ЛЖЕПЁТР, «ПЛЕМЯННИК» ЛЖЕДМИТРИЯ

(Отрывок из романа «Кривоустовы»)

Март 1606 года

Осторожно действовать куда разумнее, чем разумно рассуждать.

Цицерон

…А предшествовали этой поездке следующие события.

Как-то посланец срочно вызвал Анфиногена к государю.

Лжедмитрий выглядел озабоченным, даже несколько растерянным.

- Племянничек у меня объявился, Фонька, – криво улыбаясь, сообщил он, когда старые друзья остались наедине.

- Это ж по какому сродству?

- Покойного государя Фёдора Иоанновича сынок Петька.

Анфиноген уже готов был расхохотаться, приняв сказанное за шутку. Однако оценил настроение государя, не стал его дразнить, нахмурился. Фёдор Иоаннович, сын Ивана Грозного, приходился старшим братом царевича Дмитрия, имя которого присвоил себе Лжедмитрий.

- Но у Фёдора только дочка была, да и та умерла ещё младенцем, – вспомнил Анфиноген.

- Правильно, правильно, дочка Феодосия, племянница, выходит, моя, и годика не прожила, царство ей небесное! – торопливо перекрестился Лжедмитрий. – Никого больше его семени не осталось. А тут – гонец от Кавказских гор, с Терека-реки, где в прошлом годе войско боярина Бутурлина басурмане побили… От казаков тамошних гонец. Письмо привёз. Будто брат мой Фёдор боялся за жизнь сына своего, потому подменили его на девочку хиленькую, а сыночка Петра отдали казакам на  бережение и воспитание. Вот тот Пётр сейчас в Гребенских казаках атаманство принял, и готов всё войско под мою руку привести…

- Бред какой-то, – сгоряча ляпнул Анфиноген.

- В жизни, брат, и не такие подмены случаются, – со значением произнёс Лжедмитрий.

Кривоустов, досадуя на себя, прикусил язык.

- Прости, государь, вырвалось без умысла… Но только не было у Фёдора сына, не было, то ж всякий скажет!

- Сам знаю, – обрубил Лжедмитрий. – Что делать-то?..

Обсудив ситуацию, решили, что нужно срочно на Терек отправить верного гонца, который бы оценил ситуацию у гребенских казачков, и сообщил, следует ли принимать такую нежданную помощь, или же объявить Лжепетра самозванцем.

Анфиноген уже решил, что ехать придётся ему. Не хотелось ему пускаться в столь дальний и тяжкий путь, да только куда ж деваться-то… Прикажет – придётся ехать. Воля государева!

Однако Лжедмитрий сам же и заметил:

- Тебе б туда ехать, Фонька – никому так не верю как тебе… Но не следует – при мне оставайся. Но кого направить?.. У тебя есть кто на примете – чтобы верным был, и чтобы не колоколил почём зря при любом решении?

Ещё мгновением раньше Анфиноген и мысли не имел предлагать в гонцы Юшку. А тут вдруг озарило: именно этот брат стал бы оптимальным гонцом на Гребень. Он и военный потенциал войска сразу определит, и в политике не искушён, а потому сбить с толку его невозможно, и честен, соответственно, всё сообщит как есть, а не так, как кому-то хочется.

- Ну, коль не меня… – задумчиво проговорил Анфиноген, делая вид, что перебирает знакомых. – Тогда брата моего, Юшку, разве что…

На том и порешили.

Георгий, узнав о царёвом поручении, был ошарашен.

- Что у вас там, кого другого не нашлось? – озадаченно спросил он у Анфиногена, который сам известил его о предстоящей поездке.

- Так ведь подарков от казачков не дождёшься, – засмеялся брат. – Так чего ж ехать-то?..

Юшка тоже засмеялся.

- В самом деле, не привыкли жить в богатстве, нечего и приучаться…

Он почувствовал себя  польщённым доверием. И благодарен брату за заступничество.

- Скажи мне, Фонька, откровенно, – нерешительно спросил он. – А государь помнит, что я до конца против него бился?.. И что переправу под Серпуховом держал и не сдал её?..

- Да плевать ему на то, – отмахнулся Анфиноген. – Дмитрий Иванович вообще незлоблив, и старые грехи не помнит. Главное – сейчас против него не идти. Тут Петька Басманов не посмотрит, кто ты ему, сват ли, брат ли, побратим боевой – любого в пыточной сломает.

Георгий невольно вспомнил, как Пётр благодарил его за то, что он отбил у разбойников Хлопка тела его брата, Ивана. Кто ж мог подумать тогда, что Басманов станет, по сути, вторым человеком в царстве!.. Ох, любит судьба поиграть-позабавиться с человеком!..

- А успешно съездишь – кто знает, как служба государева дальше пойдёт!.. – продолжал давить Анфиноген.

Непредсказуемое это дело – выдвигаться во времена социальных катаклизмов! Неведомо, как оно повернётся!

Однако если поручение исходит от государя, тут выбирать не приходится. Да и не собирался Георгий размышлять. Не в его правилах это было – размышлять о правильности поручения. Другое дело – думать, КАК его выполнить.

Для служивого человека сборы в поход – дело недолгое. Акулина не успела ещё и наплакаться всласть, провожая любимого в такую даль, а Георгий уже усаживался в сани. Рядом с ним хлопотливо устроился Савл, откровенно радовавшийся приключению. Довольной выглядела и верная Дрягва – по сборам она оценила, что ехать далеко, однако её не седлали, значит, бежать налегке.

И – в путь! Георгия сопровождала полусотня стрельцов, да несколько его боевых холопов.

…Дорога получилась долгой и непростой.

Случилось, что возок едва не утопили, в котором везли подарки казакам – несколько «змеек», длинных затинных пищалей. Возок уберегли, а вот стрелец один так и утоп – затянуло сердешного течением под лёд, и не смогли вытащить, царство ему небесное!

Разбойники лесные пытались напасть на защищённый обоз. Потом, правда, выяснилось, что не разбойники это, а крестьяне из разорённой уж подлинными нощными татями деревеньки от безысходности решились на подобный отчаянный шаг. Горе-грабителей вразумили залпом из пищалей, потом отходили коноводов плетьми, чтобы долго присесть не могли… На прощание Георгий выделил им толику серебра из выданных на путевые издержки средств. Савл для порядка поворчал, однако отсыпал из кошеля. Уезжали, оставив стоявших в снегу на коленях мужиков, благословлявших их вслед. Доехав до ближайшего городка, Георгий государевым именем попенял местному воеводе (благо, не из особо родовитых оказался), что помощь пограбленной деревне не оказана.

И второе нападение случилось, уже посерьёзнее. Однако волгские казаки, злые на московских бояр, узнав, что царёв посол направляется в Терки для переговоров, не только пропустили беспрепятственно, а ещё и сопровождавших дали, чтобы московцев кто из низовых не обидел.

Опять же, степные люди, не то ногайцы, не то калмыки, целым чамбулом некоторое время стороной сопровождали вооружённый отряд, да только так и не отважились напасть.

А то как-то ночью волки сумели одну кобылу зарезать. Сторожа вовремя хватились, отогнали хищников, а то беда могла приключиться серьёзная.

- Жаль, татар или башкирцев поблизости не видать, – почесал затылок сотник. – Продали бы им кобылью тушу – любят они конинку-то…

Услышав это, молодой стрелец брезгливо сплюнул, торопливо перекрестился. Остальные, особенно кто постарше, весело засмеялись – большинство из них много чего в жизни повидали и испытали, знали, что мясо любое естся, особенно в нужде. Для кого-то и свинина в запрете, а для русского человека – самая еда!

Но в конце концов, добрались и до Терека.

Казачья застава встретила посольство ещё на Куме-реке.

- С чем едешь, посол? – с напряжением в голосе спросил старший казак.

- С милостью государевой, – коротко ответил Георгий.

- О то добре! – обрадовался казак.

И тут же отрядил гонца в Терки.

…Для того, чтобы оценить, что именем царевича Петра Фёдоровича называется самозванец, довольно оказалось одного взгляда. Огромный детина, заросший густой бородищей, никак не походил ни на царя Фёдора, ни на супругу его Ирину, сестру покойного царя Бориса Годунова. Да и вообще больше всего он и походил именно на того, кем и являлся на самом деле, на разбойника или казака украинных земель – что в те времена нередко являлось синонимами.

Лжепётр восседал в грубо сколоченном высоком кресле с приступочком, стоявшем под образами. Он был облачён в стрелецкий кафтан тонкого сукна, красные козловые сапоги с заметно сбитыми каблуками, высокую бобровую шапку, которая норовила сползти по его патлатой голове. Возле него теснились приближённые – такие же разбойного вида казаки, облачённые кто во что горазд, но все хорошо вооружённые дорогим оружием.

- Челом твоей милости! – сдержанно поклонился Георгий.

Он ещё заранее решил обращаться к «царевичу Петру» по возможности безлично. Во всяком случае, попервости, пока не определится, как следует себя вести.

- И ты здравствуй, холоп! – разве что не прорычал в ответ «царевич». – С чем приехал от моего дяди, царя Дмитрия?..

- Привет тебе шлёт, и милость свою, – вновь поклонился Георгий.

А сам не знал, как реагировать на поведение казака. С одной стороны, его стремление играть царевича выглядело смешно, а с другой – слышать слово «холоп» в свой адрес от невесть кого…

Только ведь ещё Анфиноген напутствовал его в Москве:

- Ты помни, Юшка, что посол, а потому что бы там ни говорили, молчи, да на ус мотай. Посчитаться и потом можно будет, а там – молчи!..

- Да иначе и статься не могло, – важно развалился в кресле Лжепётр. – Родня, как ни говори, хоть и не виделись ни разу…

Он перевалился на другой подлокотник, поправил шапку, которая ему явно была маловата.

- Оно ведь как получилось-то, посол… – начал он излагать свою легенду. – Батюшка-то мой, Фёдор Иоаннович, покойный-то,  слаб здоровьем-то был, да и богобоязненный шибко… Понимал, что если помрёт, то и сыночка его сживут со свету бояре… Ох и пакостный это народ, бояре, должен сказать тебе, посол, да ты и сам, должно, знаешь о том, натерпелся, небось, от них-то?..

Георгий вспомнил Лавра, невольно ухмыльнулся. Лжепётр счёл ухмылку подтверждением своих слов, заговорил дальше.

- Вот и решил папка укрыть меня от боярских козней… Даже не так сам решил, как матушка моя, Ирина Фёдоровна, сестрица царя Бориса… Она-то уж куда поразумнее была, царство ей небесное! Уж она знала, что братец её шибко к трону тянется, и поняла, что не пощадит никого, кто на пути окажется. Как царевича Дмитрия убил, так и меня убьёт…

- Царевича-то Димитрия не убили, – подсказал стоявший ближе всех к «царевичу» казак.

- Ну да, я ж и говорю, – важно кивнул Лжепётр. – Дядю моего провидение спасло. Только батюшка и матушка мои о том не знали! Но решили отдать меня на сохранение в надёжные руки…

- Твоя милость, может, об этом позже поговорим? – довольно бесцеремонно перебил его тот же казак. – А пока давай о нынешнем нашем положении.

- Можно и о нынешнем, – не стал спорить «царевич». – Дело такое, посол. Дядя мой, царь Димитрий, жалует казаков, милости нам, служилым, оказывает. А лихоманы бояре-вражины, препятствуют ему в этом, жалование наше задерживают, припас нам сюда не присылают. И не знает государь, какую великую нужду мы тут по вине тех бояр терпим, в то время как бороним от басурманов царство. Вот и решили мы двинуться на Москву и помочь дяде моему, государю, перевешать всех бояр, чтобы стал Дмитрий Иванович настоящим царём, всеправителем земли православной. И чтобы опоры у него имелось только две: дворянство служивое в самом царстве, да казаки на его украинах. А бояр и князей всяких – на осину. Вот тогда и станет наше царство процветающим… Как думаешь, посол, об этом?

Георгий чего-то подобного и ожидал. Он ответил заранее заготовленной на подобный случай фразой.

- Моё дело посольское – не думать, а волю государеву исполнять. Мы с тобой бумагу составим, и я с ней в Москву отправлюсь. Доложу государю всё как есть… А уж ему-то и решение принимать.

Судя по всему, и казаки ожидали примерно такого оборота дела. Потому Лжепётр ответил тоже быстро.

- Бумагу мы составим – то правильно. Вот с моим канцлером её составите, – кивнул «царевич» всё на того же казака, что столь вольно с ним общался. – И гонца отправишь в Москву. А сам с нами останешься, не обессудь. Для нас честь великая в гостях государева посла привечать.

…В тот же вечер Георгий, прибывший с ним стрелецкий сотник, казачий атаман Федька Болдырин – тот самый «канцлер» «царевича Петра», да несколько ещё казаков составляли письмо государю Дмитрию.

Юшка очень скоро смекнул, что именно Болдырин затеял всю эту авантюру с «царевичем Петром». Человек смекалистый, он и теперь взял инициативу в свои руки, диктовал письмо складно, будто заранее продумал и заучил. А может и в самом деле так и было. И что ж в этом плохого? Только честь человеку.

- Всё правильно говорю? – спрашивал он у Георгия.

- Правильно, правильно, – соглашался Георгий. – Да и не мастак я цидулы писать – мне сабля сподручнее, – прибеднялся он.

- О, наш человек! – несколько преувеличенно радовался Федька и продолжал диктовать дальше.

В обратный путь в Москву отправлялся стрелецкий сотник. С ним отправлялась и казачья делегация. Атаман отдал письмо своему посланцу.

Георгий своё донесение отдал сотнику. И ещё передал на словах – есть вещи, которые бумаге лучше не доверять.

- Передашь государю следующее. Никакой он не царевич…

- Да оно и так видно, – поддакнул сотник.

- Вот-вот, это тоже скажи. Настоящее имя «царевича» Илейка, родом он из города Мурома, потому и зовут его Муромец. А родом он Горчаков, служил в холопах, а потом сюда, к казакам подался.

- Откуда узнал? – спросил сотник.

- Да это тут не секрет, казаки в подпитии рассказали…

О том, что послужило поводом к появлению на свет «царевича Петра», Юшка передавать не стал. Появилась у него мысль, написать о том отдельную записку Анфиногену, однако потом передумал. Попади записка в чужие руки, могла причинить неприятности и самому Георгию, и, не исключено, Фоньке.

Дело в том, что Лжедмитрий, заняв летом минувшего года московский престол, объявил о повышении государева жалования всем служилым людям в два раза. Но объявить – объявил, а вот с выполнением обещанного получилась загвоздка. Ещё московскому гарнизону, да столичным чиновникам так-сяк жалование выплачивалось, а чем дальше от центра, тем перебои становились ощутимее. До казаков же на далёкие окраины не только обещанное повышенное жалование – вообще хоть какие-то средства перестали поступать.

А тут ещё донские казаки, с которыми гребенцы поддерживали тесные связи, вернулись из похода со щедрым награждением…

Вот и решили гребенские казаки, яицкие, нижневолгские, что всё дело в боярах. Царь де жалование обещал, те казаки, что с ним в походе участвовали, при деньгах оказались… А кого рядом нет, за того и заступиться некому. Бояре же только о своём кошеле пекутся – то всем ведомо!

Только, как ни говори, а боязно бунтовать-то. Ну как велит государь тем же боярам разобраться с казаками!..

Станичники с Яика-реки решили с Москвой не связываться. Собрались, да и двинули в поход за добычей в киргизские степи – не то на Хиву, не то на Хорезм, кто их разберёт!

А хитроумный Федька-атаман придумал план, который мог принести прибыль повесомее, чем бросок через безводные степи, который ещё невесть чем обернётся. Собрал Болдырин сотни три казаков, да и предложил: если мы объявим, что с нами царский сын, бояре не осмелятся на нас войско стрелецкое насылать.  Более того, наш, казачий, царёв сын, рассуждал атаман, станет проживать в Кремле при своём «дяде», и заступником казачьим станет. Где один самозванец обустроился, там и для второго местечко найдётся.

В том же, что на московском троне сидит именно самозванец-расстрига, ни Федька, ни собравшиеся казаки не сомневались. Более того, им вообще такая ситуация понравилась! Они атамана выбирают, который перед ними ответ держит, которого и сместить дозволяется за нерадение… Что ж в том плохого? Почему бы и царя, как атамана, не выбирать?.. Пусть и государь земли русской знает, что и его могут как избрать за заслуги, так и переизбрать за нерадение!

План казакам понравился. Приняли они его сразу и безоговорочно. В самом деле: где есть один самозванец, почему бы не объявиться и другому?

Вопрос заключался только в том, кому стать «царевичем»? Большинство не сомневалось, что в этом качестве захочет оказаться сам же атаман. Однако Федька оказался мудрее.

- Пусть Илейка царевичем станет, – предложил атаман. – Он в разных краях царства бывал, Москву видел, да и вообще парень бывалый… А я что – тёмный человек, только рубиться умею.

Скромность атамана собравшимся глянулась.

Да только что ж таиться-то? Тут дело не в скромности оказалось. Не был уверен Болдырин в успехе затеянного предприятия. Если вдруг дело не задастся, то пока ещё дознаются, от кого идея исходила – а самозванец, вот он, у всех на виду!.. Известно же: кто удержался от соблазна, тому краснеть не придётся. Да что там краснеть – тому голову сберечь легче!

Как бы то ни было, порешили казаки «назначить» царевичем Илейку. Тот таким оборотом остался донельзя доволен. Своим есаулом тут же назначил автора идеи атамана Болдырина. Кто-то вспомнил, что у царей есаул называется канцлером. Так и получил свой чин вчерашний атаман.

- Передай государю, что в узде казаков удержать трудно, – продолжал напутствовать сотника Георгий. – Хотя, похоже, верны они ему будут, если «царевича», да с атаманом Болдыриным обласкать…

Сам же думал о том, о чём не отважился говорить и писать.

Государь, разбазарив государственную казну, отправляя обоз за обозом в Самбор, и в то же время не выплачивая жалование своим подданным, словно заготавливает сухой хворост по окраинам царства. Если пламя полыхнёт, то со всех сторон на Москву двинутся отряды таких вот «царевичей» и других самозванцев – на потеху и на радость столь любезной государю Европе.

Эту крамольную мысль Георгий решил высказать брату лично, когда вернётся в Москву.

Решил, да не успел.

…Сотник уехал, Георгий остался в Терках.

- Как Волга ото льда освободится, вверх, к Москве пойдём, – известил его Фёдор Болдырин.

Ну что ж, вверх, так вверх!