АФГАНИСТАН. ГЕРАТ. АПРЕЛЬ 1986 ГОДА

Иногда ко мне обращаются с просьбой написать для какого-то издания что-нибудь об Афганистане. Вернее, понятно, об Афганской войне. Как правило, просят к какой-то дате… Я уже давно уклоняюсь от этого. Причина проста – ничего нового я уже не расскажу, а бесконечный перепев сказанного не вызывает авторского энтузиазма у меня и вряд ли заинтересует читателя.

А тут почему-то вспомнил: погоди-ка! А ведь ровно 30 лет назад мне довелось участвовать в агитрейде к иранской границе, по самым «духовским» местам!.. В моём «Афганском дневнике» об этом рассказано подробно, а вот отдельной публикации о тех событиях в моём архиве не сохранилось.

Вот и решил восполнить пробел.

Поступлю следующим образом. Сначала расскажу о рейде как и что сохранилось в памяти. А потом прикреплю дневниковые записи. Думаю, это будет правильно.

Итак, в апреле 1986 года мне довелось участвовать в агитационном рейде, который проводил агитотряд 101-го мотострелкового полка в районе иранской границы на западе провинции Герат.

Прежде всего, что такое агитотряды и агитрейды.

В период пребывания советской военной группировки в Афганистане колоссальное внимание уделялось работе с местным населением. Об эффективности этой работы говорить не будем, просто отметим – это направление считалось приоритетным, а военная составляющая лишь вынужденно стала превалировать.

Так вот, одним из звеньев в работе с местным населением являлись агитационные отряды, которые создавались при крупных гарнизонах. Действовал такой в Шинданде, в котором дислоцировалась 5-я гвардейская мотострелковая дивизия, в редакции газеты которой мне довелось служить. Имелся такой и в Герате, при 101-м мотострелковом полку, с которым мне довелось чаще всего выходить на боевые действия.

Если коротко, то схема выглядела так. С афганским руководством провинции договаривались, что агитотряд отправится в такой-то уезд. Он доставлял некий груз, который сейчас называется гуманитарным, для раздачи местному населению. В него входили крупы, в первую очередь рис, мука, масло, чрезвычайно драгоценный в отдалённых местностях керосин, пользовавшиеся огромным спросом калоши, ещё что-то…

С отрядом непременно следовали врачи. В абсолютном большинстве афганских кишлаков медиков не было вообще. Не то что не было – там их зачастую даже никогда и не видели. И потому приезд врача становился для многих невероятным событием! Причём, врачи обязательно должны быть отдельно – для мужчин и для женщин. По прибытии к кишлаку проводились переговоры с его руководством и для приёма больных выделялись помещения – опять же отдельно для «мальчиков» и «девочек». О том, чтобы болящую женщину осматривал врач-мужчина – такое если и разрешали где, то далеко и далеко не всегда и не везде.

Вполне понятно, что с отрядом следовали и агитаторы. Как правило, это этнические афганцы, принявшие сторону народной власти.

Дальше. Всё это многолюдье и материальные средства требовалось охранять. Особенность партизанской войны: местные жители будут улыбаться или смотреть исподлобья, но вести себя смирно пока видят силу. Но если сила окажется (или покажется) недостаточной, или зазеваешься – вот тут и жди нападения.

Конечно, можно привести сколько угодно случаев, когда на каких-то территориях заключалось джентльменское соглашение и советские колонны могли чувствовать себя относительно в безопасности. Имели место факты, когда местные вожди гарантировали безопасность таким агитотрядам, и держали своё слово. И тем не менее, как говорят на Востоке, на Аллаха надейся – а верблюда привязывай! Потому подобные рейды в абсолютном большинстве случаев проходили под мощным войсковым прикрытием. И столь же естественно, что чем глубже на территорию, неподконтрольную Кабулу, углублялись такие отряды, тем мощнее выделялось охранение.

Итак, агитотряд – это подразделение, организованное для проведения подобных акций. Ну а автомобили для грузов и боевое охранение к нему придавались на период проведения очередной акции.

Руководил агитотрядом заместитель командира части по работе с местным населением. Его иначе называли «вторым замполитом». В 101-м мсп таковым был Марсель Габитов.

О Марселе я много писал, и особо пересказывать сказанное ранее не стану. Предельно кратко.

Когда мы говорим о каком-то человеке, основываемся в основном на своих собственных впечатлениях. Потому и я сейчас выскажу своё личное суждение о Марселе Халиулловиче.

На мой взгляд, это исключительно честный и порядочный человек. К тому же очень добросовестный. Такой открытый, благожелательный… Его знала вся округа – имею в виду афганцев. Авторитет в провинции он имел просто невероятный. Прямо в советской форме он шёл на любые переговоры, и его никто не трогал. Его слову верили, и он знал, что если местный вождь что-то обещает ему, то выполнит это. Потому что сами же афганцы не допустят нарушения данных ему гарантий.

Это я тогда так думал, да и имел все основания для такой уверенности.

Однако много позже я узнал, что плохо знал своего друга. А мы и в самом деле дружили. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что когда Марсель уезжал по замене из Афганистана, он заезжал ко мне в гости в Ашхабад. Да и в дальнейшем мы встречались. И по сей день изредка перезваниваемся.

Отвлёкся. Так вот, много позже я узнал, что официальная деятельность Марселя – это только прикрытие. На самом деле он занимался агентурной разведкой в стане душманов. Он под видом муллы ходил по окрестным кишлакам, вёл переговоры, выдавая себя за посредника, агитировал за народную власть. Сколько отрядов оппозиции он склонил к тому, чтобы они прекратили вооружённую борьбу – что с войсками советскими, что кабульского правительства – вряд ли вспомнит и он сам! Сколько жизней – наших ребят и афганцев – спасено в результате его деятельности, ведомо только Аллаху!

По всем странам-континентам установлено неисчислимое множество памятников полководцам и героям, которые убили много врагов. И что-то не встречал я обелиска в честь таких вот переговорщиков, как правило, незаметных, которые предотвратили гибель превеликого людей. Если бы от меня зависело определить, с кого персонально ваять такой монумент, я бы предложил взять за образец именно Марселя.

Вот такой человек и возглавлял агитотряд 101-го полка, который отправился в рейд на иранскую границу в апреле 1986 года.

Опять же, я уже писал, что преимущество журналиста в боевой обстановке состоит в том, что он сам определяет, где ему находиться. Этим своим правом, попадая в «горячие точки», я пользовался активно, благодаря чему и побывал «на войне» и с пехотой-матушкой, и с разведчиками, и с артиллерией, и с вертолётчиками… А вот в описываемый период – с агитаторами.

Вообще на период боевого выхода подразделения всегда составляется приказ.  В нём чётко указано, какие силы и средства задействуются для его проведения. Так вот, в большинстве случаев я участвовал в боевых действиях, не будучи официально включённым в состав отряженных «на войну» подразделений. Более того, в штабе дивизии нередко даже понятия не имели, где конкретно я нахожусь.

Оно понятно, что боевые выходы один другому – большая разница. Одно дело – проехать по охраняемой магистрали по заставам и выносным постам. И совсем другое – отправиться в тыл душманам. Это ни в малейшей степени не выпад в адрес, скажем, водителей «наливников» – они рисковали повседневно, совершая рейс за рейсом, и не имея представления о том, за каким поворотом их поджидает засада, в какой рытвине притаилась мина. Но для военнослужащего, который расположение части покидал только иногда, разница всё же есть: прокатиться до Адраскана или отправиться на вражескую территорию.

Это отступление – вот о чём. Я отправился в Герат для выполнения редакционного задания в 12-й полк, и не только не обязан был отправляться в тот рейд, но формально и не имел на то права. Однако поехал, конечно, ухватился за такую возможность с энтузиазмом. Я и сегодня от интересных командировок не отказываюсь, а уж тогда-то, по молодости!..

И впечатлений получил – по полной!

Теперь – о том, куда мы ехали, с кем вели переговоры.

Провинция Герат расположена в северо-западном углу Афганистана. В горно-пустынной местности вся жизнь жмётся к рекам, и поймы этих водных потоков заселены максимально плотно, в то время, как на остальных просторах тянутся только дороги. По территории провинции протекает несколько рек. Самая крупная из них – Герируд. Эта река, полноводная и со стремительным потоком, струится по широченной пойме, множеством протоков, причём, постоянно меняя русла – из года в год сама возводя дамбы на одних и прокладывая новые. Она тянется с востока на запад, а потом резко поворачивает на север и через сотню километров, стремительно мелея, оказывается в Туркменистане, где распадается на множество рукавов, которые теряются в пустыне Кара-кумы. Так вот, от места, где Герируд поворачивает на север, и до границы с СССР (тогда ещё), именно эта река служила границей между Афганистаном и Ираном.

Границы в привычном нам понимании слова в тех краях не существует. Ну, чтобы полосатые столбы, контрольно-следовая полоса, бдительные  пограничники с собаками… Просто местные жители знают: вот этот кишлак расположен на территории Афганистана, а вон тот – уже в Иране. Благо, на данной конкретной местности протекает река, так что гидрографический объект обозначает кордон достаточно чётко – в других местах такового нет.

В описываемом районе вдоль пограничной реки проживали племена малишей. Малиши – это субэтнос, нечто вроде наших казаков. Они проживают вдоль границ, контролируют её, и при этом достаточно независимы, чтобы самостоятельно определять, с кем дружить и кого через рубежи пропускать.

Соответственно, кабульская власть была заинтересована в том, чтобы эти приграничные племена  свою миссию по обеспечению непрозрачности границ выполняли. В частности, на эти цели власти выделяли какие-то средства… И наш агитрейд проводился, по большому счёту, с той же целью.

…И вот мы двинулись в путь. Мы – это собственно агитотряд, в составе которого находились агитаторы-афганцы, медики, большой гуманитарный груз, а также мощное войсковое прикрытие, как советских подразделений, так и «зелёных», как мы между собой называли афганских солдат, сорбозов, за цвет их формы.

Это другая река, Фарахруд, но местность похожа

Как уже говорилось, Герируд протекает по широкой и глубокой долине, которая тянется на запад. А чуть севернее реки протянулась автомобильная дорога до самой границы. Вот по этой дороге мы и ехали. Южнее реки тянутся горы, а севернее – долина, раскинувшаяся значительно выше уреза воды. Помнится, обращал на себя внимание такой феномен погоды: вдоль реки было уже по-весеннему тепло, но едва мы поднимались на равнину, попадали под холодный порывистый ветер. Так-то вот: перепад высот всего несколько метров – а климат уже разный!

На протяжении всего марша, что туда, что обратно, на нас не было совершено ни одного нападения. Пару раз, помнится, откуда-то звучали выстрелы из стрелкового оружия, но там и тогда это было настолько привычно, что и внимания особого никто на такие мелочи не обращал. Однако потери мы несли, всё больше от мин, которых по всему Афганистану понатыкали все кому не лень. Рассказывали, что одного сорбоза взрывом разодрало в клочья – я смотреть не ходил…

А вот как машина налетела на мину, видел своими глазами. Так получилось, что я имел все шансы сам ехать в том автомобиле, Но уселся в кабину следующего. И видел сам момент взрыва, и как из клуба дыма выбросило солдата, который сидел на месте старшего, и как он, оглушённый, отбежал в сторону, и не упал, а только стоял и тряс головой…

Но это случилось уже позже.

Когда мы доехали до кишлака, насколько мне помнится, Кизыл-Ислам, остановились в сторонке. Первым делом тут же развернули артиллерию, выставили охранение. Одновременно через звуковещательную установку сообщили, что прибыли не воевать, а на переговоры. Впрочем, думаю, что местные об этом уже знали – просто удивительно, насколько информация распространялась среди местного населения, несмотря на отсутствие в те времена мобильных телефонов.

И вскоре к нам вышла группа местных аксакалов, с которыми и начались переговоры.

Должен сказать, что это был первый случай, когда я присутствовал при разговоре с простыми афганцами, не испорченными, так сказать, цивилизацией. До того я общался с людьми, которые активно контактировали с нами, многие из них побывали в Советском Союзе…

Один из офицеров-афганцев рассказал мне, какое потрясение испытал, когда… Нет, по порядку. Как-то наше руководство решило провести акцию: показать афганской детворе, что такое Советский Союз. Уж как это осуществлялось технически, кого и по какому принципу для этого отбирали, не знаю, да и не столь важно это. Но только собрали большую группу мальчишек, погрузили в самолёт и доставили в Ташкент. А этот город не зря ведь называли «звезда Востока»! И вот представьте себе состояние пацанов, которые у себя на родине видели в лучшем случае электрическую лампочку, а в кишлаках и их не имелось!… А здесь – широкие улицы, залитый светом по ночам прекрасный город, фонтаны и скверы, метро, женщины с открытыми лицами, дети – их ровесники ходят в школу!..

И после этого самолёт возвращает их назад, в средневековую нищету! Тот офицер сказал мне, что, вернувшись,  тут вступил в ДОМА (это аналог нашего комсомола), и стал активным сторонником народной власти, рассчитывая, что Советский Союз поможет построить у него на родине такую же жизнь, как у мусульман СССР.

Но в глубинке Афганистана проживали совсем другие люди. Как анекдот у нас ходила байка. Спрашивает афганец у шурави (советского): за сколько вёдер риса  в Москве  можно купить ишака? Шурави отвечает: в Москве нет ишаков! Афганец изумлён: что, Москва настолько маленький город, что там даже ишаки не нужны?!.

Мы жили в разных пространственно-временных измерениях!

…Переговоры вели Марсель Габитов и представители гератского руководства. Соответственно, я ничего не понимал… Но с другой стороны – о чём идёт речь, и без перевода было очевидно!

К слову! Марсель тут мгновенно стал своим. Наверное, о нём тут знали… Потому что его пригласили в кишлак, и он отправился туда один. Назад его привезли на мотоцикле.  Он рассказал, что медикам с небольшим сопровождением разрешено войти в кишлак и осмотреть нуждающихся. Конечно же, с ними отправился и я. Повторюсь: преимущество журналиста в боевой, или приближенной к боевой, обстановке состоит в том, что он сам определяет, где и с кем ему находиться.

За время своих командировок в «горячие точки» я не раз оказывался в ситуациях, как бы это сказать, сопряжённых с риском для жизни. Однако никогда не чувствовал себя настолько беспомощным, как в те часа два, простоял под прицелом раструба пулемёта Дегтярёва в зажатом дувалами тупичке. Да, мы были вооружены автоматами, да, нас прикрывала артиллерийская группировка… Конечно, мы были уверены, что гарантированы от каких-либо неприятностей!.. Однако чувство, когда стоишь под пулемётом, и знаешь, что ежели что, тебя ничто не спасёт… Скажем так: не самое приятное это чувство!

Малиши – воинственный народ. Все до единого мужчины были вооружены. «Стволы» – самые разные: винтовки, автоматы, пистолеты, произведённые в самых разных странах. Один афганец таскал на плече огромный пулемёт, а рядом держался парень, который носил за ним треногу…  У бойкого пацанёнка на боку болтался небольшой разболтанный револьвер…

Все они улыбались, причём, искренне так… Со всех сторон слышалось «дуст»! «Дуст» значит «друг», «душман» – «враг»…

И в то же время мы понимали, что если бы не мощное артиллерийское прикрытие, никому из нас отсюда и не выйти бы…

Впрочем, как показало время, не всё оказалось настолько однозначно.

На тех переговорах шла речь вот о чём. Малишы перекрывают границу и не пускают через свою территорию отряды вооруженной оппозиции – душманов по терминологии того времени. За это из Герата в кишлак поступает материальная помощь. Ну а главное – сюда пришлют фельдшера и учителя! Именно этот пункт договора стал ключевым.

Мы отправились в обратный путь, будучи в уверенности, что малиши в лучшем случае станут сохранять нейтралитет. Однако реально результаты нашего рейда превзошли  все наши ожидания. Впрочем, всё, о чём пойдёт речь ниже, мне рассказали позднее, и сам я тому свидетелем не был.

Через некоторое время в Герат прибыли посланцы того племени малишей. Они сообщили, что подготовили помещения для школы и медпункта. К ним направили обещанных фельдшера и учителя – афганцев, разумеется. Какое-то время на этом направлении и в самом деле не проходили отряды или караваны с оружием… А потом с иранской стороны по кишлаку был нанесён артиллерийский удар, а затем атаковали афганские моджехеды… Политика «национального примирения» к тому времени уже вступила в силу, потому должной поддержки кишлак от центральной власти своевременно не получил.

Повторюсь: я чётко разделяю в своём рассказе – это я видел сам, а о том мне рассказывали.

Вот такие события в моей жизни произошли ровно 30 лет назад, в апреле 1986 года.

(Фотографии к данной публикации непосредственного отношения не имеют.

Они из архива моего и моего сослуживца солдата Константина Андрейковец)