КАЖДЫЙ САМ В ОТВЕТЕ ЗА СВОЙ ГРЕХ. ДАЖЕ НА ВОЙНЕ

Да и то – мало ли на войне случается насилия?..

Логвин уже давно понял, что война снимает с совести человека некие ограничители, он зачастую начинает себе позволять поступки, которые в другое время не позволил бы никак. И это Кривоустов адресовал не только другим, но и себе. Раньше он не позволил бы в своём присутствии сильничать женщину. Однако теперь вмешиваться не стал – как и все остальные его соратники. Каждый в ответе перед богом сам за свои грехи – на войне это правило, как нигде актуально. Здесь, на войне, в другом, непонятном мире,  даже сам грех принимал вроде как другую окраску, имел другую природную составляющую. Каждый из этих людей ненавидит пришельцев, у каждой из этих женщин муж, отец или брат, а то и все вместе – воюют против них. И данный факт вроде как в какой-то степени оправдывает и грабежи, и насилие. Ведь отнимаешь добро не у мирных посторонних людей, а у врагов.

Война войне рознь. Только здесь, на Кавказе, этот факт понял, осознал в полной мере Кривоустов. Война с ляхами, с литвинами, с татарами воспринималась русскими как нечто вполне естественное, нормальное – повоевали, отобрали город или волость, да и замирились.  Обе стороны в тех войнах знали, что, несмотря на жестокости войны, им и впредь жить бок о бок, торговать, девок у соседей брать в жёны… То есть старались противника победить, но не уничтожить!

Здесь – иное! Здесь местные жители желали именно уничтожить царёво войско – не изгнать, а стереть с лица земли. Не войско в целом, а каждого стрельца. Убить, лишить жизни  всех! И это оказалось ново, непривычно, непонятно.

Между местными жителями и пришлыми людьми лежала пропасть взаимного неприятия. Вроде рядом стояли, на одной земле – а как будто в разных мирах! И это подразумевало, оправдывало факт, что некоторые законы, которые представлялись незыблемыми в привычном мире, тут утрачивали свою действенность.

Сам Логвин сильничать не стал бы никого. Однако вот и вмешиваться в то, что считал для себя неприемлемым, не стал. И от этого тоже совесть грызла. Даже не совесть… А осознание, что творится непотребное, и вот не пытаешься его остановить, и тем самым сам становишься вроде как соучастником этого непотребства.

И причину для своего невмешательства придумал. Кривоустов понимал, что вместе с этим стрельцом, который сильничал горскую женщину, ему завтра идти в бой. И воевать против него станет муж или брат этой вот горянки. Если взглянуть на ситуацию с этой колокольни, то ссориться со своими вроде как и неправильно.

Хотя и понимал Логвин шаткость своей позиции. Убеждал себя, что прав, а вот как-то душа эти убеждения не принимала.

Нет, братцы, грех творит каждый сам по себе; и отвечать на Высшем суде каждому придётся за себя. Логвин не вступился за чуждую женщину – это грех. Но ссориться со своими боевыми соратниками, вносить смуту в своё войско стало бы грехом куда большим. Но так ли это?..

И где тут истина?