят  понять  этого.  Вот они  все,  уж готовы! остается  только положить их в ридикуль, зажмурить глаза, да и пусть будет что будет. (Кладет билетики в  ридикулъ и мешает их рукою.) Страшно…

Но сценическая комедия с гиперболизированными, “плакатными”, графически изображенными характерами это отнюдь не роман – произведение о глубинах человеческой души со всеми ее полутонами и оттенками. Отчего же великий Гоголь оказывается не в состоянии понять природу любви и характер женщины, можно лишь догадываться.

Виной ли тому воспитание, образец грубых мужицких отношений на украинском хуторе, или же “врожденный дефект нервной системы”, как утверждают В.Чиж и Н.Баженов, но факт остается фактом; у гениального писателя Гоголя женские образы подразделяются на “старух” и “ведьм”, причем ведьмы могут быть молодыми и красивыми, они очаровывают добрых хлопцев, как Диканьковские русалки, или же “в возрасте” как сорокалетняя Солоха, которая ловко и умело обходилась со всеми хуторскими мужиками, от дьяка до Чуба, потчуя их жирными варениками и задорными прибаутками, но реальных женских характеров, рядом с которыми можно было бы поставить слово “любовь” у Гоголя нет.

Иногда, правда у Гоголя мы видим описание влюбленности, но и в этом краткосрочном чувстве, у Гоголя идет преимущественно описание внешней красоты без раскрытия женской души, никакого глубинного психологического портрета мы не найдем,  а только фольклорную сказовость, стереотипные и повторяющиеся народные архетипы  и мистику.

При этом, “фольклорные” женщины у Н.Гоголя откровенно грубы и вульгарны, сколь бы забавными не казались нам их выходки и реплики.

Из “Сорочинской ярмарки”;

“Треск отборных слов посыпался дождем на голову разгульного парубка

- Чтоб ты подавился, негодный бурлак! Чтоб твоего отца горшком в голову стукнуло! Чтоб он подскользнулся на льду, антихрист проклятый! Чтоб ему на том свете черт бороду обжег!

– Вишь, как ругается! — сказал парубок, вытаращив на нее глаза, как будто озадаченный таким сильным залпом неожиданных приветствий, — и язык у нее, у столетней ведьмы, не заболит выговорить эти слова., -  Столетней! — подхватила пожилая красавица. — Нечестивец! поди, умойся наперед! Сорванец негодный! (….) Дородная щеголиха вскипела гневом…”

Вот лихие хуторские  казачки из “Ночи перед Рождеством”, привыкшие воздействовать на мужчин не только бойким языком но и руками. Эти “высокие отношения” конечно, вызывают улыбку, но в каждой шутке есть и глубокая грустная истина…

” – Покажите мне сейчас, слышите, покажите сей же час мешок ваш!

- Тебе какое дело? — сказал ткач, — мы наколядовали, а не ты.

-  Нет, ты мне покажешь, негодный пьяница! — вскричала жена, ударив высокого кума кулаком в подбородок и продираясь к мешку. (…). Проворно хватила кочергою мужа по рукам, ткача по спине и уже стояла возле мешка.

-  Что мы допустили ее? — сказал ткач, очнувшись.

- Э, что мы допустили! а отчего ты допустил? — сказал хладнокровно кум.

- У вас кочерга, видно, железная! — сказал после небольшого молчания ткач, почесывая спину. — Моя жинка купила прошлый год на ярмарке кочергу, дала пивкопы, – та ничего… не больно.

Если хуторские  бабы запросто бьют своих мужей по рукам кочергами, и воспринимают их заслуги как собственные подвиги, то и казаки женам платят той же монетой, не желая “опускаться” в общении до уровня бабы, ее  просьб и требований. Из рассказа “Грамота”.

“– Ладно! — провизжала одна из ведьм, которую дед почел за старшую над всеми потому, что личина у ней была чуть ли не красивее всех. — Шапку отдадим тебе, только не прежде, пока сыграешь с нами три раза в дурня!

Что прикажешь делать? Козаку сесть с бабами в дурня! Дед отпираться, отпираться, наконец сел. Принесли карты, замасленные, какими только у нас поповны гадают про женихов.

– Слушай же! — залаяла ведьма в другой раз, — если хоть раз выиграешь — твоя шапка; когда же все три раза останешься дурнем, то не прогневайся — не только шапки, может, и света более не увидишь!
– Сдавай, сдавай, хрычовка! что будет, то будет. (…)”

И даже прекрасная Оксана из “Ночи перед Рождеством” ведет себя весьма решительно и грубо, как баба, а не как женщина. При этом все ее  достоинства и преимущества оказываются чисто внешними, это не интеллект, не культура, не сила воли и характера, а просто ленты, золотые галуны и.т.п. Мечты Оксаны приземлены – черевички как у царицы, с той лишь разницей, что в этих черевичках Оксане не придется управлять государством.

“Да, парубки, вам ли чета я? Вы поглядите на меня, — продолжала хорошенькая кокетка, — как я плавно выступаю; у меня сорочка шита красным шелком. А какие ленты на голове! Вам век не увидать богаче галуна! Все это накупил мне отец мой для того, чтобы на мне женился самый лучший молодец на свете!” И, усмехнувшись, поворотилась она в другую сторону и увидела кузнеца…

– Зачем ты пришел сюда? — Так начала говорить Оксана. — Разве хочется, чтобы выгнала за дверь лопатою? (…)”

Образ ведьмы- Солохи из той же “Ночи перед Рождеством” заслуживает отдельного комментария. Прозвища “ведьма” она заслужила лишь потому что “к чести ее сказать, она умела искусно обходиться с мужиками. Ни одному из них и в ум не приходило, что у него есть соперник. Шел ли набожный мужик, или дворянин, как называют себя козаки, одетый в кобеняк с видлогою, в воскресенье в церковь или, если дурная погода, в шинок, — как не зайти к Солохе, не поесть жирных с сметаною вареников и не поболтать в теплой избе с говорливой и угодливой хозяйкой…”

Для понимания Гоголевских сюжетов важно увидеть, на какой доминанте сконструирован узел конфликта. Показателен сюжетный узел “Ночи перед Рождеством”. Это, оказывается, просто материальные притязания, борьба между двумя женщинами – Оксаной и Солохой за имущество вдовца Чуба, за право управлять этим имуществом и быть хозяйкой над хатой Чуба и над ним самим. Стараясь завоевать Чуба вместе с его хозяйством, Солоха даже становится на пути ее собственного сына, Вакулы. Вот вам и приоритетность ценнностей по-Гоголю, материальный достаток, хата, огород и другое хозяйство, выше человеческих чувств, общности духовных интересов. Это типично фольклорная система личностных ценностей (в отличие от сакрально-древнерусской и философско-романной). Но в том-то и проблема, что понятие “любви” – категория духовная!

“Солоха была приветливее всего с козаком Чубом. Чуб был вдов; восемь скирд хлеба всегда стояли перед его хатою. Две пары дюжих волов всякий раз высовывали свои головы из плетеного сарая на улицу и мычали, когда завидывали шедшую куму — корову, или дядю — толстого быка. В сундуках у Чуба водилось много полотна, жупанов и старинных кунтушей с золотыми галунами: покойная жена его была щеголиха. В огороде, кроме маку, капусты, подсолнечников, засевалось еще каждый год две нивы табаку. Все это Солоха находила не лишним присоединить к своему хозяйству, заранее размышляя о том, какой оно примет порядок, когда перейдет в ее руки, и удвоивала благосклонность к старому Чубу. А чтобы каким-нибудь образом сын ее Вакула не подъехал к его дочери и не успел прибрать всего себе, и тогда бы наверно не допустил ее мешаться ни во что, она прибегнула к обыкновенному средству всех сорокалетних кумушек: ссорить как можно чаще Чуба с кузнецом Эти самые хитрости и сметливость ее были виною, что кое-где начали поговаривать старухи, особливо когда выпивали где-нибудь на веселой сходке лишнее, что Солоха точно ведьма;”

Мы подошли к главному выводу, неспособности Н.Гоголя создать образ влюбленной женщины и сюжет, построенный на любви. (Речь идет о глубоком чувстве, в котором есть диалог и взаимодействие мужского и женского характеров, а не о легкой влюбленности и завоевании женщины как охотничьего трофея!).

Для понимания краха замысла второго тома “Мертвых душ” это крайне важно.  ”Мертвые души”, роман по форме (а значит, требующий и романного сюжета, т.е., в энциклопедической формулировке. это “история личности в драматических обстоятельствах”), самим Н.Гоголем назван “поэмой”. Помнится со школьной скамьи вопрос из экзаменационных билетов,  отчего классический с жанровой точки зрения роман надо назвать поэмой?

Версии ответа нам помнится, предлагались такими, как приведенный мной ниже цитаты. (см. советскую критику).

“Уже в 1836 году в письме Жуковскому Гоголь называет «Мёртвые души» поэмой. Широта и насыщенность произведения лирическими элементами, позволяющими писателю выявить отношение к изображаемому, и внушили Гоголю мысль назвать “Мёртвые души» поэмой”,

“Поэма – это произведение о значительных явлениях в государстве или в жизни. Она подразумевает историчность и героичность содержания, легендарность, патетичность. Сам автор определил жанр своего произведения как поэму, подчеркивая таким образом равноправие эпического и лирического начал в «Мертвых душах».

“Эпическая и лирическая части отличаются по целям, которые автор ставит. Задача эпической части — показать «хотя с одного боку Русь». Основным средством изображения русской жизни в поэме становится деталь. С ее помощью Гоголь показывает типичность губернского города, который «не уступал другим губернским городам», пейзаж, представляющий «виды известные». Такие приемы указывают на реалистический метод создания произведения.”

“Гоголь задумал «Мертвые души» как поэму историческую. С большой последовательностью он отнес время действия первого тома, по меньшей мере, лет на двадцать назад, к середине царствования Александра Первого, к эпохе после Отечественной войны 1812 года. нельзя было назвать «Мертвые души» ничем иным, как поэмою. Потому что само название выдает свою лиро-эпическую сущность; душа – понятие поэтическое. Жанр «Мертвых душ» стал своеобразной формой возведения повседневного жизненного материала до уровня поэтического обобщения. Принципы художественной типизации, используемые Гоголем, создают идейно-философскую ситуацию, когда действительность осознается исключительно в контексте глобальной этической доктрины”

Впрочем, довольно цитировать эти нелепицы, обладающие уймой противоречий! Да, в школьные  годы нас заставляли (!) именно так и объяснять жанр гоголевских “Мертвых душ”, и мы с трудом вызубривали эти формулировки, не понимая их сути. Согласитесь. что подобное “объяснение” лишь наводит тень на плетень. В нем слишком много базовых жанровых ошибок.

Поэма – это жанр лирики а не героического эпоса. Эпос – это не поэма, а лишь масштабное произведение, основанное на мифологизированном средневековом сознании (а не натуралистическом) и фольклорно-мифологизированных архетипах героев. Примерами эпоса можно назвать “Сагу о Нибелунгах” и “Калевалу”, отметим, карело-финский эпос переведен на русский язык ритмизированной прозой.

Эпос обычно противопоставляют реалистичному жанру и в эпосе поэтическом не может быть приема типизации, характерного для реализма, если мы говорим о произведениях. относящихся не к медиевисткой словесности, а к “новому времени”.

“Широта и охват изображаемых элементов” свидетельствует скорее об “историческом романе”, но никак не о поэме. Разве есть в “Руслане и Людмиле” широта социальной жизни?

Типизация- это художественный прием, противопоставленный приему мифологизации,  одно с другим не смешивается, и Гоголь, безусловно работал как реалист, создающий типажей. Мифические герои обладают сказочным, стереотипным выдуманным образом, восходящим либо к сказочно-былинному фольклору либо к библейским легендам, герои же типические имеют своих реальных прототипов.

“Героичность и легендарность” содержания, -  это штампы, взятые из  соцреализма,  к подлинной поэтике отношения не имеют. Разве в поэме “Дон Жуан” Цветаевой есть героизм, а в поэме “Разгневанный Вакх” Майкова, действие которой перенесено в “трактир с названием “Звезда”  – легендарность содержания, а не ирония?  “Лиричность” романа “Мертвые души” при их явной ироничности и сарказме тоже весьма сомнительна. Ну и так далее.

Так почему же Гоголь все-таки назвал “Мертвые души” поэмой?

Ответ прост, если вспомнить замысел “Мертвых душ”. Нужно высунуть нос за пределы советской критики и русской словесности. И вспомнить, почему и зачем Гоголь поехал в Италию и столь долгое время жил в этой стране. Зачем же Гоголь, любящий Россию и пишущий роман о России поехал работать над “Мертвыми душами” в Рим?

Страсть к Италии у Гоголя, в которой он подолгу находился с 1836 по 1848гг, перекликается с тем, что Гоголь собирался во втором томе создать образы “позитивных” помещиков. Эти образы ему не удавались, и он, десять лет бился как рыба об лед, пытаясь создать все-таки “позитив”. Зачем ему это было нужно? Почему именно “позитив”, ведь в несвойственной для желчного сатирика  манере жизнеутверждающего письма автору приходилось “ломать” себя, перешагивать через собственное мастерство сатирика и все же браться за невозможное. Раз за разом ироничный до кончиков ногтей Гоголь словно лошадь закусившая удила, создавал образы, которые отторгала его сущность, его собственная душа. Откуда же эта упертость?

Кто продиктовал, кто обязал Гоголя работать в таком “узком коридоре” творческого замысла?

Ответ кажется невероятным; итальянский поэт Данте Алигьери.

Именно это имя объясняет, почему Н.Гоголь назвал “Мертвые души” поэмой, почему он так долго жил в Италии, и наконец, почему и зачем он так упрямо создавал образы положительных героев.

Если тему и сюжет “Мертвых душ” Гоголю подсказал Пушкин, то композиционной основой “Мертвых душ” стала “Божественная комедия” Данте.

“Божественная комедия” – бессмертное произведение флорентийского поэта и мыслителя, общественного деятеля и философа рубежа XШ – XIV веков, который является таким же основоположником итальянского языка как Пушкин – русского литературного.

В “Божественной комедии”, над созданием которой автор работал 15 лет, Данте раскрывает всю средневековую онтологию, именно поэтому его поэма “божественна”, как это заметил Бокаччо. Философские категории Данте сращивает с категориями этическими, живописую круги “ада” и “рая”, и насыщая эти мистические картины образами реальных персонажей, героев своего времени и веков минувших, чьи души, по мнению автора должны  томиться в адском пекле или же летать в раю.

И не случайно в названии романа Гоголя подчеркивается слово “душа”,  – так же как и Данте в картине “ада” , Гоголь старается изобразить души мертвые, и затем противопоставить им души живые. Поскольку Данте Алигьери был по своему вероисповеданию католиком, то в его “Божественной комедии” присутствует чистилище, и, соответственно, само произведение разделено на три цикла песен, ад, чистилище и рай. Автобиографичный герой Данте начинает свой путь в загробном мир начиная с ада, и через чистилище движется в рай.

Примерно так же в композиционном плане задумывал сюжет “Мертвых душ” и Н.Гоголь, ведь кроме неудавшегося второго тома  был задуман еще и третий. Но неудача постигла автора уже на втором томе, аллегорией которого было чистилище, вторая часть “Божественной комедии” Данте.

Весьма странно, что исследователи творчества Гоголя, пытаясь найти объяснение жанру “поэмы” гоголевских “Мертвых душ”, ищут аналогии то с “Иллиадой” Гомера, то с “Одиссей”, (напр. И.Золотоусский “Гоголь. ЖЗЛ см с 218) то с героическим эпосом, хотя прямые аналогии здесь провести невозможно.

Выходит, что наша публикация, рассматривающая творчество Гоголя через призму творчества Данте,  обладает новизной. Впрочем, интерес  Гоголя к “Божественной комедии” никогда не был тайной, в отличие от врачебного диагноза его нервной болезни, имеющего в архиве гриф “только для специалистов”! Но о том, как Гоголь падал в обмороки и морил себя голодом, мы знаем почти все, а про то, как он изучал творчество Данте Алигьери – почти ничего!

Между тем, параллель “Мертвые души”- “Божественная комедия” способна дать ответ на вопрос, почему роман о похождении Чичикова стал для его автора смыслом жизни. “Божественная комедия”, (равно как и “Фауст” Гете) носила глубоко экзистенциальный характер. И в этом контексте совсем иначе воспринимаешь письмо Н.Гоголя к другу А.Данилевскому в мае 1842г, когда вышли из печати “Мертвые души”. Гоголь писал; “Мертвые души – преддверие, немного бледное той великой поэм, которая строится во мне и разрешит наконец загадку моего существования“.

Итак, это не просто роман-поэма об истории крепостнической России, как вдалбливали нам советские критики, – перед нами  роман-поэма  Гоголя о самом себе, о своей сущности, о смысле человеческой жизни, об устройстве вселенной и о соотношении в ней божественного и человеческого, о том что есть человеческая душа и человеческая личность, что есть добро и что есть зло. Именно такова проблематика “Божественной комедии” Данте.

Именно так задумывал Гоголь “Мертвые души”. А то что у него получился на деле “социально- исторический роман” – совсем другой разговор. Но замысел Гоголя был глубоко онтологическим и экзистенциальным.

Увы, озадачившись темой борьбы добра и зла, Гоголь сумел живописать лишь картину “ада”, и мог бы эпиграфом к “Мертвым душам”поставить известное изречение Данте “оставь надежду, всяк сюда входящий”.

Ответ на вопрос, почему Гоголю не удалось создать “чистилище” и “рай”, достаточно прост, если вспомнить у Данте самих героев “ада”, “чистилища” и “рая”, и вспомнить творчество Гоголя. Помните, у Данте главный герой “Божественной комедии” проходит по аду, и через круги падших душ (ростовщиков, мошенников, торговцев) его ведет проводник. поэт Вергилий.

Но когда герой “Божественной комедии” приходит в рай,  у него уже другой проводник, вернее проводница. Трудно забыть ее имя.

Ее звали Беатриче Портинари.

Данте, будучи девятилетним ребенком увидел на майском празднике восьмилетнюю девочку по имени Беатриче. (блаженная)  И… влюбился в нее. Как выяснилось, на всю жизнь. А девять лет спустя он увидел ее уже замужней женщиной. Беатриче становится на всю жизнь «владычицей его помыслов», прекрасным символом того нравственно поднимающего чувства, которое он продолжал лелеять в её образе, когда Беатриче уже умерла а сам он вступил в один из браков по политическому расчёту, какие в то время были приняты. Образ Беатриче оказал огромное влияние на развитие темы платонической любви в европейской поэзии.

Итак, начни; скажи, куда стремится

Твоя душа, и отстрани испуг: (…)

Я видел — в этой глуби сокровенной

Любовь как в книгу некую сплела

То, что разлистано по всей вселенной:

Суть и случайность, связь их и дела,

Именно своей прекрасной возлюбленной – Беатриче мыслитель Данте посвящает Божественную комедию, и сюжетно строит ее таким образом: герой проходит все круги ада с единственной целью, встретиться и соединиться с душой своей возлюбленной- Беатриче.

О, что за трепет душу мне объял,

Когда я обернулся к Беатриче

И ничего не видел, хоть стоял

Вблизи нее и в мире всех величий!

Любовь – ведущая сила и движитель сюжета  “Божественной комедии”, и ради возвышенной, неземной любви к Беатриче и к ее душе, разворачивается все ее действие. Беатриче это не красивая женщина, а прекрасная душа, и она становится проводницей души героя “божественной комедии” из чистилища в рай. И, обращаясь к любимой, поэт восклицает “О Беатриче, милый, нежный вождь!”

А теперь вспомним женские образы у Гоголя.

Подведем итоги.

Если про мир “ада” Гоголь знал почти все, то про рай- мир любви он не знал почти ничего. И потому не смог создать своей версии “чистилища” и “рая” на сюжете “Мертвых душ”.

Провал второго тома “Мертвых душ” следует связать не с соцреалистическим представлением об “отсутствии прототипов” а с фольклорно- архетипичным мировоззрением Гоголя, а самое главное, – с неспособностью Гоголя любить.

У Гоголя никогда не было Музы, своей Беатриче, то есть того движителя ради которого он сам или его герой способен был бы пройти все круги ада на пути в рай. Скупка Чичиковым  крестьянских “мертвых душ” ради мифической женитьбы – это не “Божественная комедия”, а, скорее, трагедия, – душевное банкротство!

После создания “ада”, насыщенного Собакевичами. Плюшкиными, Ноздревыми, – желания творить и жить у Гоголя уже не оказалось, поскольку перспективы любви и радости, открытые для Данте, для Гоголя не существовали.

Мышление Гоголя отличалось крайней зашореностью, хотя он жил и творил спустя пять веков после Данте. К самой мысли о том, что женщина способна быть”милым, нежным вождем” или “проводником” (а особенно в мире человеческих душ) талантливый Гоголь, панически боящийся женщин, и отгородившийся от всего непонятного и потому пугающего сарказмом и насмешкой, – относился с содроганием.

Гоголь ушел из жизни молодым, физически здоровым и сильным, но… душа его была уже мертва для любви.  Душа Гоголя оказалась лишена той самой живительный основы, того сгустка позитивной и созидательной энергии, и той силы, “что движет солнца и светила”.

Хотел постичь, как сочетаны были

Лицо и круг в слиянии своем;

Но собственных мне было мало крылий;

И тут в мой разум грянул блеск с высот,

Неся свершенье всех его усилий.

Здесь изнемог высокий духа взлет;

Но страсть и волю мне уже стремила,

Как если колесу дан ровный ход,

Любовь, что движет солнце и светила.

@ Анна Гаганова (Гранатова). 27.03.14

ЛИТЕРАТУРА

1. Николай Гоголь /Малое собрание сочинений. /СПб, “Азбука”, 2012, 828с.

2. Игорь Золотоуский. /Гоголь. сер ЖЗЛ, / М, “Мол Гвард”, 2007,  485с

3.В.Вересаев. /Как работал Гоголь/ изд второе, М,  “Мир”, 1934

4.С.Сергеев-Ценский /Гоголь уходит в ночь, повесть/ М, “Моск. товарищ. писателей, 1934

5.Е.Смирнова-Чикина/Гоголевский места в Подмосковье, /М, “Моск рабоч”, 1960

6.проф П.Водовозов./Николай Васильевич Гоголь, очерк жизни и творчества/ М, “Мол Гвард” , 1941

7. проф Н.Н.Баженов /Болезнь и смерть Гоголя/ публ. чтение на засед Моск общ невропатологов и психиатров, /М, типо-литография “Кушнеревъ и К”, 1902

8 проф В.Чиж/ Болезнь Н.В.Гоголя / М, типо-литография “Кушнеревъ и К”, 1904

9. Данте Алигьери /Божественная комедия.