ЖОЗЕФ ГИЛЬОТЕН, МАРКИЗ ДЕ САД, АНТУАН ЛАВУАЗЬЕ И ДРУГИЕ…

Николай СТАРОДЫМОВ

…В тот день 1792 года у французского короля Людовика XVI на приеме было несколько депутатов Национальной ассамблеи. Среди них – профессор анатомии при Парижском университете Жозеф Игнас Гильотен и представитель древнейшей в Европе династии палачей Сансон. Они были приглашены к королю, чтобы доложить о машине для казней, за применение  которой ратовали столь активно.

Рассказывать монарху XVIII века о существующих способах казни было бы бессмысленной тратой времени – он о них был хорошо осведомлен. Повешение, четвертование, расстрел, костер – все это банально. Экзотические способы – травить собаками или медведями, варить живьем в подогреваемом масле, топить в вине, сажать на кол, привязать к лошадям и разорвать – слишком варварские. Отравление не дает воспитательного эффекта…

Нет, из всех более чем ста способов казни самым эффектным и эффективным оставалось обезглавливание. Между тем Великая французская революция 1789 года и последовавшая за ней гражданская война требовали жертв – казнили много. Рука палача рубить устала…

К тому же отрубать голову топором было не так просто! Даже самый опытный палач мог промахнуться. Депутаты напомнили королю о казни шотландской королевы Марии Стюарт 8 февраля 1587 года, когда для приведения приговора в исполнение потребовалось целых три удара топором – и все это время она оставалась живой.

Вот и предлагали Гильотен, его единомышленник доктор Луи и палач Сансон использовать «лунз» или, иначе, «лунзион». Эту машину для отрубания голов изобрел Франсуа Лунс и ее какое-то время использовали во Франции и Германии, в других странах Европы. Однако общественное мнение восстало против такого «прогресса» и палачи вернулись к привычным топорам.

За этот-то «лунзион» и ратовали депутаты, считая его более гуманным. Профессор Гильотен так яростно доказывал на заседании ассамблеи его преимущества, что его предложение было принято. Теперь в народном сознании машина прочно ассоциировалась с именем профессора-анатома.

Идея Людовику понравилась. Ознакомившись с машиной, он, считая себя знатоком механики, даже предложил усовершенствовать форму ножа.

Через месяц механический топор весом 160 кг упал на шею бандита и убийцы по фамилии Пелексью. Машина начала свое победное шествие по выям обреченных. Ей была уготована долгая жизнь. Походный вариант ее даже имелся в арсенале подразделений гестапо и СС, действовавших на оккупированных территориях, в том числе и СССР. В некоторых странах она формально не отменена до сих пор, правда, не применяется нигде (во всяком случае, официально).

Людовик XVI менее чем через год смог сам убедиться в эффективности санкционированного им орудия убийства. 21 января 1793 года он был казнен на площади Согласия, которую в честь этого события переименовали в площадь Революции. Жозеф Гильотен умер в 1814 году, страдая от осознания факта, что его имя оказалось прочно связанным со средством казни, в то время как его целью было облегчить участь обреченного; его потомки фамилию сменили. Сансон якобы тоже пострадал на своем поприще – казнив кого-то из осужденный Революционным трибуналом, он поднял отрубленную голову и плюнул ей в лицо, за что был отрешен от должности: убивать ты обязан, а издеваться над покойником не имеешь права…

Дальнейшее можно считать национальным помешательством, но это факт: гильотина вдруг стала очень популярной. Во Франции в моду вошли брелоки и другие украшения в виде крохотных гильотин. В кондитерских подавали торты, выполненные со всеми натуралистическими подробностями: сама машина из шоколада, фигура казнимого из крема, а при отделении ножом головы из нее вытекал клюквенный сок. Люди, по терминологии той поры, шли не на казнь, а на свидание с гильотиной…

К слову, коль уж мы начали развенчивать общепринятые заблуждения о приписываемых людям зверствах… Когда свершилась Французская революция, как то обычно бывает, на свободу было выпущено много преступников. Среди них оказался и знаменитый маркиз де Сад. Сегодня мы знаем его как человека невероятной жестокости, от имени которого произошло слово «садизм». Несправедлива такая память. Распутником он был редкостным – это да! Про Гая Юлия Цезаря в свое время говорили, что «для всех женщин он мужчина, а для всех мужчин – женщина». То же можно сказать и о веселом маркизе де Сад. Например, он иной раз приглашал гостей и в питье подмешивал снадобье, которое, как бы это сказать, снимает у человека моральные ограничения в сексуальном поведении. В результате банкет перерастал в оргию. Будучи человеком великосветским, маркиз и компанию собирал исключительно титулованную (впрочем, горничными и лакеями он тоже не пренебрегал, но это так, между прочим).  Вся знать почитала для себя за честь быть приглашенным на такой «суаре», хотя и знали, чем вечеринки заканчиваются.

За такие вот дела и упекла де Сада теща. Революция вернула маркизу свободу и сделала членом революционного трибунала. Провернулись колеса судьбы – и  на суд приводят ту самую родственницу. Все злорадно потирали руки в уверенности, что уж тещу-то он непременно отправит на свидание с гильотиной. Однако де Сад проявил невиданное благородство и тещу освободил. Освободил тещу – поистине садист! Финал закономерен – веселого маркиза отправили в психушку.

Еще один исторический курьез (правда, теперь в мрачных тонах) связан с гильотиной. Знаменитый ученый, отец термохимии Антуан Лоран Лавуазье закончил жизнь в 1794 году именно под ее топором. Перед смертью ученый предложил провести эксперимент, чтобы выяснить, живет ли голова отдельно от тела еще какое-то время. Он попросил палача взять после казни его голову и посмотреть в глаза: если она подмигнет, значит, еще живет. Однако тот в научном опыте участвовать отказался. Палач ответил, что в подобном эксперименте нет нужды, так как ему приходится каждую неделю менять корзину, в которую скатываются отрубленные головы, ибо они обгрызают ее края…

Подобная «механизация» смерти не могла пройти мимо внимания писателей. Вспомним «Девяносто третий год» или «Последний день приговоренного к смерти» Виктора Гюго. Резко выступал против гильотины Александр Дюма-отец, да и сын ее не приветствовал.

25 марта 1857 года в Париже собственными глазами увидел работу орудия убийств гуманист Лев Толстой. Впечатление это произвело на него удручающее.

«Когда я увидел, как голова отделилась от тела, и то, и другое врозь застучало в ящике, я понял – не умом, а всем существом, – что никакие теории разумности существующего и прогресса не могут оправдать этого поступка…».

И хотя лично я не принадлежу к последователям теории «толстовщины», с этим утверждением Льва Николаевича не могу не согласиться.