ГЕОРГИЙ.

СМОЛЕНСК, 1602 год

ФЁДОР КОНЬ

Всякую работу и всякое дело надо делать с молитвою и доброй беседой или же в молчании, а если во время работы будут произноситься праздные и грязные слова, или же работящий станет роптать, смеяться, или, того хуже, кощунствовать, или же петь непотребные песни, то от такой работы милость Божия отступит и всё то дело, еда или же питьё будут сделаны плохо, Богу на гнев, а людям и не мило и не прочно, а яства и пития – не вкусны и не сладки и только дьяволу и его слугам в угоду и на радость.

А кто в еде или в питие не чисто работает, и во всяком мастерстве что украдёт, или подмешает, то и эти его дела будут неугодны Богу, и за всё то ответит он в день Страшного суда.

Домострой

…В центре группы стоял и что-то горячо рассказывал крепкий мужчина лет пятидесяти, явно чувствовавший себя неловко в праздничном красном кафтане под  новенькой, необмятой ещё епанчей. Это и был горододелец Фёдор Савельев сын по прозванью Конь. Уж бог знает, за что он в своё время получил такое прозвище, но с годами полностью оправдал его – всю жизнь работал как лошадь-тяжеловоз. И батоги за это получал тоже как конь.

Жизнь у Фёдора сложилась полная приключениями, причём, такими, что лучше бы их избежать. (Историю жизни Фёдора Коня привожу по летописи Алёши, но следует подчеркнуть, что в других источниках имеются значительные отличия от данной).

В рукописи сказано, что Фёдор родился в Твери в июле 1556 года, и что его семья переехала в Москву, когда мальчонке исполнилось только десять лет. Выше уже говорилось, что семья Кривоустовых, предположительно, также из-под Твери. Если это так, то информированность Алёши можно понять. Однако в официальной биографии Фёдора Коня говорится, что место и дата рождения его неизвестны. Имеются также упоминания, что родом Фёдор из-под Смоленска, из Дорогобужа.  Более того, в подарочном издании «Тверь и тверитяне» (Борис Ершов и Владимир Финкельштейн) этот знаменитый градоделец в числе выдающихся земляков даже не упоминается, что вроде как говорит не в пользу данной версии. Между тем, Алёша точно указывает место рождения будущего зодчего – Тверь. Значит, либо он точно знал, либо от кого-то слышал об этом. Что ж, поверим.

Итак, в 1566 году Савелий Петров с семьёй переехал в Москву. По другим источникам, он отправился на заработки только с сыном Федькой, а семья осталась дома. Савелий был плотником и работал на строительстве домов для опричников. Вскоре однако он умер во время эпидемии «огневицы», затем умерли оставшиеся без кормильца его жена и дети… И Федька остался круглым сиротой. Однако работать он умел, был смышлёным и хватким, так что из артели его не изгнали. Более того, скоро он стал подручным у мастера Фомы Кривоусова. А проживал он у священника Гурия Агапитова, где обучился грамоте.

Юноше не исполнилось ещё 17 лет, когда с ним приключилась беда. За какую-то провинность его ударил опричник-иноземец Генрих Штаден. Фёдор не стерпел обиды и убил опричника. (По другим данным только избил). Поднять руку на царёва слугу! Пришлось юноше бежать за границу. Благо, к нему хорошо относился Иоганн Клеро – опытный мастер-иноземец, руководивший строительством ряда объектов в Кремле. Клеро являлся наставником юноши – обучал его математике и основам механики, иностранным языкам… И теперь не оставил ученика в беде. Он не только помог парню бежать, но и дал на дорогу денег, да к тому же снабдил рекомендательным письмом к своему другу, проживавшему в Страсбурге.

Добрый и доверчивый Алёша, услышав эту историю, не мог не умилиться. Как же, так всё трогательно!.. Что ж, изложенную им версию происшедшего можно принять. Хотя сомнения остаются. Давайте представим себе ситуацию. Молодой горячий парень убивает опричника… Допустим, помочь бежать, даже дать денег благоволивший к нему мастер-иноземец мог. Но снабдить беглеца рекомендательным письмом, в котором, в частности, говорится, что «Московия – дикая и страшная страна» и что иностранец проклинает дьявола, «толкнувшего меня ехать к этим дикарям»… Да это же смертный приговор – дело ведь происходило в царствование Ивана Грозного! Попадись беглец в руки опричникам, автору такого письма не миновать пыточной избы, а затем и плахи. И на то, что иноземец, не посмотрели бы!.. Нет, письма, скорее всего, не было, потому что не могло быть. И цитированное письмо, скорее всего – позднейшая грубая подделка фальсификаторов отечественной истории, и в частности, хулителей Ивана Грозного. Максимум, что могло быть – это устная рекомендация.

Как бы то ни было, Фёдор Конь добрался до Страсбурга, где проучился три года, постигая науку строить крепости. Затем шесть лет работал по возведению зданий в ряде городов Европы.

Уж почему он решил вернуться в Московию, бог весть! Любовь к Родине, любовь к женщине, ностальгия, неумение приспособиться к западному образу жизни… Но только после восьми лет его жизни за границей, в марте 1584 года в числе прочих царю Иоанну была подана челобитная.

«Государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Русии городовых дел мастеришка Федька сын Савельев Конь челом бьет. А в 7083 г. бежал я раб недостойный Федька в чужие земли и у тамошних мастеров учился. И ныне я… могу городовое строение ставить и пруды, и тайники, и рвы копати. А о том тебя государя молю и челом бью, чтобы … дозволил жить на Русии и делать работишку, какую ты, великий государь прикажешь! … А дать бы мне работишку, чтоб я … свое умение показал во имя божие и во твое государь прославление… Государь смилуйся».

Так всё описал Алёша. Он жил в те времена, ему как будто можно бы верить. Но только он ведь не являлся непосредственным участником тех событий, записывал всё со слов других. Так что вполне мог стать жертвой невольных заблуждений.

Существует и другая, более прозаичная, да и более правдоподобная, версия событий. Якобы Фёдор не сбегал за границу, а укрылся в Болдинском монастыре, что под Дорогобужем, где возглавил монастырское строительство. Зодчий построил Ивано-Предтеченский монастырь, а также Троицкий собор в Вязьме. Однако мелко всё это было для его таланта, масштаба не хватало, своё призвание он видел в строительстве крепостей, а потому решил вернуться в Москву и покаяться в давешнем грехе.

Так и по этой версии мастер оказался в Москве и подал челобитную царю.

Как бы то ни было, Иван Грозный приговорил раскаявшегося грешника к полусотне батогов и простил. А вскоре Фёдору было оказано высочайшее доверие – ему поручили строить укрепления московского Белого города. Правда, случилось это уже при Фёдоре Иоанновиче, выделил же среди зодчих именно Фёдора Коня Борис Годунов, который градостроительству придавал огромное значение и который умел находить и привлекать к делу нужных людей.

Белый город… Это была важная страница в укреплении обороноспособности столицы. Поначалу эту стену называли Царёвым городом, однако из-за цвета облицовки название в народе закрепилось более прозаичное… Следует отметить вот какой нюанс. Само по себе слово «город» имело в те времена значение, несколько отличное от современного. Городом назывался и населённый пункт, в котором были сосредоточены органы власти, и укреплённая территория. Белый город выступал именно во втором качестве.

Потребность в нём имелась насущная, особенно при постоянной угрозе набегов крымчаков. Москва росла, расширялась, Кремль с Китай-городом не в силах были обеспечить безопасность Москвы в целом. Борис Годунов принял решение обнести столицу крепостной дугой от Москвы-реки до Яузы – о масштабе грандиозного строительства можно судить по нынешнему Бульварному кольцу, которое повторяет контур Белого города. Укрепления Белого города и в самом деле были грандиозным фортификационным сооружением. Десять километров стены 4-метровой толщины, 28 башен, 10 из которых проезжих… Только глубина фундамента под стенами превышала два метра!

Желания работать у Фёдора Коня было – хоть отбавляй. Умения работать тоже хватало. А вот грамотёшки не доставало. Сама стена возводилась легче. В то же время некоторые башни по несколько раз приходилось разбирать и снова возводить.

- Чего ты добиваешься? – удивлялись другие горододельцы. – И так ведь крепко, пушечный бой выдержат!..

Не понять им было, что  Фёдор ищет красоты, соразмерности, гармонии. Одной крепости стен и башен ему недоставало. Он всегда и во всём стремился к красоте. Наверное, сказалось, что немало довелось Фёдору поработать на строительстве божьих храмов.

Конечно же, царю доносили, что строительство затягивается из-за мало кому понятного поведения зодчего. Борис Годунов, на что уж благоволил к градостроительству, тоже не оценил, повелел: «А если Федька Конь и впредь чинить бесчиние будет, бить его Федьку батогами нещадно».

Наконец крепость была достроена. Борис Годунов остался доволен. Доложил о том Фёдору Иоанновичу. Тот наградил мастера по-царски: одарил куском парчи, шубой со своего плеча, да милостиво разрешил приложиться к ручке.  Негусто, если уж говорить откровенно.

Зато слава пошла о мастере великая. Опять же царская милость – не последнее дело! Фёдор выгодно женится на богатой купеческой вдове. Заказы на строительство начали поступать один за другим. Он построил церковь Донской Божьей матери в московском Донском монастыре. Затем занимался укреплением Симонова монастыря (что ныне в районе метро «Автозаводская»)…

Ну а потом Коню поручают строительство Смоленской крепости. Это – высшая оценка его заслуг, его таланта, это его звёздный час!

Борис Годунов инструктировал градодельца:

- Построим мы такую красоту неизглаголенную, что подобной ей не будет во всей поднебесной… Смоленская стена станет теперь ожерельем всей Руси… на зависть врагам и на гордость Московского государства!

В 1596 году ближний великий боярин Годунов приехал в Смоленск. По пути Борис Фёдорович старался показать себя с самой благоприятной стороны. «Идучи дорогой, по градам и сёлам, поил и кормил, и хто о чём побьёт челом, и он всем давал, являлся всему миру добрым» – сообщает Новый Летописец.

Годунов лично «объеха место, како быти граду, и повеле заложити град каменный», указал, где должны проходить стены. Строительство благословил архиепископ Феодосий. Годунов торжественно заложил в основание стены первый камень. И строительство началось.

Фёдор Савельевич с энтузиазмом взялся за дело. Не станет преувеличением сказать, что возводила цитадель вся Россия. По всему царству на несколько лет практически свернули городское строительство, гончарное производство. Всех каменщиков, специалистов по обжигу глины мобилизовали на возведение  крепости. Шесть тысяч специалистов доставили сюда для работы. По всей округе все до единого кирпичные заводы (тогда они назывались кирпичными сараями) работали только на нужды крепости. Сто миллионов штук кирпича пошло на строительство. Да ещё несколько сот тысяч пудов полосного железа. Камень, лес, известь – всё везли за сотни вёрст, и всё быстрее, быстрее, быстрее!.. Одних телег обслуживало работы три тысячи.

Причина такой спешки объяснялась просто. В 1603 году заканчивалось действие мирного договора с Речью Посполитой. И король Сигизмунд не скрывал своих намерений вернуть Смоленск себе. А Речь Посполитая – вот она, рядом, за Днепром.

Казна денег на возведении крепость не жалела. Не экономили ни на чём. Вернее, почти ни на чём. Это «почти» включало в себя лишь один пункт, тот самый, на котором издревле повелось экономить на Руси, – людской труд.

Эксплуатация здесь процветала безжалостная. Согнанные отовсюду люди ютились в кое-как приспособленных под проживание сырых землянках. Побои, плохое питание, низкая зарплата и, как следствие, высокая смертность – всё это привело к бунту. Работный люд в один из дней 1599 года отказался трудиться, составил и отправил царю челобитную с жалобой на притеснения. Стояла в челобитной и подпись царёва городового мастера Фёдора Савельева сына прозванием Конь. На это обстоятельство услужливо указал царю дьяк Семён Безобразов.

Бунт подавили силами гарнизона. Людей заставили работать. Жестоких наказаний не последовало – страна нуждалась в опытных строителях. В то же время челобитная принесла некоторый результат. Условия работы улучшились, зарплату заметно увеличили.

Кому не сошло с рук выступление против властей, так это самому руководителю строительства. Из Москвы пришло повеление: «Фёдора Коня за бунтарство бить батогами нещадно!».

Опять батоги! Сколько ж их мастеру оказалось отпущено судьбой!

Указание было выполнено неукоснительно. Зодчего пороли жестоко.

Фёдор тяжко переживал этот новый, столь несправедливый, удар судьбы. У него болело всё – и тело, и душа.

И он, плюнув на всё, запил. Что ни говори, а водка – лучшее средство для русской души для растворения обиды и печали. Два месяца мастер пил беспробудно, забросив работу.

Надзирать, доносить, деньги считать – одно, а вот собственно работу делать куда как труднее… До начальствующих людей не сразу, но наконец дошла эта простая истина. Равно как и поняли они: подлинного мастера душу вкладывать в работу батогами не заставишь.

В отлаженном механизме строительства наметился сбой – это становилось очевидно всем.

Сейчас трудно сказать, что именно произошло в дальнейшем. То ли сам Фёдор Савельевич понял, что водкою обиду не зальёшь. Может, друзья помогли с собой совладать – не может же быть, чтобы у такого выдающегося человека, да верных друзей не оказалось. Может, священник вразумил. А может и начальствующие люди осознали несправедливость, допущенную по отношению к мастеру, поклонились ему, смирив гордыню, а то и убоявшись царского гнева… Кто знает?

Мне же думается, причина в другом. Фёдор Конь был выдающимся зодчим, архитектором, мастером, художником! Он не мог не видеть, не осознавать, что без него работа идёт не так, как подобает, что его детище грозит родиться уродцем… Он мог запить на какое-то время. Но его сущность художника не позволяла ему вовсе отказаться от замысленного грандиозного проекта.

Как бы то ни было, но однажды вышел городовой мастер на стены. И вновь взял бразды правления в свои руки. Работа закипела как подобает.

Только зло откликнулся этот запой для крепости, России, для тысяч людей русских.

Помощником у Фёдора был некто Андрюшка Дедюшин. Пока Конь заливал горе горьким зельем, под руководством Андрюшки работа шла кое-как, ни шатко, ни валко. И в результате одни из участков стены получился слабым. В 1611 году, после того, как Смоленск будет в течение двадцати месяцев отбиваться от польских войск, именно этот предатель перебежит к врагу и подскажет, в каком месте следует сосредоточить огонь, чтобы пробить стену. Запомним имя этого русского Иуды: по вине Андрея Дедюшина Смоленск пал, а потом на долгие годы отошел к Польше. Сколько русской крови на его совести, на его памяти!

Негоже обижать мастера. Негоже заливать обиду водкой. Потому что найдётся подлая душа, которая невесть как воспользуется сложившейся ситуацией.

…В целом же крепость получилась на загляденье! Крепостная стена длиной в 5 вёрст 80 саженей, такая широкая, что по ней можно было прокатиться на тройке. Высота – 5-7 саженей. 38 башен высотой от 9 до 11 саженей… (Русская верста равнялась 1067 метрам, сажень – 2,13 метрам). И всё это красиво, соразмерно! Двух одинаковых башен нет – круглые, квадратные, грановитые! По верху – боевые зубцы, как на Кремле московском, ласточкиным хвостом; через одну – с бойницами-«печурами».

На том месте, где некогда Борис Годунов, тогда ещё боярин, заложил первый камень крепости, у моста через Днепр высилась пятиярусная Фроловская башня. С её стены, из специальной ниши-киота смотрела на белый свет икона Смоленской Божьей Матери (Одигитрии), присланная сюда царём Борисом.

Юрий Кривоустов восхищался, как всё здесь продумано, как целесообразно, как красиво. Смолянин, вызвавшийся стать доброхотным сопровождающим, с гордостью всё показывал.

- В основание вбиты дубовые сваи, – рассказывал он, проводя гостя по стенам и всё обстоятельно показывая. – Они сделаны коробом. В короб засыпали бутовый камень. И уж на нем стены возводили. У стены – три боевых яруса, а у башен по четыре. В стенах устроены лестницы и переходы, чтобы можно было подниматься на боевые площадки. Под землёй устроены «слухи», чтобы во время осады мину под стены не подвели. Башня Пятницкая, она же Водяная, обеспечит всю крепость водой… А чтобы ручьи, сточные воды фундамент не подмывали, в нужных местах трубы проложены, чтобы эту воду отводить. И сделаны эти трубы так, чтобы враг воспользоваться ими в урон крепости никак не мог.

…

- Крепость поставлена очень хорошо, – продолжал доброхот. – Всё учтено. С трёх сторон она, почитай, неприступная – река, овраги… А со стороны открытого поля выкопан ров, да и башни там стоят тесно, одна к одной, так что отпор любой враг получит.

…На этом рассказ об участии Юрия Кривоустова в приёмке Смоленской крепости заканчивается.

Далее имеется приписка:

«По словам патриарха Иова, Борис «самый царствующий богоспасаемый град Москву, яко какую невесту, преизрядною лепотою украсил».