ВОПРОС БЕЗ ОТВЕТА

Был у меня друг… Был у меня боевой товарищ… Ваха Гатаев, пулеметчик, отчаянный парень, чеченец. Мы сдружились с ним после первого боевого, я научил его делать на турнике «выход на две». Шел 1987 год.
В августе 88-го мы ушли из Афгана. Прощай Кандагар! – мы идем домой. Кушка, Перекешкюль, дембель. Прощание, объятия, адреса, слезы…
- Увидимся, спишемся, братан
- Обязательно встретимся, братишки…
Как мы тогда во все это верили, не зная еще того, что нас будет ждать здесь, дома, как нас всех разведет судьба. Нам казалось, что в нашей жизни ничего плохого больше быть не может, что самое худшее мы уже прошли и оно осталось там – в Кандагарской «зеленке», Регистане, Кобае и Бурибанде… Осталось навсегда.
Слова Вахи:
- Я найду тебя, Влада, я найду тебя, братан..
И он нашел меня… Через 7 лет…

Господи, зачем он родился чеченцем!..

95-й год. Март. Чечня. Окрестности Шали. Мы в составе оперативной группы работаем по Масхадову. Только что вернулся с высоты Гойтенкорт, где располагался КП Трошева.
Зашел вечером к соседям-десантникам. Капитан Володя говорит:
- Тут у нас забава одна есть – с «духами» ребятишки болтают в эфире. Пойдем на сон грядущий на хрен какого-нибудь «чеха» пошлем, что ли.
Соглашаюсь, идем в палатку. Там солдаты и два летехи ругались поочередно с каким-то вайнахом, и, судя по всему, обе стороны получали от этого какое-то удовольствие.
Мысли были о предстоящей работе, поэтому я как-то быстро охладел к этой забаве и собрался было идти в расположение, как в эфире прозвучало:
- С Афгана есть кто, пацаны?
Что меня заставило подойти к рации – наверное, чутье. Отжал тангенту:
- Я с Афгана, что дальше?
- Какие года, где служил, бача?
- Тебе что за забота такая?
- Да ты плохо не думай, я тоже там служил срочку. Кандагар.
Кандагар. И сразу екнуло что то внутри..
- Я тоже, под вывод, Кандагарский батальон.
- Да ты чё?! И я..
В этот момент для меня не существовало больше ничего, ни этих людей в палатке, с интересом и удивлением слушающих наш радиообмен, ни Шали, ни «15-го»-Масхадова, ни Грозного, ни Чечни вообще. Я вернулся сейчас в Афган. Я сейчас был в Кандагаре.
- А ты, с какой роты, бача? Я – Влад-«Кот», не знакомо? Наверняка пересекались где.
- Я нашел тебя, Влада, (так называл меня только один человек). Я не верю в это сам. Ваха с тобой говорит, Гатаев. Я искал тебя, братан, звонил, писал, ты куда делся?
- Да я после по службе пошел, «чурка ты моя родная, чурбанчик дорогой»… Ваха, это правда ты? Училище сначала, потом в Таджикистане долго был. Мать как-то говорила, что ты звонил , но никак не было возможности мне выйти на связь, поэтому не нашлись мы с тобой… А теперь вот нашлись, нашлись теперь.

Теперь, теперь, – застучало в мозгу, возвращая меня к реальности. И тут Ваха задает вопрос, который до сих пор стоит у меня в ушах, и на который я так и не нашел ответа, до ныне не нашел.
- Влада, брат, а как же мы…  теперь?
Не помню, сколько молчали мы оба, и все, кто был в палатке тоже. Помню, что я сказал так:
- Слушай меня, шурави, я не знаю, как мы теперь с тобой… и, вообще… Я сам не понимаю толком, что происходит, и  как такое все могло случиться, что мы так вот… по разные стороны… Но единственное, что я могу тебе сказать, бача, и в том клянусь тебе, что если мы встретимся в бою, и я узнаю тебя, я никогда не нажму на спусковой крючок. Это все, что я могу тебе пообещать, брат. И еще.. Знаю, что ты не урод, знаю, что тяжело тебе, не бей по нашим. По возможности…Мы же наши, несмотря ни на что, бача..
- Наши, брат. Я тоже тебе в этом клянусь, Влада, а там, как Аллах положит.
- Как мама, Ваха, отец как?
В ответ тишина. Исчез Ваха из эфира, исчез, как оказалось, навсегда. Я отошел молча от рации и вышел на улицу.
А как же теперь нам? Я мысленно спрашивал себя, кричал куда-то вверх, я хотел спросить ответ у тех, кто мог бы ответить за эту войну. Как теперь нам? Зачем нас некто-Государство, не говорю Родина, это другое, некто-Государство, заставляет стрелять и убивать друг друга? Ведь мы вместе не так давно защищали и отстаивали интересы этого некто-Государства в чужой стране. Я не хочу стрелять в Ваху, я не хочу стрелять в тех, с кем я был на грани жизни и смерти. Помню, как моя, кровоточащая от касательного ранения левая рука была в Вахиной крови, когда я перебинтовывал ему голову, осколок разорвал ему правое ухо, и он, глядя, на это смешение крови сказал мне, что мы теперь с ним кровные братья… Теперь-то нам как?

Несколько дней я был не в себе. А потом,.. Потом начался кошмар. Я старался идентифицировать каждую захваченную цель, я боялся, что это может оказаться Ваха. Помню момент, когда убитый мной, внезапно появившийся враг, упал лицом вперед, так разительно напоминая со спины Ваху. Подойдя, я боялся убедиться в своей догадке, боялся перевернуть, чтоб увидеть лицо. И тут, вспомнил про рваное, еще в Афгане, Вахино правое ухо. Сдернул шапку с трупа и глянул – целое…Не ОН. Отлегло.
Прав ли я был как офицер, как человек, профессионально исполняющий свой долг – нет, неправ. Но как человек я был прав, и я был уверен в этой правоте. Кто меня осудит – пусть осудит, если вправе кто-то осудить…Но я точно знаю, что Ваху я не убивал. Больше никогда я его не слышал и не видел, пытался потом найти его родственников – безрезультатно. Наверное, он сгинул в этой войне, как и многие тела и души граждан одной страны. Да…

Есть у меня боевой друг, есть у меня боевой товарищ Алик Гамизонян – отчаянный парень-армянин… Как у нас там, с Арменией, мир?

P.S.
В августе 2009 года мне на электронную почту пришло письмо. Неожиданное, разбередившее во мне снова чувства тех, далеких уже дней, но и успокоившее меня, одновременно поставившее точку в этом трагичном, по сути, эпизоде жизни. Обращался ко мне один чеченец, лично знавший моего Ваху. Он был тогда вместе с ним. Тогда, в марте 95-го. Был с ним и в тот момент, когда мы говорили по рации. Он написал, что сейчас служит по контракту в одной из частей МО у себя в Республике, и случайно прочитал мой рассказа в одном из номеров Альманаха «АртофВар», который «гулял» у них по подразделению. Он рассказал мне, что Ваха погиб при артобстреле, практически на следующий день после нашей «встречи» в эфире. Рассказал еще, что Ваха часто вспоминал свою службу «за речкой», часто говорил обо мне, о других ребятах. И что он наглухо «ушел в себя» после нашего разговора. А потом также внезапно и тихо погиб. Я несколько раз перечитывал текст этого письма. Где-то в глубине души все эти годы я был уверен, что Вахи больше нет. Наверное, даже я этого хотел, как бы это ни звучало кощунственно. Не хотел я, чтобы замарался он в крови своих. Ведь знал, что он не такой, как те выродки, что развязали эту войну. Я был уверен, что он оказался в другом окопе вынужденно, как и многие другие чеченцы в ту, первую войну, из-за особенностей своих родовых, тейповых отношений. Мир праху твоему, бача. Я всегда буду помнить тебя, брат.  пусть за все ответят те, кто развел нас и многих других по разным сторонам. А они ответят, ты это знаешь лучше чем я, потому что ты уже ТАМ.