1956–1961
НАЧАЛО ЖИЗНИ
О Советском Союза и Германии, о родне и родственных отношениях, о национальной гордости и угасании пассионарности, о казачестве и дворянстве, о семейных преданиях и ратной службе, об исследовании истории и истоках мистицизма
Я родился 24 февраля 1956 года. Как-то мой отец, Стародымов Александр Васильевич (пухом ему земля!), пошутил: мол, видишь, сын, как мы с мамой не подгадали – не 23-го ты родился, не в День Советской армии. Я тогда ответил: хорошо, что не умудрились попасть на 29-е! 56-й год ведь выпал високосным!..
Отец мой был офицером, служил в Группе Советских войск в Германии, так что я и родился в этой стране, в Дрездене. Однако родители на всякий случай записали, что я появился на свет в Москве. Позднее отцу довелось служить в Белоруссии, в городке Марьина Горка, близ станции Пуховичи, что давало моим дядьям повод подтрунивать надо мной, называя «москвич из Пухович», делая ударение смеха ради в названии населённого пункта на последний слог.
Сегодня это может вызывать недоумение, однако в таком решении родителей имелся свой резон. Много позже мне доводилось встречаться с двумя товарищами, которым запись о рождении за границей причиняла немалые проблемы. Один из них родился в польском Белостоке в начале 1941 года. Как известно, согласно «пакту Молотова–Риббентропа», после сентября 1939 года до начала Великой Отечественной там стояли части Красной армии, и командирам и партийным работникам приказано было привезти в город свои семьи. (К слову, в Белостоке накануне войны дислоцировался 6-й механизированный корпус, во время Великой Отечественной претерпевший ряд преобразований, и в конце концов ставший 5-й гвардейской мотострелковой дивизией, в которой мне довелось служить в Афганистане). Соответственно, во всех документах у моего приятеля значилось, что место рождения его – Польша, да ещё довоенная, т.е. «панская». И никакие разумные доводы на работников отделов кадров не действовали – числился он невыездным, и имел некоторые ограничения по трудоустройству… А второй товарищ и вовсе родился в Тегеране, где его родители работали в посольстве. Картина оказалась сходной: кадровики кивали и всё понимали, но его личное дело всегда пребывало под особым наблюдением.
Много позже, когда я уже служил в должности замполита военно-строительной роты под Москвой, случилась такая история. Рядом с санаторием «Русь», который возводила наша часть и на базе которого нынче действует Центр восстановительной терапии им. М. Лиходея, должны были строить какой-то секретный объект. Вполне понятно, что абсолютное большинство личного состава отряда являлось уроженцами республик Средней Азии, в частности, Казахстана. И среди этих ребят сколько-то оказалось уйгуров, родители которых некогда переселились в СССР из Китая, когда там шли этнические гонения на представителей этой нации. Так вот, последовал приказ всех уйгуров из этих эмигрантских семей перевести в другие части, подальше от «режима секретности». Верите ли: ко мне подходили военные строители, буквально плакали, просили их оставить в нашей части, доказывали, что они ни сном ни духом не имеют отношения к китайской разведке – да только что мы, офицеры низового звена, могли сделать?.. В приказе было чётко и недвусмысленно сказано: «всех». И в другие части перевели всех – до единого!
Так вот, в моей судьбе ничего подобного не случалось, возможно, именно благодаря предусмотрительности родителей. Более того, не исключаю, что и в получении московской прописки могла сыграть свою роль запись в личном деле – москвич, мол, по рождению-то.
Несколько слов о родне. Так сложилось, что в детстве я больше контактировал с родителями моей мамы, а родню отца знал меньше. А жаль. Дело в том, что отец мой – из донских казаков, соответственно, и я тех же корней. Мой предок ещё в XIX веке основал хутор, который нынче называется Баклановым (или просто Бакланы с ударением на «ы»), где сегодня по-прежнему проживает моя родня. В годы Гражданской войны мои предки размежевались, подобно всему российскому народу, на «белых» и «красных», потом многие из оставшихся в Советской России попали под репрессии – и на Бутовском полигоне покоятся, и на Севере в ссылке сгинули, и в Казахстане… (События эпопеи «Тихий Дон» происходили совсем невдалеке от родины моего отца – там раскол в казачестве показан очень ярко). Папа мне всего этого не рассказывал. Папа вообще, воспитанный в сталинские времена, старался не говорить о том периоде. А я по молодости и глупости не спрашивал. Жалею теперь. Так вот и рвутся нити памяти между поколениями.
Только изредка прорывались в нём какие-то эпизоды-воспоминания.
Как-то рассказал папа такой эпизод. Он у меня был 1930-го года рождения. Так что в 37-м как раз пошёл в школу… Как-то в класс вошёл учитель и сказал открыть книгу на такой-то странице. Там был чей-то портрет – папа не помнил, чей именно. Учитель велел взять в руки что-нибудь острое (ножик или карандаш) и выколоть глаза «врагу народа». Папа расплакался. «Тебе что – врага народа жалко?», – просил учитель. «Мне книжку жалко, – ответил папа. – Она денег стоит!..».
Другой эпизод, рассказанный папой. Один наш родственник лет десять не был дома, работал где-то далеко. И вот решил наведаться в родную станицу. От станции Алексиково нужно было добираться до хутора через степь, поезд пришёл ночью, вот и пошёл родственник пешком. На полпути на дороге встретил мужчину, заговорили, выяснилось, что тоже дальний родственник. В конце беседы тот казак попросил помочь закинуть мешок на спину – и они разошлись. А утром родственника, который только ночью приехал после десятилетней разлуки, забрали. Оказалось, что его случайный ночной собеседник нёс мешок украденного зерна, и они оба таким образом подпадали по «указ 7-8» – один как вор, второй как пособник…
Как-то мы с братом в присутствии отца высказались, что не мешало бы Сталина поднять, чтобы он навёл порядок в стране. На что папа тяжело и весомо (он всегда говорил весомо) отозвался: «Нет, сынок, Сталина поднимать очень страшно».
…Папин отец дедушка Василий человеком был строгим, даже суровым, бабушка Клавдия – тихой и незаметной… Дедушка был недоволен тем, что сын женился на «мужичке», а не на казачке… Однако нынче его уже нет в живых, и я на него не в обиде – в конце концов, все мы дети своего времени и рабы своих представлений о том, как и что должно происходить в этой жизни.
Наш дядя Миша, папин брат, сейчас проживает в Урюпинске, к нам, к своим племянникам он всегда относился благожелательно. Его сын, мой двоюродный брат Николай, служит в Белорусской армии, в Новогрудкове, в чине полковника. Ну а двоюродная сестра Наташа проживает в Волгоградской области.
Буквально несколько слов о моём отношении к казачеству, коль уж речь идёт о папиной родне.
Казачество – совершенно уникальное явление на Земле. Нигде в мире нет больше ничего подобного. И я искренне горжусь своей принадлежностью к этому славному роду-племени. И вместе с тем не являюсь активистом движения за возрождение казачества как социо-этнической единицы. Попытаюсь объяснить почему.
История казачества уходит в глубь веков, и момент зарождения его не сможет назвать никто. Хотя утверждать, что казаки штурмовали Трою – это всё же, на мой взгляд, явный перехлёст… Неизвестны даже корни самого слова «казак». Кто-то утверждает, что оно произошло от «кайсак», кто-то, что от сельскохозяйственной косы, которую некогда использовали вместо пики, ну а кто-то видоизменяет от «хазар»… Думаю, что споры на эту тему будут продолжаться вечно, и единого и устраивающего всех объяснения происхождения этого слова не установит никто и никогда. Лично мне версия с кайсаком представляется наиболее убедительной.
Так вот, на протяжении веков складывалось внеэтническое (или, скорее, полиэтническое) сообщество людей, которые жили по своим законам, по своему укладу… Даже язык на Дону или на Кубани выработался свой, хотя и несомненно имевший восточно-славянскую основу, однако уникальный и неповторимый. (Хотя, с другой стороны, а какой язык не уникальный, какой повторимый?). И даже когда казачьи области оказались включёнными в состав России, они до самой революции и Гражданской войны более или менее сохраняли свою самобытность. Впрочем, расслоение в казачьей среде к началу Первой мировой войны уже было довольно заметным, да только анализ состояния и возможных перспектив этой этно-социальной группы сейчас проводить не будем. Как было бы, если бы не случилась война, рассуждать бессмысленно. (К слову, когда я со всех сторон слышу выражение «история не знает сослагательного наклонения», меня так и подмывает спросить у произносящего эту фразу: а какие наклонения он ещё знает). Однако случилось так, как случилось: а именно – мировая (или как её тогда называли, Великая) война, революция, Гражданская война, расказачивание во всех трагических проявлениях этого понятия…
И вот сегодня нам говорят о возрождении казачества. Так вот, я искренне горжусь принадлежностью к этой исторической данности. Тем не менее, я считаю, что возрождение казачества в настоящее время возможно исключительно в форме… Как бы это сформулировать, чтобы быть правильно понятым…
Ведь казачество – это не внешняя атрибутика, которой чаще всего ограничиваются нынешние сообщества. Казачество – это уклад жизни, при котором каждый мужчина является одновременно тружеником и воином, проходит регулярные сборы и готов в любой момент вступить в бой. Сегодня время другое, сегодня этого внутреннего наполнения сущности казачьего сословия нет. Соответственно, мы можем говорить только о некоторых внешних атрибутах, но не о внутреннем содержании его (приходится повторяться). Казачье одеяние, молебны, воспитание казачат, исторические клубы – это здорово, и данное направление деятельности я приветствую всей душой. Когда группы казаков отправлялись на защиту сербов в Югославию или русских в Приднестровье – это сомнительно с точки зрения действующего законодательства, однако вполне в традициях православного воинства, и я не могу этому порыву не сочувствовать.
Всё как-то не могу сформулировать достаточно понятно…
Мне доводилось бывать на нескольких мероприятиях, проводимых современными Княжеским советом и московским Дворянским собранием. После их посещения у меня оставалось то же чувство. Как форму приобщения к историческим корням я данные объединения могу признать и принять. Когда на балах танцуют менуэт – ну как этим не любоваться!.. Только ведь дворянство – это всё то же состояние души, внутреннее мироощущение, а не внешняя атрибутика. Когда я слышу, что патенты на княжеские и графские титулы выписывают эстрадным «примадоннам» и их протеже, то я не могу серьёзно относиться к подобному механизму «возрождения» отечественной знати.
В июне 2011 года мне довелось принять участие в заседании Литературного клуба «Благо-Дарение» при Культурном центре МВД. И вот там выходит к микрофону некая дама и представляется: графиня такая-то… Ну, мы переглядываемся… А один из участников (ветеран, много повидавший на своём веку), спросил у неё: а ничего, что вы, графиня, будете выступать перед нами, плебеями, да и сидим мы перед вашей светлостью… «Её светлость» смутилась, успокоила нас, что она сама-то из рабоче-крестьян, просто муж у неё покойный происходил из знатных… На том и стихла ситуация.
Но о дворянстве – особая тема, не о них я сейчас.
Примерно то же могу сказать и о казачестве. Внешняя модная атрибутика – это здорово, это прекрасно, это патриотизм и гордость за деяния предков. Однако внутреннего содержания казачьему сословию уже не вернуть. Наверное, к сожалению, и всё же это данность, против которой не попрёшь. Сейчас в казаки может записаться любой человек, любой национальности, любого вероисповедания… Вызывает вопрос и процесс присвоения званий – что-то слишком много нынче появилось людей, которые представляются «казачьими генералами»…
Но главное в этом вопросе всё же в другом. Я очень и очень сожалею, что так мало говорил с папой о наших предках. Он рассказал мне только два семейных предания.
Якобы некогда давно пришёл на Дон из Запорожья атаман по прозванью Дым. Был он уже в возрасте, сыновей имел уже взрослых. А тут влюбился в молоденькую девушку. Вот от этого старого Дыма и той юной казачки и пошли детки Стародымовы.
В Подмосковье проживает Евгений Гладков – казак, который к казачьему движению относится куда с большей ревностью, чем я. Более того, он избран атаманом!.. Так вот, я написал ему об этом семейном предании. И он тут же выдал мне справку: что и в самом деле был такой Дым, в 1645 году объявился в Воронеже и записался в Донское казачье войско. Так может, и в самом деле в данной семейной легенде есть зерно истины?..
И второе предание. Якобы один из моих предков влюбился в цыганку. (Ну как не погордиться такими любвеобильными предками!). И женился на ней. В результате от него отвернулась вся станица. (Прям как в упоминавшемся уже «Тихом Доне», только там не цыганка была, а «туркиня»). В результате моему предку пришлось отселиться и основать хутор – тот самый, названный впоследствии Баклановым, о котором шла речь выше.
Правда, моя дальняя родственница, Татьяна Стародымова, которая проживает в Люберцах, выразила сомнение по поводу этих преданий – а она серьёзно занимается составлением родословной, вычертила разветвлённое древо, и хорошо ориентируется в хитросплетениях взаимоотношений внутри нашего клана.
К слову, мы как-то собирались в Москве – несколько представителей рода Стародымовых. В частности, там присутствовал Алексей Стародымов, дед которого погиб при испытании вертолёта – информация об этом имеется в Интернете.
Теперь – о маминой родне.
Родители мамы проживали в Белоруссии. Там и сегодня обосновалось немало моей родни. Дедушка Пётр и бабушка Елена Лобачи жили в посёлке Руденск, что между Минском и Пуховичами. Мамины братья Альфред и Валерий живут в Минске, там же обитают мои двоюродные сёстры Анжела и Ольга, брат Сергей.
Здесь также имеется семейное предание. Якобы в начале ХХ века в Русско-японской войне участвовал некий литовец Воркалис. За отличие в бою его решено было представить к присвоению первичного офицерского звания (насколько я знаком с тогдашними порядками, скорее всего, к чину подпрапорщик). Однако командир, который готовил соответствующее представление, решил убрать из фамилии окончание «-ис», посчитав, что где-нибудь «в верхах» могут документы не пропустить. Так мой предок получил нейтральную фамилию Воркал.
У того Воркала имелось два сына. Соответственно, от них пошло две ветви – Воркалы и Воркаловы. Моя мама происходит из ветви Воркалов.
Таким образом, абсолютно достоверно, что среди моих предков имеются выходцы из Запорожской Сечи, из Всевеликого Войска Донского, из Литвы, из Белоруссии и, конечно же, из России. Если добавить, что мой тесть родом с юга Украины, а тёща – с Дальнего Востока, родители невестки из Арзамаса, то коктейль кровей в моей внучке Веронике получается со многими ингредиентами.
У меня есть также брат Георгий и сестра Владлена, племянники Иван, Денис, Александр, племянница Анна.
Ну и чтобы к данному вопросу не возвращаться, несколько слов о своей семье. Супруга Елена – преподаватель математики в школе. Сын Александр – офицер. Сын Станислав ещё в поисках жизненного пути. Внучка Вероника… Когда старший сын Александр собрался жениться, и я узнал, что его избранницу зовут Елена, я скаламбурил, что теперь совсем «обленился» – бабушка, сестра, жена, а теперь и невестка – все Лены. Ну и как подобает любому мужчине, мечтаю о внуке, чтобы род мой не заглох – наш род не должен заглохнуть. Однако нынешнее молодое поколение к таким вопросам, как продолжение фамилии, относится без того пиетета, как относились в наше время. В этом, к слову, я усматриваю подтверждение теории Льва Гумилёва, сторонником которой являюсь: снижение пассионарности в каждом последующем поколении этноса.
История в тему. Когда я служил в строительном батальоне, был у нас офицер – капитан Коденко. Когда у него родилась третья дочь, он здорово выпил. У него, естественно, поинтересовались (по-мужски не совсем корректно) дальнейшими планами в этом щекотливом вопросе.
- Буду действовать до последнего! – грохнул кулаком по столу Коденко. – Пока сын не родится!..
Я его понимаю. На мой взгляд, настоящий мужчина должен стремиться к продолжению рода! Увы, моя ветвь нашего рода, судя по всему, зачахнет. Или всё же не дадите такому произойти – а, сыновья?..
…Так получилось, что вся моя жизнь и судьба тесно связаны с армией. В офицерских чинах служили: я сам, отец, мой брат, муж сестры, тесть, брат тестя… В офицерских чинах служат: мой сын, племянник (его жена Юлия также была офицером, однако, выйдя замуж, оставила службу), двоюродный брат… Я как-то подсчитал, и получилось, что все мы вместе отдали Вооружённым силам почти 250 календарных лет!
Первые мои детские воспоминания связаны с военным городком в Белоруссии. Если учесть, что к новому месту службы отец уехал, когда мне было чуть больше полутора лет, делаю вывод, что они относятся к возрасту год и три месяца примерно. Я помню, как по «танковой дороге» на фоне леса шла колонна танков. И помню, как на футбольное поле, которое располагалось за двухэтажными ДОСами (домами офицерского состава), сел вертолёт – вовсе уж диковинка по тем временам.
А потом отец опять служил в Германии, в городе Веймаре. И помню, что я тогда здорово гордился и радовался, что я – русский, а не какой-то немец. Ведь что странно: видел я, что в Германии жизнь лучше, чем в Советском Союзе, и дороги у них исправнее, и в магазинах выбор больше, и чистота, и вдоль дорог фруктовые деревья растут, и их никто посторонний не обирает… А только пресной какой-то казалась мне жизнь немцев, скучной, однообразной…
И помню, как тогда я задумывался вот над какими вопросами.
Хорошо, что я русский. Но я русский потому, что у меня родители русские. А если бы у меня были родители немцы, то и я был бы немцем. Но если бы я родился немцем, это был бы я, или кто-то другой? И вообще: я – это я, потому что у меня именно эти родители. Но если бы у меня были другие родители, то я бы не родился вовсе? И где тогда был бы я?.. Значит, я – это я только благодаря родителям. Значит, я – явление штучное и уникальное, у меня есть нечто, что делает меня отличным от всех других, некая «чтойность» (понятно, что этого термина, который приписывается то арабской суфийской философии, то Аристотелю, я не знал, но чувствовал его)… Но вот у меня есть брат, у него те же родители. Однако он – это не я, он – другое, собственное я. Значит, не только родители определяют мою «самость», но и ещё что-то. Например, то, что брат родился позже меня. Но если следовать этой логике, то выходит, что родись я не 24 февраля, а 25-го – это был бы я, или не я?..
Как сейчас помню… У нас была двухкомнатная секция в коммунальной квартире. Был вечер, темно, тихо… Я лежал в своей постели и размышлял обо всех этих вопросах. Почему-то у меня даже мысли не возникло обратиться с этими вопросами к маме или папе, ещё к кому-то… Наверное, знал, что и вопрос не смогу сформулировать, и не ответит на него никто. Да и вряд ли особо много найдётся людей, которым вообще интересно было бы обсуждать такую тему с пятилетним младенцем.
Не знаю, всех ли пятилеток мучают такие вопросы, но мне было очень интересно получить ответы на эти вопросы. Не получил – ни тогда, ни по сей день.
Помню, мама возила меня на экскурсию в другой город (честно говоря, на протяжении многих лет я был убеждён, что в Дрезден, однако мама утверждает, что в Эрфурт – наверное, она лучше знает). Там в неком дворце я оказался в комнате с двумя расположенными друг против друга исполинскими зеркалами. Для меня это стало просто потрясением. В обе стороны в бесконечность уходило несчётное количество бесконечно уменьшавшихся моих дублей. Эта картина завораживала, манила куда-то, поднимала в душе какой-то восторг, вселяла страх… Я казался себе одновременно каким-то маленьким, затерявшимся… И в то же время чувствовал себя неотъемлемой частичкой всеобщего Мирозданья… Понятно, что это я сегодня говорю такие умные вещи, и сегодня пытаюсь выразить всё то, что ощутил тогда. Естественно, я не помню и не могу выразить, что я думал тогда. Помню только, что почему-то очень хотелось взглянуть в зеркале в своё лицо, однако никак не получалось, передо мной было отражение затылка, я старался заглянуть в этом виртуальном пространстве за мешавшую мне голову… Нет, не получается объяснить. Просто: я хотел увидеть своё лицо, и не получалось – любое моё движение дублировало в зеркальной бесконечности бесконечное же число дублей… Но потрясение было сильнейшим. И жутко, и восторг… Мне было тогда лет пять – и то потрясение осталось во мне навсегда.
Может быть, именно тогда во мне зародилось нечто мистическое в душе, какое-то стремление к познанию непознаваемого… Не знаю, не знаю…
А вообще свои детские впечатления-воспоминания о Германии и Веймаре очень хочется изложить. Только интересно ли это кому кроме меня же самого? Навряд ли.
…Итак, родился я 24 февраля 1956 года. Мне было полтора годика, когда я едва не умер, когда уже никто и не наделся, что я выцарапаюсь. С этого и началась моя жизнь!
К записи "Мемуары: Начало жизни" пока нет комментариев