«ВСПОМИНАЛИ КАК СТРАШНЫЙ СОН»

2 февраля 1942 года было принято Постановление «О мероприятиях по предупреждению эпидемических заболеваний в стране и Красной Армии»

Потребность в принятии этого жесткого Постановления возникла в результате наступления нашей армии под Москвой. Закономерность подтверждалась и впоследствии – опасность эпидемической заболеваемости в армии возрастала именно в период наступления. Дело в том, что отступающие представители высшей расы оставляли после себя такое наследство, как море вшей, тиф, распространителями которого являются эти паразиты, другую заразу.

В секретном приказе по 9-й армии вермахта (группа армий «Центр») отмечалось, что «количество заболевших сыпным тифом почти достигло количества раненых». Советский офицер-артиллерист С. Засухин в своих воспоминаниях рассказывал о случае, когда подразделение переночевало в оставшихся после гитлеровцев блиндажах, а потом «каждый из нас ощутил на себе весь ужас наличия бесчисленных тварей на теле». Белье промораживали, прожаривали над кострами, но совладать с напастью не могли. И только когда привезли новое белье, все старое сожгли, личный состав  пропарился в уцелевшей бане в ближайшем селе «и потом вспоминали пережитое как страшный сон».

Другой пример. Когда была окружена армия Паулюса под Сталинградом, перед советскими войсками, впервые с начала войны освободившими столь значительную часть территории страны, возникла неожиданная проблема. Армию захлестнула волна болезни, которую остряки окрестили ТТ – «триппер трофейный». Проживавшие здесь женщины щедро делились со своими освободителями этим импортным приобретением. Особенно болезнь была распространена в районах, где дислоцировались венгерские и румынские части. Пришлось принимать меры, как лечебные, так и профилактические. В частности, в Действующую армию начали поступать известные резиновые «изделия №2».

Так что нечего, господа историографы, объяснять поражение Германии в Великой Отечественной войне наличием в рядах Красной армии «генералов Мороз и Бездорожье». Гитлеровцы также применяли против наших наступающих войск доступное им секретное оружие. В этих условиях главным требованием, которое ставило упомянутое постановление, являлось не допустить распространение заразы из освобожденных районов в тыл. Следует отметить, что задача была выполнена. Несмотря на все трудности, на голод, в армии и в стране в целом за годы войны не были допущены вспышки массовых заболеваний.

Заслуживает внимания такой факт. Среди советских военнослужащих, которые попали в плен и содержались в гитлеровских лагерях, также свирепствовали педикулез и его неизбежный спутник – тиф. В аналогичных лагерях для немецких пленных, которые находились на территории Советского Союза, массовых эпидемий не было. Достаточно взглянуть на официальные данные. Смертность среди пленных составляла: в гитлеровских лагерях умерли трое из пяти (всего за колючей проволокой оказались 5 млн. советских граждан), в то время как из немцев не дожил до освобождения только один из троих (пленных было 3,5 млн.). Отметим, что эти данные взяты из немецких источников, а потому нельзя исключать, что они подкорректированы в выгодную сторону.

Вклад военных медиков в Великую Победу высоко оценил «всероссийский староста» Михаил Калинин. Вручая звезду Героя Социалистического Труда генерал-полковнику медицинской службы Николаю Бурденко, Михаил Иванович сказал, что «медицинское обслуживание нашей Красной армии стоит в одном ряду с авиационным, артиллерийским обслуживанием».

Эпидемии чаще всего следуют в сопровождении войн. Как будто они рождаются из самого стремления человека к уничтожению себе подобных. Вот лишь один пример.

Русско-турецкая война 1762-1774 годов принесла России грандиозную беду. Зимой 1769-1770 годов русский отряд под командованием энергичного и смелого генерала Штофельна совершил дерзкий рейд по территории нынешних Молдавии и Румынии, которые в те времена принадлежали Турции. Здесь необходимо создать базу для дальнейшего наступления российской армии за Дунай. Рейд оказался успешным, в районе Бухареста были разбиты несколько турецких отрядов, кроме того, Штофельн взял под стражу занимавших протурецкую позицию местных правителей. Однако тут у рейдового отряда объявился враг посильнее турецкой армии -  чума. Она буквально косила солдат. Не уберегся и командир, генерал Штофельн. Чтобы ослабленный эпидемией корпус не  был уничтожен войсками крымского хана Каплан-Гирея, принявший командование генерал князь Николай Репнин решил отступить.

Румянцев

Остатки отряда спас командующий армией генерал Петр Румянцев, поспешив ему на помощь и разбив врага у кургана Рябая могила 17 июня 1770 года. К слову, здесь будущий фельдмаршал впервые в мировой истории применил новое построение войск – дивизионные каре.

Казалось бы, армия была спасена, и хотя задачи кампании выполнены не в полном объеме, но ее результаты все же обнадеживали. Однако джинн оказался выпущенным из бутылки – с возвращающимися с войны ранеными вглубь России поползла чума. Ходили слухи, что турки специально отпускали заболевших пленных, чтобы они способствовали распространению болезни.

В Москве вспышка началась в военном госпитале. Здесь заболели сразу 27 человек, в живых осталось только пятеро. Врач Афанасий Шафонский сразу распознал страшного врага и попытался принять надлежащие меры, чтобы не допустить распространение эпидемии за пределы госпиталя. Для заболевших построили карантинные бараки, медики и обслуга общались с больными только через пламя костров. В результате с эпидемией удалось справиться, что называется, на корню. Казалось бы, ура Шафонскому! Но не тут-то было! Некий чиновник от медицины А. Риндер обвинил молодого врача в некомпетентности и отменил все профилактические меры. Это решение оказалось роковым!

К слову, во время вывода войск из Афганистана в Кушке произошел мало кому известный случай, напоминающий эту историю. У одного из солдат проявились признаки тифа. А солдат этот работал, ни много ни мало, в столовой. В крохотную Кушку в середине февраля 1989 года съехалось множество людей, сюда же ежедневно через границу шли и шли колонны 5-й гвардейской дивизии, здесь стоял большой контингент пограничников… Подтвердись диагноз, последствия могли бы быть катастрофическими! Между тем на угрозу никто не обратил внимания – солдат продолжал служить при кухне. На военного медика и журналиста, поднявших по данному вопросу тревогу, последовали обвинения в некомпетентности и на этом основании сигнал опасности попросту проигнорировали. К счастью, все обошлось, диагноз не подтвердился. В противном случае носители тифа разъехались бы по всему Советскому Союзу, разнося эпидемию.

Есть такой термин: гипердиагностика. Суть его в том, что при проявлении симптомов, характерных для нескольких заболеваний, врач должен исходить из предположения, что у человека самая опасная из них. Даже если бы Шафонский ошибся, его действия были правильными. А он не ошибся.

Чума вспыхнула на Большом суконном дворе, располагавшемся на Софийской набережной у Каменного моста. Здесь трудилось 6 тысяч человек и закрытие фабрики на карантин нанесло бы огромный урон для всех – и владельцев, и работников. Поэтому факт появления страшной гостьи попытались скрыть, даже умерших хоронили тайно на территории фабрики. И зараза выплеснулась за пределы предприятия, мгновенно охватив весь город.

В Москве начался кошмар! Генерал-губернатор П. Салтыков, губернатор Н. Бехметев, обер-полицмейстер И. Юшков из города бежали, укрывшись в имении Марфино. За ними устремились те, кто имел возможность бежать. В город резко сократился подвоз продуктов. От голода и болезней в Москве ежедневно умирало до тысячи человек! Всего же жертвами эпидемии стало 100 тысяч москвичей. В этих условиях, как это нередко бывает в лихую годину, проявилась натура человека: кто-то пустился во все тяжкие в буйство, кто-то пытался бороться с напастью. Вспышка насилия и мародерства вылилась во вспыхнувший 11 сентября 1771 года бунт – разбушевавшаяся голытьба растерзала вышедшего к ней с увещеванием архиепископа Амвросия.

Еропкин

В это же время находились люди, которые старались противостоять напасти. Оставшиеся без сбежавшего руководства полицейские выпустили из тюрьмы колодников и сформировали из них «чумные команды» – их называли «мартусы». Пьяные (водку им давали как средство от страха и профилактическое от болезни), в пропитанных дегтем балахонах с дырками для глаз, они крючьями закидывали тела умерших на телеги и отвозили в огромные ямы – братские могилы. Руководство этими противочумными мерами взял на себя отставной генерал П. Еропкин.

Положение было настолько опасным, что Екатерина II срочно командировала в Первопрестольную четыре полка лейб-гвардии во главе со своим любимцем (на тот момент) Григорием Орловым. С ними в Москву прибыл доктор полиции Г. Орреус.

О последнем следует сказать особо. Это был замечательный медик. Уроженец Финляндии, он закончил Петербургскую госпитальную школу, имел большой опыт практической работы. Отечественных врачей в стране остро не хватало, и в связи с этим императрица подписала указ, дающих возможность получить звание доктора медицины из числа россиян. Орреус первым воспользовался этим правом и выдержал устроенный ему труднейший экзамен. Члены Медицинской коллегии – выходцы из-за границы – стремились его «завалить», так как не желали собственными руками взращивать себе конкурентов. Потребовались три года борьбы с кознями недоброжелателей и вмешательство самой Екатерины, чтобы соответствующий диплом Орреус получил – это случилось в августе 1768 года. Его чрезвычайно высоко ценил Румянцев, при армии которого Орреус состоял в должности генерального штаб-доктора.

Угрешский монастырь

Столь представительная команда прибыла в Москву 26 сентября 1771 года и сразу же энергично принялась за дело. Штаб борьбы с эпидемией располагался в доме генерала Еропкина, на Остоженке в доме №38 (ныне здесь находится Государственный лингвистический университет).

Москву разбили на несколько санитарных участков, в каждый назначили опытного врача. История сохранила имена некоторых из них, добровольно взваливших на плечи столь тяжкую ношу – Семен Забелин, Данило Самойлович, Касьян Ягельский… На окраине города и в ближайшем Подмосковье открыто необходимое количество больниц-карантинов. Первый «чумной госпиталь» открылся в знаменитом Николо-Угрешском монастыре, настоятелем в котором был игумен Ириней (Братановский). Была развернута жесточайшая борьба с мародерством и другими видами преступности. В частности, за хищение имущества полагалась смертная казнь на месте. Москвичи «чумных бараков» боялись больше, чем самой болезни – в результате за укрывательство больных была введена вечная каторга.

Григорий Орлов

Еще одним важным шагом Орлова стала организация общественных работ, чем он на полтора века предвосхитил Рузвельта. Григорий Григорьевич приступил к укреплению Камер-Коллежского вала – были надстроены стены и углублен ров. Прежде всего, это было необходимо, естественно, чтобы жители зачумленного города поменьше общались с приезжими, то есть стена выполняла карантинную функцию. Эта цель была главная, но не единственная. Дело в том, что с началом эпидемии остановились все предприятия города. Соответственно у людей не было ни работы, ни денег. Для них ремонт оборонительных сооружений Москвы стал спасением от голодной смерти – Орлов платил: мужчинам по 15, а женщинам по 10 копеек в день, да еще приплачивал по 3 копейки тем, кто приходил со своим шанцевым инструментом.  Была организована также доставка продовольствия.

В результате принятых мер эпидемия постепенно сошла на нет. История сохранила сведения о том, что Орлов был щедро награжден Екатериной – в его честь была выбита медаль с надписью «Россия таковых сынов в себе имеет». Орреус стал штадт-физиком Москвы. Как вознаградила императрица Еропкина, Шафонского и других борцов с чумой, история умалчивает. Равно как и о том, какое наказание понесли сбежавшие руководители.