КАЦМАН Исай Иосифович
Нынче интернационализм не в моде. Десяток лет назад слово «патриот» считалось и вовсе ругательным. Сейчас же признаваться в том, что мы росли в многонациональной стране, и что нам в школе прививали знания представители разных народов вроде как даже и неловко. Ну а если к тому же ещё и еврей!..
Школу я оканчивал в украинском городе Житомире. В дореволюционные времена он подпадал под определение так называемой «черты оседлости», так что евреев в тех краях и в самом деле проживало немало. Равно как украинцев, русских, а также белорусов и поляков – хотя, понятно, их уже поменьше. О том, что евреи – это какой-то особенный народ (не то богоизбранный, не то виновный во всех бедах земных) мы понятия не имели. По мне что Наташа Бойтман, что Люба Мельниченко, что Наташа Гончарова, что Яша Шпайзмахер, что Володя Шерешевский, что Саша Комаревцев – были просто одноклассниками, и не подразделялись по нациям.
Так вот, учительский коллектив в школе также был в этническом отношении разнородным. Русский язык и литературу преподавал Кацман Исай Иосифович. Поскольку у большинства учителей всегда и везде были, есть и будут прозвища, мы его невесть почему за глаза именовали «Йоська».
Исай Иосифович был педагогом от бога. За время обучения в школе, в училище и в академии я повидал много педагогов. Но таких как Кацман – вообще единицы.
Он умел выстраивать отношения с учениками так, что его уважали абсолютно все – от захваленных отличников до забубённых двоечников. Он умел нас заинтересовать своим предметом так, что мы всерьёз обсуждали задаваемые им для обсуждения темы даже на переменах. Он умел разговаривать с нами на равных, но при этом держал дистанцию и не опускался до панибратства. Он никогда не повышал голоса, никогда не ругался и не оскорблял кого-то, понимал и принимал шутку, даже не совсем удачную, мог ответить – и всегда ровно, спокойно, либо чуточку улыбаясь, либо чуть жёстче обыкновенного сжимая свои тонкие губы. Он был в возрасте, лет сорока, телом плотным, от фигуры его веяло силой – и при этом всегда неторопливый, обстоятельный, в пиджаке, неизменно застёгнутым на все пуговицы. Человек высокий, здороваясь с каждым, даже учеником, всегда вежливо немного кланялся собеседнику. На всех вечерах, которые проходили в школе, Исай Иосифович вместе с нашим «физкультурником» отвечали за порядок – и ни разу не довелось мне видеть, чтобы ему пришлось даже повысить голос на кого-нибудь. В общем, был авторитетным человеком – в традиционном, а не современно-криминальном понимании этого слова.
Был он справедлив и принципиален. Я у него находился на особом положении (о чём речь ещё впереди), однако когда я почему-то не выучил басню, без какого-либо снисхождения влепил мне «двойку». И за сочинения оценки за грамматику снижал мне беспощадно. Так что моя сегодняшняя грамотность – на 99 процентов его заслуга.
А для сочинений он темы всегда подбирал такие, чтобы над ними нужно было думать, чтобы их неоткуда было списать. Бывало, что во время сочинения кто-то начинал советоваться с соседом – Исай Иосифович следил только, чтобы собеседники не мешали другим, потому что сочинения всё равно получались разными. Например, предложит написать сочинение о любом произведении иностранного автора, только не приключенческого жанра. И соображай, о чём можно писать! Дюма, Верна, Стивенсона или Лема он отметал, а вот по «Унесённым ветром» и «Хижине дяди Тома» писать разрешил. Помню, я писал о «Больших надеждах» Диккенса…
А то устроит диктант: диктует на украинском языке, а мы должны писать литературно грамотно по-русски. Помнится, меня поставило в тупик слово «джерело» (источник, родник), хотя украинский язык я знал и знаю неплохо, даже стихи Леси Украинки пытался переводить на русский язык.
Так вот. Как я уже писал, свои первые попытки изложить нечто на бумаге я предпринял, когда учился в четвёртом классе. Это было как раз когда мой отец получил назначение для дальнейшей службы в Житомир, а потому мы с братом год жили у бабушки в деревне под Минском. Я писал какой-то роман, а в конце недели на классном часе читал одноклассникам написанное за неделю. Как я уже говорил, та рукопись у меня не сохранилась. Ну и ладно.
А потом я приехал в Житомир. И вскоре попал в поле зрения Исая Иосифовича. Соответственно, как ученик, тяготеющий к писательству, я пользовался особой благосклонностью учителей языка и литературы – как русских, так и украинских. Когда Кацман организовал в школе литературный кружок, он пригласил в него и меня. В кружок ходили всего несколько человек, в основном поэты (поэтессы). А самые серьёзные прозаические вещи писал я. Хотя, понятно, это я так только считал, что серьёзные!.. Смешно так говорить! Фантастика, что-то рыцарское, попытка написать пьесу о Великой Отечественной войне, зарисовки из школьной (а точнее, внешкольной) жизни… Однако Кацман тщательно разбирал написанное, советовал… При этом основной упор делал не на разборе строения фраз или стилистических оборотов, нет. Главное, о чём шла речь, это… Как бы сказать… В общем, довольно едко (но подчеркну, предельно корректно) критиковал за подражательность, за то, что какому-то рассказу не хватает мысли, идеи, глубины, за отвлечённость образов, за оторванность сюжета от жизни… Когда я отправил свои рукописи в редакцию журнала «Пионер», мне пришёл ответ в том духе, что, мол, пометки, сделанные в тетрадках, очень толковые и правильные, что у Вас, мол, хороший учитель, и что если будете следовать его советам, то со временем… ну и т.д.
Таких благожелательных и кропотливых литературных критиков у меня в жизни было только двое: Исай Иосифович Кацман и Нина Матвеевна Беркова.
К 150-летию со дня рождения Некрасова, в 1971 году Исай Иосифович решил поставить силами школьного драмкружка «Русских женщин». Я играл там генерал-губернатора Иркутска («как мощи сух, как палка прям, высокий и седой»). Спектакль получился, мы даже выступили с ним впоследствии в областном драмтеатре. Потом мы ставили сценки по рассказам Чехова… Пытались сами написать сценарий… Но тут Исай Иосифович уже не вмешивался. Он нас объединил для сценического творчества, а потом отошёл в сторону, не мешая нам, и не подталкивая: мол, хотите действовать, действуйте, ставьте что захотите, нужна помощь, помогу, а заставлять и тащить не собираюсь… Педагог, одним словом.
…Не так давно в Москве познакомился я с журналистом Игорем Витюком. Поговорили о том – о сём… И вдруг выяснилось, что он оканчивал ту же житомирскую школу №7, что и я, только на несколько лет позднее. И тоже учился русской словесности у Исая Иосифовича. И тоже согласен, что это был педагог с большой буквы, и что если чего на писательской ниве мы и достигли, то во многом это заслуга Исая Иосифовича.
Сегодня нашего Учителя уже нет в живых. Однако это тот самый случай, когда говорят, что дело его продолжается, и что память о нём живёт в делах его учеников.
К слову, после того, как свои воспоминания об Исае Иосифовиче я разместил в Интернете, вскоре получил письмо по электронной почте от внука моего учителя, который благодарил меня за добрые слова о деде. Что уж тут скрывать – такие письма всегда приятно получать.
Спасибо, Николай! За хорошие слова об отце и за Ваш отклик. Как нашёл Вас на proza.ru?
Происходили разные события в жизни и я вдруг почувствовал, что мне очень хотелось бы поговорить с отцом. На Гугле ввёл “Исай Иосифович Кацман” и Интернет выдал мне ссылку на Вашу серию “Вершители моей судьбы”. Впечатление от того, что прочёл, было сильнейшим, почти шоком. Да, это был мой отец. И далёкий Николай Стародымов ( которого я лично не знал, но о котором только слышал) написал о том, какую роль сыграл отец в его жизни. А ещё в его словах послышалась мне скорбь, что отца нет. Вот так через Вас и “пообщались”.
Он любил рассказывать о своих ярких учениках. Рассказывал о Вас, о Игоре Витюке, которого Вы упоминаете в очерке, о Коле Поливоде, о Дане Клеймане. Коля Поливода и Даня Клейман, видимо, из более поздних выпусков. Они не пошли по пути русской словесности – Коля стал химиком, Даня – врачом.
Когда случится быть в Москве, буду очень рад встрече с Вами.
С уважением,
Самсон.
P.S. “Не старайся казаться большим дураком, чем ты есть на самом деле” из диалога в “Я пришёл убить хорвата” – действительно папина фраза. А мне часто цитировал Марка Твена:
“Когда мне было пятнадцать лет, мой отец казался мне очень недалёким человеком. К двадцати пяти годам отец заметно поумнел.” Точно так и вышло.
Николай, сердечное спасибо за тёплый отзыв об отце.
Григорий Кацман, старший сын Исая Иосифовича Кацмана.
Я и в самом деле считаю, что Исай Иосифович был педагогом с самой большой буквы. И низкий поклон памяти его.
К слову, Григорий, я был бы признателен Вам, если бы Вы прислали его фото. Мой адрес starodymov@mail.ru