1602 ГОД

КРИВОУСТОВЫ, РОССИЯ И ОКРУЖАВШИЙ ИХ МИР

Нет человека, что был бы сам по себе, как остров; каждый живущий – часть континента; и если море смоет утес, не станет ли меньше вся Европа – на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством. А потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит и по тебе.

Джон Донн

(английский поэт и философ, в 1602 году заключен в тюрьму)

7110 год от Сотворения Мира выдался для Московского царства очень странным. Каких-то крупных, значимых для истории событий произошло за те двенадцать месяцев не так уж много. Но это только так кажется из нашего XXI века. Потому что и тогда люди просто жили, влюблялись, рожали детей, умирали. И тогда плелись интриги, кипели страсти, острило нож предательство, стучалась в людские сердца добродетель – и редко находила отклик… В общем, всё, как во все времена.

Всё – да не всё!

Мы уже говорили о том, какие катастрофические последствия имело для всего человечества, и особенно для России, извержение в Перу вулкана Уайнапутин, которое произошло 19 февраля 1600 года. В результате природного катаклизма в атмосферу оказалось выброшено столько пепла, что он заэкранировал небо над Северным полушарием, особенно над западной частью Евразии. Всё лето 1601 года – десять седмиц (недель), уточняет летописец – над Московией непрерывно шли дожди. На Богородицу, 15 августа ударили первые морозы. Даже тот скудный урожай, который сумел вызреть под нескончаемым студёным дождём, вымерз. Наступила столь лютая зима, что льдом покрылось даже Чёрное море – из Крыма в Константинополь, как свидетельствуют современники, можно было ездить на санях. Даже если это образное преувеличение, а лично я склоняюсь именно к этому мнению, оно всё равно свидетельствует, что морозы стояли в тот год небывалые.

Английский дипломат Джильс Флетчер писал о России:

«Зимой всё бывает покрыто снегом, который идёт беспрестанно и выпадает иногда на один или два ярда; такой снег больше бывает на севере. Реки и другие воды замерзают на один ярд или более в толщину, как бы ни были быстры или широки. Зима продолжается обыкновенно пять месяцев, именно от начала ноября и до конца марта, когда снег начинает уже таять. От одного взгляда на зиму в России можно почувствовать холод. В это время морозы бывают так велики, что вода, выливаемая по каплям или вдруг, превращается в лёд, не достигнув ещё земли. В самый большой холод, если возьмёте в руки оловянное, или другое какое металлическое блюдо, или кувшин (разумеется, не в комнате, где устроены печи), пальцы ваши тотчас примёрзнут, и, отнимая их, вы сдерёте кожу. Когда вы выходите из тёплой комнаты на мороз, дыхание ваше спирается, холодный воздух душит вас. Не одни путешествующие, но и люди на рынках и на улицах, в городах, испытывают над собой действие мороза: одни совсем замерзают, другие падают на улицах; многих привозят в города сидящими в санях и замерзшими в таком положении; иные отмораживают себе нос, уши, щёки, пальцы, ноги и прочее. Часто случается, что медведи и волки (когда зима очень сурова), побуждаемые голодом, стаями выходят из лесов, нападают на селения и опустошают их: тогда жители принуждены бывают спасаться бегством».

Надо сказать, что когда Флетчер приехал в Москву, по некоторым обстоятельствам его встретил в Кремле более чем прохладный приём. Так что в его рассказе может быть некоторое преувеличение. И тем не менее, именно такой видели иноземцы Россию в те лютые года.

Справедливости ради следует отметить, что неурожай в те годы не был явлением столь уж уникальным. Так что народ погоду (а вернее, непогоду) 1601 года воспринял как беду, но не катастрофу – подобное случалось нередко. В 1602 году – уже иное. Когда затянувшаяся зима вновь сменилась холодным и ненастным летом, стало очевидно, что надвигается уже настоящий голод. И в царстве начались волнения. Борис Годунов ещё не осознал всей серьёзности положения, меры по оказанию помощи народу оказывал, но вяло, без должной решимости.

К тому же он допустил ряд серьёзных просчётов, которые ему не простились – ни знатью, ни народом. Речь о них впереди, а потому просто отметим, что таких ошибок было несколько.

В результате именно в 1602 году кривая его популярности всё круче начала сползать вниз. Народ роптал из-за голода, боярство желало восстановления своих ущемлённых прав, духовенство с тревогой следило за нарастающими контактами с Западом, которые несли в страну вольнодумство, стрельцы были недовольны наплывом на царёву службу военных с того же Запада, причём, иноземцев, которым платили регулярно, в отличие от тех же стрельцов, которым жалование выдавалось от случая к случаю…

Было бы неправильно сказать, что в стране зрела монолитная организованная антигодуновская сила. Нет, внешне в стране всё виделось более или менее как прежде. Однако это спокойствие было лишь внешним – словно брага или забродившее варенье копило силы под спудом в посудине, чтобы однажды крышку сорвать и выплеснуться наружу сметающим на пути всё подряд потоком. Наверное, этот взрыв ещё можно было предотвратить, однако никто не в силах оказался его провидеть. Необратимый выход ситуации из-под контроля начнётся в 1603 году. Однако и тогда Борис Годунов этого ещё не поймёт. В 1602-м – и подавно!

К западу от Московии продолжалась польско-шведская война. Польский король Сигизмунд III привлёк к войне украинское казачество под честное слово сохранения казачьих вольностей. Эти вольности он и в самом деле сохранил, правда, весьма своеобразным манером. Казацкое войско, вступив на территорию Великого княжества Литовского, принялось безнаказанно грабить белорусское крестьянство. Причина банальна: казаков поляки не обеспечили продовольствием и другими припасами… Тем не менее, в войну украинцы вступили. Буквально в одном из первых столкновений со шведами погиб славный атаман запорожцев Самуил Кошка, известный по народному песенному наследию той поры. Его сменил Гаврило Куртневич, а затем Иван Куцкович, которые попросту не смогли ничего поделать с обозлёнными оголодавшими запорожцами, а потому, отчаявшись, добровольно сложили с себя полномочия. Дело кончилось тем, что следующий атаман Иван Косой увёл казаков обратно за Пороги.

Пока они воевали, насельник казацкого Киево-Межгорского монастыря иеромонах Паисий при Запорожской Сечи основал войсковой Самарский Пустынно-Николаевский монастырь, который, пережив множество невзгод, существует и поныне (правда, сейчас он женский)…

А вообще самое значимое событие, которое произошло в 1602 году в той войне – это падение небольшой приморской крепости Лембежи, которую шведы разрушили до основания и в подвалах которой, по преданию, остался закопан огромный клад, якобы не найденный по сей день.

Московское царство, следуя миролюбивой политике Годунова, в войне участия не принимало. Впрочем, скажем уж прямо: не так миролюбие Годунова тут сказывалось, а его войнобоязнь, да простится мне подобный новояз!.. Однако под шумок Москва спешно укрепляла не так давно отбитый у Речи Посполитой Смоленск – в результате он превратился в одну из самых (если не самую) могучих крепостей Европы.

Вдоль границы Дикого поля продолжалось возведение линии городов, которые должны были воспрепятствовать (что и получилось!) набегам крымцев на Москву и другие русские города. Это очень беспокоило крымского хана Газы II Гирея, однако силы, чтобы противодействовать созданию оборонительной системы, у Бахчисарая не имелось.

Одновременно эта укреплённая линия была нацелена на донскую казацкую вольницу, которая набирала всё большую силу. Теперь расстояние от казачьей столицы станицы Раздоры до города Царёвоборисов составляло всего ничего, вёрст сто, и с этой реальностью донцам приходилось считаться. Историки уже давно обратили внимание на символизм, сокрытый в этих названиях: Царство, как организующее начало, надвигалось на территорию, столицей которой был населенный пункт с названием, говорившим самоё за себя – Раздоры.

На Кавказе метался, словно барс в клетке, иверский царь Александр II. Христианское государство оказалось в окружении мусульманских соседей, к тому же враждовавших между собой. Уж насколько изворотливым зарекомендовал себя Александр, а и ему приходилось туго в этом лавировании между сильными державами, стремлении сохранить независимость страны и веры. Далёкая Россия вроде как приняла грузинское царство в своё подданство, но реально помочь в борьбе с врагом не могла – прямого пути к Кавказу не имелось, а кружной через Волгу и вечно бурлящий Северный Кавказ, да мимо Казикумухского шамхалата, был слишком долог, в то время как гарнизоны в Астрахани и Тарки, что в устье Терека, могли обеспечить только собственную безопасность, да и то с трудом.

Зато продвижение на Восток первопроходцев – промысловиков, казаков, охочих людей – шло успешно. Что ни год, Москва узнавала о новых и новых ясачных землях, присоединённых к государству, о новых и новых заложенных острогах. В 1602 году был заложен Кетский острог в Хакасии. Примерно в том же году русские вышли к Байкалу – Бай-Кул, как его называли местные жители, Богатое озеро. Благодаря этой экспансии не оскудевала приходная часть московского бюджета – несмотря на голодные годы, в казне денежки не переводились. На Севере, на верфях острова Соломбала активно строились кочи, чтобы способствовать этой прибыльной экспансии.

Да и другие земли жили всяк своей жизнью.

Савойскому герцогу Шарлю-Эммануэлю не давало покоя богатство соседней Женевы. Как-то ночью он попытался внезапным штурмом взять этот город, однако часовые успели поднять тревогу и савойцы получили достойный отпор. Женевцы потерли убитыми только 16 или 17 человек (источники расходятся), а нападавших пало несколько сотен (источники, не исключено, преувеличивают). Поскольку нападение было внезапным и без объявления войны, всех пленных савойцев повесили как бандитов; правда, герцога среди них, понятно, не оказалось, так что пострадали, как обычно, рядовые исполнители чужой воли. Праздник Эскалад, посвящённый памяти о том штурме, и который празднуется 11–12 декабря, сегодня – один из самых любимых женевцами.

Войска Священной Римской империи попытались отбить у турок венгерский город Буду. Однако османы сумели отразить яростный штурм. Немалую роль в их успехе сыграли евреи, которые испросили и получили у турецкого паши разрешение драться вместе с мусульманами против христиан. Имперские войска понесли большие потери и после этого повсеместно вымещали зло на всех евреях.

По всей Европе свирепствовала инквизиция. В 1602 году умер Великий инквизитор Рима Джулио Сантори, главный судья на процессе, с которого на костёр двумя годами ранее отправился Джордано Бруно. Его преемником на этом посту стал главный обвинитель Бруно иезуит Роберт Баллармин, который запретит учение Николая Коперника, будет судить Галилео Галилея и за эти «подвиги» станет католическим святым. Произошла смена главного инквизитора и в Испании, где был вынужден уйти с поста Фернандо де Гевара, отправивший на костёр более двух тысяч человек, его место занял Хуан де Суньига, приговоривший «всего лишь» около 700 «еретиков». В германском Вюрцбурге в том году также был запущен маховик «охоты на ведьм», в результате чего на костре оказалось 900 человек всех сословий… И это только отдельные, надёрганный бессистемно факты. Сколько человек всего стали жертвами инквизиции, не знает никто, но принято считать, что их число превышает два миллиона.

И всё же не инквизицией единой остался в мировой истории 1602 год.

В Шанхае иезуиты-миссионеры построили изумительной красоты собор св. Павла. В Англии был впервые поставлен шекспировский «Гамлет». В Кёнигсберге умер Йонас Бреткунас, классик литовской литературы, первым переведший на родной язык Евангелие. В Неаполе к пожизненному заключению приговорён Томазо Кампанелла – описанный им идеальный Город Солнца что светские власти, что духовные сочли призывом к низвержению существующего строя (в заточении философ провёл «только» 27 лет, его освободил и даже назначил пенсию самолично кардинал Ришелье). К слову, сам Арман Жан Ришелье в том же 1602 году по семейным обстоятельствам был вынужден отказаться от мечты стать военным и поступил в Наваррский колледж, направив свои стопы по духовной линии. А в июле 1602 года родился Джулио Мазарини – будущий преемник Ришелье на посту кардинала и первого министра Франции.

…Так что тот год был относительно спокойным для всей Европы. Именно относительно.