КАК ЗАСЕКРЕТИТЬ СЕКРЕТ ПОЛИШИНЕЛЯ

Николай Стародымов

Допустим, вы решили написать об Афганской войне. Однако сами «за речкой» не бывали. Тут-то и столкнетесь вы с пониманием того, что сделать это очень и очень непросто. И не потому, что вы бесталанны – попросту не сможете собрать в достаточной степени объективной информации.

Официальные документы хранятся в закрытых архивах, по рассказам прошедших войну людей достаточно полной картины тоже не составишь – прежде всего, память избирательна и со временем многое из нее стирается, а потом человек достоверно может поведать только о том, что видел со своего «шестка»… Дневники вели в Афганистане очень и очень немногие, во-первых, испытывают в этом потребность единицы, да и не слишком уж приветствовалось подобное «творчество» в те времена – известны случаи, когда личные записи изымались на таможне, а у их авторов в результате начинались служебные неприятности.

Тогда, казалось бы, объективную информацию можно было бы почерпнуть из средств массовой информации…

Увы, увы, увы… Об этом и пойдет речь ниже.

Автор этих строк отслужил в Афганистане полтора года. Военным журналистом. Два десятка боевых выходов, в том числе десантирование в тыл душманов, перехват каравана, рейд по глубоким тылам противника, прочески местности… С точки зрения боевого офицера, это не так уж много, ну да только речь сейчас не о том. Привез «из-за речки» большой архив. И частенько заглядываю в него. Разложу потрепанные пожелтевшие листочки – и вспоминаю. О друзьях-товарищах, об огнях-пожарищах… И – с дрожью – о цензуре.

Вернешься с боевого выхода, переполненный информацией и впечатлениями, грязный и искусанный блохами, натерпевшийся прелестей суточного перепада температур высокогорья (когда днем плюс сорок, а ночью минус десять), в полной мере прочувствовав страх, когда лежишь под огнем снайпера и жалеешь, что не родился ящерицей, способной забиться под каменюку, пометавшись на открытом поле, по которому методично лупят вражеские минометы…

Блаженно попаришься в баньке, примешь «на грудь» выпрошенного у летчиков C2H5OH – и садишься писать. Только обхватишь привыкшими к автомату пальцами тонкую талию авторучки, как тебя обступают сумрачные призраки. Подобно гомеровским теням умерших, встречавших лодку Харона на берегу темного Стикса, они подстерегали каждого, кто пытался приобщиться к летописному описательству Афганской войны.

Первая, самая суровая, тень многозначительно стучала пальцем по обложке толстенного тома, где были изложены сведения, запрещенные к публикации в открытой печати:

- А ты помнишь об ответственности за разглашение военной и государственной тайн? Напоминаю: в газете можно показывать только единичные случаи боестолкновений с душманами, да и то при условии, что на наше подразделение напали и что с нашей стороны воюет не больше одного взвода – то есть три боевых машины и три десятка солдат… И при этом – никаких потерь!

Суровой тени цензора робко пыталась возразить затюканная застоем совесть:

- Так ведь все было иначе… И наступали мы полком, и населенный пункт штурмовали при поддержке авиации, и убитые у нас были…

И тут выплывала тень редактора – с понимающе-просительной улыбкой на губах:

- Будь реалистом, друг! Плетью обуха не перешибешь! Ну напечатаем мы правду, допустим, что даже никого из нас не посадят (хотя по тогдашнему закону имели право)… Снимут нас с тобой с должности, зашлют в какую-нибудь Тьмутаракань… И полнейший крестец на дальнейшей карьере!

А на ухо ласковым котеночком нашептывает змей-искуситель внутреннего комфорта:

- Что тебе, больше всего надо? Ведь все равно никто не напечатает эту твою правду! Так зачем стараться, зачем тратить время и нервы, к чему напрашиваться на неприятности?.. Пиши так, как разрешается – и делу хоть какая, а польза, и тебе, хоть какой-то, а гонорар… Ну а то, что перед людьми, с которыми был «на боевых», будет стыдно за эту полуправду, так они ж тоже в нашей стране живут, поймут, что ты не мог написать о них иначе…

Тени растворялись, оставляя наедине с торопливыми строчками в пропыленных полевых блокнотах и с безжалостным дамокловым мечом его величества Закона над головой.

Да ведь только не случайно же у нас сравнивают закон и дышло (просто любопытно: а есть ли у других народов подобная поговорка?). В самом деле, должны же быть какие-то варианты! Вот например, а как обходили цензуру коллеги из других газет? Начинаешь листать подшивки «многотиражек» дивизий Ограниченного контингента.

«И вдруг с места, где только что находился взвод, по десантникам «ударили» пулеметные и автоматные очереди…» («Гвардейская доблесть», 31.8.1985 г.)

«Напряженную тишину разорвали пулеметно-автоматные очереди. Начали «рваться» гранаты, мины…» («Ленинское знамя», 9.8.1986 г.)

«На прошедших тактических занятиях в горах с боевой стрельбой подразделение (артиллерийское. – Н.С.) поддержало «огоньком» воинов-десантников. «Крупнокалиберный пулемет» противоборствующей стороны…» и т.д. («Гвардеец», 17.12.1985 г.)

Вполне очевидно, что все это делалось с единственной целью – убедить читателя (и в первую очередь цензуру): войны, мол, у нас нет, идут лишь плановые занятия с условным противником и стрельбой по мишеням. Для этого достаточно лишь расставить побольше кавычек, как будто все это понарошку, «невсамделе»…

Вчитываешься в торопливые строчки записей. И думаешь, думаешь, думаешь…

Что там у нас? Рядовой Ваня Лойков был тяжело ранен, санинструктор Игорь Точинский под огнем противника оказал ему первую помощь и с риском для жизни эвакуировал пострадавшего в безопасное место. Пишем: «Посредник решил проверить готовность санинструктора выполнять свои обязанности. По вводной был ранен рядовой И. Лойков. Закинув автомат за спину, Точинский бросился к товарищу…»

…Во время боя был подбит бронетранспортер. Володя Гунич из горящей машины вытащил несколько автоматов и бронежилетов. При этом он был ранен… Как тут выпутаться? Прежде всего, не будем упоминать, что это произошло во время боя. Пишем коротко: «Пламя охватило БТР мгновенно…» А отчего – Бог его знает. И ранение Володя получил вроде как от взорвавшегося от жара снаряда. А орден Красной Звезды ему вручили якобы не за боевые действия, а за спасение казенного имущества.

Фу, кажется, выпутался. Что там дальше?

…Михаил Паньков, отчаянной смелости парень, во время боя творил буквально чудеса. (Заметим в скобках, что буквально перед самым выходом он получил письмо от девушки, в котором она со свойственной женскому полу деликатностью сообщила, что выходит замуж за другого…). Однако при этом был ранен. Что ж, расставим кавычки, опишем тактическое занятие, а в финал вставим фразу: «Паньков нырнул за БТР и в этот момент почувствовал боль в спине…» А от чего боль? Может, о броню ударился, или повернулся неудачно…

Но вот наткнешься на запись, которую ну никак не закавычишь. Здесь были и доты, и танки, и реактивные установки залпового огня… Что делать? Да очень просто: нужно поставить рубрику «Боевая слава туркестанцев», намекнуть штрихом, что, мол, это было в годы войны, не уточняя, естественно, какой именно, уйти от слов «душман» и «Афганистан», заменить вертолеты на штурмовики… Вот и получилось, что хоть нигде напрямую это не говорится, но вроде как можно сослаться, что речь идет о Великой Отечественной…

Однако это еще не все. Несешь все эти кавычки, намеки и недомолвки нештатному цензору, обязанности которого, как правило, выполнял начальник «секретки». Тот читает и горестно вздыхает: опять, мол, нарушаешь!..

- Да ты пойми!.. – начинаешь ему объяснять.

- Я-то все понимаю  и даже сочувствую, – откровенно отвечает цензор. – Но только у меня есть «люминивая книга», которой мы с тобой должны руководствоваться… Ну-ка давай подумаем, что из написанного можно сделать…

И мы начинали с цензором думать, как обойти… цензуру.

Театр абсурда? Отнюдь. Ведь так рождалась практически каждая публикация из Афганистана.

Так что, если кто возжелает написать книгу о той войне, первое что должен будет научиться делать – так это читать между строк.