1971. Школа

Как-то в предыдущих своих записях я школу проскочил, уж невесть по какой причине. Наверное, как и в детстве, спешил к взрослой жизни поскорее перейти. Неправ я был, погорячился.

Когда я говорю о школе нашего времени и о школе сегодняшнего дня, всё никак не могу найти ответ на единственный вопрос.

Вот существует некая система, которая зарекомендовала себя, как система, близкая к эталону. По всем правилам её нужно сохранять, улучшать, совершенствовать, лелеять, пестовать… Что там ещё делать – синонимы каждый подбирать вправе самостоятельно… Но главное – её не следует ломать!

Советская система образования зарекомендовала себя как одна из лучших в мире. Зачем её уничтожили? И что дали взамен?..

Ну право же, истинные патриоты своей страны, люди, которые заботятся о завтрашнем дне своей Отчизны, не стали бы так делать.

Я понимаю, что совершенства в мире нет, что шлифовать и стремиться к такому совершенству можно и нужно абсолютно любой предмет, и не только материальный. Но что делают люди, болеющие за дело, если хотят что-то улучшить? Собираются, каждый предлагает своё видение проблемы, своё видение перспективы развития, обсуждают, стараются выработать оптимальное решение. Что мы видим с образованием на практике? Уничтожение по прихоти одного руководителя и с благословения другого всего лучшего и внедрение невесть чего идущего ему на смену.

Давайте по порядку. Зачем нужна средняя школа вообще? Для того, чтобы научить ребёнка учиться, постигать что-то новое  – это раз. Воспитать его гражданином своего Отечества и при этом членом коллектива – это два. Дать ему некий минимально необходимый багаж знаний – это три. Максимально способствовать развитию в ребёнке гармоничной личности – это четыре… Я что-то упустил? Быть может. Но думаю, что основные пункты указал.

Выполняла ли эти функции советская школа? По своему опыту отвечаю с уверенностью: да, несмотря на некоторые огрехи, отвечала. Отвечает ли этим условиям современная российская школа? На основании того, что я вижу, общаясь с современной молодёжью, с той же уверенностью отвечаю: нет, несмотря на некоторые частные удачи, не отвечает.

Так ради чего всё это? Зачем? Кому это нужно?..

Ну право же, ни одного разумного, логичного, хоть как-то обоснованного ответа на эти вопросы дать невозможно. Просто отринуть старое ради достижения никому неведомой цели. Нынешняя система образования не нужна ученикам, не нужна школе, не нужна обществу. Так зачем нам её насадили?.. Не знаю!

Впрочем, я как обычно увлёкся.

В 1971 году мне было 15 лет. Я учился в школе. И занимался в различных кружках.

Итак, в 1968 году мы приехали в Житомир. Вернее, родители сюда приехали годом ранее, ну а мы с братом этот год жили в Белоруссии. В течение некоторого времени в данном украинском городе мы сменили три места жительства, пока уже навсегда обосновались  в квартире, в которой поныне проживает наша мама.

Если сейчас ехать от центра Житомира в сторону Ровно, то не доезжая Чулочной фабрики (раньше она носила имя «Комсомолка», а на жаргоне просто «Чулка» с ударением на «у»), справа тянется длинный жилой дом не то в пять, не то в девять этажей. А раньше здесь стояли домики «частного сектора». Здесь, в Колхозном переулке снимали комнату наши родители. Соответственно, поскольку переулок не был мощённым, его состояние после дождя мама называла «колхозная грязь».

Отсюда мы переехали во временное жильё в доме, номер которого не запомнил, потому что мы в нём прожили всего ничего. Это на Богунии. Богуния – район Житомира, народная память связывает название с именем знаменитого казачьего полковника Ивана Богуна, сподвижника Богдана Хмельницкого. В описываемые времена ресторана «Ялынка» («Ёлочка») ещё не было, так что конечной остановкой троллейбуса являлась как раз «Богуния». Направо от трассы здесь стояла, и по сей день стоит, воинская часть, в которой долгое время служил мой отец. А слева расположен жилой городок – сейчас уже довольно обширный, а тогда ещё насчитывавший всего с десяток домов старинного бордового кирпича. Там построили первую панельную «хрущёвку» – самого Хрущёва к тому времени уже сколько лет как сняли, но дело его в плане строительства жилья продолжалось. Здесь мы прожили месяца три. Тогда мы с братом пошли учиться в расположенную в районе школу №26.

Проучились мы тут совсем недолго. Потому что скоро нам пришлось вновь переезжать. Понятно, что в силу возраста я не знал причин этой череды переездов. Да и теперь не знаю – если честно, какая разница, в самом деле!  Главное состоит в том, что в те времена немыслимой выглядела бы картина, при которой офицер не имел крыши над головой. Даже если в течение какого-то времени такая ситуация складывалась, офицер получал достаточное денежное довольствие, чтобы иметь возможность снимать жильё.

Итак, переехали мы на улицу Домбровского,  где проживали неподалёку от Сенного рынка. Тогда родители перевели нас в школу №7, в которой мы и проучились до конца, до самого выпускного вечера. Более того, мы с братом являлись знаменосцами школы, сначала я, а когда я выпустился, брат… Через какое-то время мы переехали ещё раз, уже окончательно, опять на Богунию.

Наша пятиэтажка стояла, да и поныне стоит, прямо напротив троллейбусной остановки. В самой лучшей (на мой взгляд) книге Стругацких «Град обреченный» имелся так называемый Красный дом, который время от времени менял место своего расположения. Так вот, наше вполне обычное блочное строение никуда не  перемещалось, однако адресов за свою историю поменяло несколько. Сначала весь этот район невесть по какой причине назвали Корабельным переулком, и нашему дому присвоили номер 24. Район разрастался, в нём возводились новые и новые дома, которые начали наступать на лес, ранее подступавший прямо к нашему дому… И району присвоили статус улицы. Тогда как раз в город приезжал космонавт Гречко, и новоявленной улице присвоили имя Гречко – без уточнения, что реально имелся в виду почивший к тому времени Маршал Советского Союза и министр обороны… Ну а в период «незалежности» дом наш отнесли к проходящему на Львов тракту, который носит название улица Мира.

В наше время школа была красного кирпича

Однако теперь нас родители решили больше не переводить в другую школу. Дело в том, что ставшая для нас родной школа №7 давала полное среднее образование, в то время как богунская №26 являлась только восьмилеткой. Так что с тех пор нам с братом каждое утро приходилось ездить, чтобы грызть гранит науки, на троллейбусе, что являлось огромной проблемой.

Сейчас я расскажу одну историю, о которой просто понятия не имею, правда это или нет. Городская легенда утверждала, что так оно и было. Ну а как было на самом деле, не знаю.

В советские времена, при тогдашней всеобщей плановости, каждому городу полагался вид транспорта в зависимости от численности населения. Так, троллейбусные линии начинали протягивать при численности населения 300 тысяч и более (в числе могу ошибиться). Секретарь обкома очень хотел заиметь в городе именно данный вид транспорта, чтобы сам город обслуживался более экономичным троллейбусом, а автобусы ходили бы только в районы и в другие города. Однако Киев не давал ни согласия, ни средств – не хватало установленной численности населения. Тогда секретарь на свой страх и риск изыскал средства (наверное, они с председателем облисполкома жили дружно) и проложили по основным улицам Житомира три линии, связав самые  дальние концы – Богунию, Смолянку и вокзал. Когда секретарь доложил об этом в Киев, его там пропесочили, однако теперь деваться было некуда – дали и сами электрические машины… Сегодня, когда я вижу современные троллейбусы – большие, просторные, с широкими окнами и большими площадками для пассажиров, часто вспоминаю тогдашнее убожество. Люди старшего поколения помнят самые старые автобусы Львовского завода, ЛАЗы. Так вот, на эти тесненькие машины с узенькими дверцами устанавливали троллейбусные «усы» и соответствующие двигатели. Они-то и ходили по улицам Житомира. Если учесть, что город этот являлся промышленным, что пассажиропоток формировался мощный, эти крохотные машины всегда ходили переполненными – что втиснуться в них, что выбраться на нужной остановке оказывалось делом весьма проблематичным.

Мы с братом в детстве были очень худыми. И при случае всегда объясняли это тем, что по утрам ездим в переполненном троллейбусе. Шутка у нас была такая.

Потом число линий стало увеличиваться, сейчас их уже более десяти. В город стали присылать уже вполне современные и комфортабельные по тем временам машины Киевского завода им. Урицкого – тут уж стала и вовсе красота.

Я любил стоять у открытой двери водителя троллейбуса – женщины-водители нас никогда не гоняли. Смотрел за стрелками приборов, как водитель нажимает педали, как в зигзагообразных прорезях справа время от времени с громким треском проскакивали искры… Почему-то в память крепко врезалась картина. Отрезок пути от остановки «Кирпичный завод» до «Чулочной фабрики» идёт строго на запад. Тогда эта улица носила имя Карла Маркса, была намного более узкой, чем сейчас, и была густо обсажена тополями, кроны которых смыкались вверху. И вот помню изумительную

картину 40-летней давности: стою я у двери кабины водителя, машина катит словно по зелёному тоннелю, а прямо перед нами заходит солнце, и этот наш тополиный коридор словно ведёт в сияющее нечто, в сияющую даль, и нет больше в мире ничего – кроме этого зелёного коридора, уходящего в волшебное сияние.

…Потом очередной первый секретарь обкома всерьёз взялся за расширение улиц в городе, тогда даже рассматривался проект о прокладке в центре проспекта, со сносом многих старинных зданий, однако по каким-то причинам от проекта отказались. Однако он много успел сделать, и в первую очередь разгрузил нагрузку на центр города, построив объездную трассу, и расширив магистральные улицы. Фамилия того секретаря была Кавун, т.е. «арбуз». И когда вдоль трасс начали вырубать тополя, город мгновенно отозвался шуткой: «Почему в Житомире вырубают деревья? Потому что кавуны солнце любят». Впрочем, надо сказать, что та реконструкция пошла городу на пользу.

Школа №7 являлась обычной городской школой. И учителя у нас трудились разные, не могу сказать, что все прямо жилы из себя рвали, чтобы вложить в нас, неразумных, непреходящие ценности знаний… И всё же кпд школы, как показала практика, оказался достаточно высок.

В наше время репетиторов нанимали только к самым неуспевающим ученикам. Само по себе наличие у школьника репетитора казалось сродни свидетельству о тупости, неспособности учиться самостоятельно. Впрочем, если в десятом классе ученикам, которые собирались поступать в какое-то элитное высшее учебное заведение с завышенными требованиями, с целью поднатаскать школьника нанимали учителя, это признавалось за норму. А в принципе, того базового образования, которое давала обычная школа, вполне  хватало, чтобы поступить в вуз.

И вот ведь что странно, коль я уж взялся сравнивать образование нынешнее и минувшее. Сегодня каждый ученик, который желает получить более или менее приличный аттестат, просто обязан заниматься с репетитором – без этого нужного уровня знаний он не получит. Сам же багаж знаний он обретает меньший, чем мы. В чём же причина такого парадокса?

…Как везде и всюду, кого-то из учителей я вспоминаю по сей день добрым словом, а чьи-то образы напрочь стёрлись из моей памяти.

До революции Житомир входил в так называемый «пояс оседлости», а потому тут исторически проживало много евреев. Настолько много, что само название города нередко произносили через букву «д». Однако никаких противостояний, никаких конфликтов на национальной почве у нас не то что не возникало – мы просто представления не имели, что таковые могу быть! Русские, украинцы, евреи, белорусы, поляки – представители этих наций учились в моём классе.

Директором школы нашей являлась Клавдия Павловна, завучем – Семён Петрович. В общем-то, они были неплохими людьми, но почему-то ученики их дружно не любили.

Классным руководителем у меня была Нелля (или Нинель) Борисовна Байтман. Она преподавала у нас математику. У Нелли Борисовны одна нога была короче другой, потому ходил она с палочкой, сильно хромая. Не знаю, вполне возможно, поэтому у неё не сложилась личная жизнь, и всю себя она отдавала школе. Впрочем, у учителей это всегда являлось и остаётся проблемой.

Нелля Борисовна много делала для класса. Она на праздники, в частности,  проводила «огоньки», на которые я приводил своего младшего брата, потому что у них в классе ничего подобного не организовывали.

Вела она и математический кружок. На математический кружок я поначалу ходил, и ходил с удовольствием. В принципе, я гуманитарий, и формулы мне всегда давались нелегко – я и по сей день не знаю, зачем в жизни нужны логарифмы и производные, и уж вовсе понять не могу, зачем их в школе преподавать. Более благосклонно я относился к геометрии, потому что, скажем, в вычислении площади сложной фигуры имелся какой-то элемент творческого подхода. Или графики выводить по формуле – это вызывало интерес.

Так вот, поначалу Нелля Борисовна занималась с нами на кружке решением различных логических задач, всевозможных головоломок, для распутывания которых не требовались математические знания, а приходилось выдумывать какие-то хитроумные ходы. Однако ей-то самой от нас требовалось иное – и в какой-то момент математический кружок превратился в нечто что-то факультатива по решению задачек повышенной сложности. И я перестал на него ходить.

На очередном родительском собрании учительница сообщила об этом моей маме. Соответственно, мама спросила у меня о причинах. Я объяснил. На удивление легко мама приняла мои объяснения и мы в этому вопросу больше не возвращались.

За что я искренне, до глубины души благодарен Нелле Борисовне, так это за то, что она организовала для нас несколько занимательных экскурсионных поездок. Мы проплыли на речном теплоходе от Киева до Херсона и обратно, с суточной остановкой в Каневе, где поднимались на курган к могиле Тараса Шевченко. Мы совершили на автобусе поездку из Житомира через Минск по столицам союзных республик Прибалтики. И мы совершили поездку на поезде в Ленинград, который потряс меня своей красотой…

Вот право же, я иной раз задумываюсь: ну зачем педагогу это надо? Ведь какая ответственность, какие проблемы добровольно взваливает он на себя!.. Помню, в Ленинграде мы ночевали в спортивном зале какой-то школы. У одной стены были постелены спортивные маты для мальчиков, у другой – для девочек. А Нелля Борисовна всю ночь продежурила, чтобы кто из ребят не попытался перебраться в запретный ещё цветник – мы тогда как раз учились в десятом классе, так что на плотский грех уже ох как тянуло!..  С точки зрения дня сегодняшнего это выглядит, наверное, смешно, но ведь и в самом деле девичья нравственность в те времена ещё не являлась пустым звуком…

Опять же, сегодня, с помощью интернета, при современной  отлаженной системе организации отдыха всё это осуществлять не в пример тем временам легче. А тогда?.. Но вот же, наша Нелля Борисовна ведь организовывала, заблаговременно с кем-то списывалась по почте (не электронной, а именно посредством почтового ящик, опять же не электронного), чтобы   нас встречали, чтобы размещали, чтобы экскурсии устраивались… Огромная работа!

Так вот, Нелля Борисовна Байтман как раз была одной из подвижниц, которая брала на себя хлопоты и ответственность по проведению такой огромной работы.

Химию у нас преподавала Мария Яковлевна. Это был замечательный педагог и обаятельная женщина. По возрасту она виделась нам весьма пожилой женщиной – ей было, наверное, лет 35!.. Но своей какой-то весёлостью, умением не подлаживаясь общаться с учениками на равных, она просто подкупала. Мы химию знали все отлично (я не об оценках, понятно – оценки всякие бывали), именно благодаря нашему к ней личному отношению… Рассказывали, что много позже, когда уже все границы страны открылись, Мария Яковлевна уехала в Израиль; да только не смогла там жить, и через какое-то время  вернулась в Житомир. «Это здесь мы евреи, – якобы сказала она, – а там мы – русские».

Физику у нас вела Мария Марковна Крупник. Говоря о Марии Марковне, я несколько раз употреблю слово «очень»: очень крупная, очень пожилая, очень мудрая, очень добрая и очень выдохшаяся  женщина. Она и прожила потом, как выпустила нас, не так много. Наверное, даже скорее всего, когда-то она неплохо знала свой предмет, но за долгие годы преподавания до такой степени выдохлась, из года в год, да по несколько раз, повторяя одно и то же, что многократно проговорённые фразы утратили для неё первоначальное содержание, какую-то смысловую нагрузку. А потому на её уроках мы только тупо хихикали, когда приходилось решать задачки на сжатие буферов, и механически списывали ответы из конца учебника. Мария Марковна всё это видела и понимала, даже то, что педагог из неё уже не слишком хороший, ставила нам нужные оценки и потом переживала, не оказывает ли кому-то из нас её доброта медвежью услугу.

Вот тут ярые сторонники современной школы встрепенулись, конечно: вот, мол, зачем нужны ЕГЭшные новации. Отвечаю: я никогда и не говорил, что советская система являлась безгрешным шедевром, и что она не нуждалась в совершенствовании. Я говорю о том, что зря её под корень сломали, ничего адекватно хорошего и нового не предложив взамен! Две большие разницы, промежду прочим!

Между тем, Мария Марковна Крупник преподавала нам другие уроки: доброты, например, незлобливости, умения признать ошибку и извиниться перед бесконечно более молодыми людьми, когда она запутывалась в своих объяснениях… Как учитель она к тому времени и в самом деле изжила себя – как учитель, но всё же не как педагог!

Я запамятовал, как звали нашу учительницу украинского языка.

В советские времена существовало такое правило. В каждом городе на территории союзной республики имелись школы как с преподаванием на местном языке, так и на русском. В национальной школе одним из предметов обучения являлся русский язык и литература, а в русской – национальный. Таким образом, изучение национального языка и литературы для русского ребёнка, проживавшего на территории национальной республики, являлся обязательным. Не самое плохое это дело – знать язык и культуру народа, бок о бок с которым ты живёшь!

Это правило не распространялось на детей военнослужащих. Считалось, что, поскольку они за время службы родителей могут поменять не одну территорию, то и изучить в должной степени язык просто не смогут. Следует признать, что при нашем национальном бюрократизме резон в таком решении имелся. Если бы данное правило не было закреплено на государственном уровне, в школьных аттестатах у детей военнослужащих обязательно стояли жирные «двойки» или даже «колы» за знание (а точнее, незнание) литовского, скажем, молдавского, армянского или таджикского языков.

Соответственно, и я в Руденске не изучал  белорусский, а в Житомире – украинский. Хотя понимал эти языки хорошо, и книги читал – и не понимаю, как их можно не понимать. Из белорусских книг мне в память запали «Малышок» и «Полесские робинзоны», ну а все прочитанные украинские книги я просто и не возьмусь вспоминать! Это и Леся Украинка, и Михайло Коцюбинский, и Павло Загребельный…

Так вот, проучился я в школе совсем недолго, и как-то учительница украинского подошла ко мне и предлагает следующее.  Мол, парень ты начитанный, давай-ка берись за украинскую литературу, только будешь отвечать и сочинения писать на русском языке… «Тебе что, в аттестате лишняя «пятёрка» помешает?» – заключила она. На том и порешили.

Самое интересное случилось, когда я пришёл сдавать выпускной экзамен. Там присутствовал некий товарищ из роно. Увидев, что в класс вхожу я, учительница наклонилась ему к уху и начала что-то быстро шептать, вполне очевидно, объясняя, кто я такой. Как сейчас помню, досталось мне творчество Леси Украинки, которое я неплохо знал, и даже пытался переводить одно её понравившееся мне стихотворение на русский язык:

Слово, почему ты не твёрже булата

И не сияешь в сраженьи как латы?

Почему ты не острый безжалостный меч,

Чтобы срубать вражьи головы с плеч?..

На экзамене я продекламировал свой переводческий шедевр и получил обещанную «лишнюю пятёрку».

Но самый замечательный педагог, который работал в нашей школе – это Исай Иосифович Кацман. Я о нём писал много, потому повторяться не стану. Это был педагог от бога, и при этом хороший человек.

Как-то подошёл он ко мне и сказал, что имеет ко мне конфиденциальный разговор – любил он иной раз туману напустить. Школа у нас была большая, старинная, однако здорово перегруженная, так что поговорить особо места в ней не имелось. Тогда Исай Иосифович завёл меня в медпункт, в котором работала мама моего друга Владимира Шерешевского (сейчас он проживает под Москвой, в Балашихе). Суть разговора состояла в том, что в связи с какой-то датой, связанной с именем Некрасова, Кацман задумал поставить в школе отрывок из «Русских женщин». Мне предлагалась роль иркутского губернатора:

«Как мощи сух,

Как палка прям,

Высокий и седой.

Сползла с плеча его доха,

Под ней кресты, мундир,

На шляпе – перья петуха…».

Естественно, я согласился. И мы поставили эту пьесу!

Шляпу с перьями петуха решили проигнорировать. Эполеты, сделанные из жёлтого картона и обшитые жёлтой же гардинной бахромой мама прицепила к современной форменной куртке цвета хаки, которую отдал мне папа. Наградных крестов и звёзд я нарезал из белой жести…

Обязанности режиссёра у нас выполняла актриса Житомирского областного театра Марьяновская – уж не знаю, как сумел это решить Исай Иосифович. Она же принесла с собой парик, усы и бородку, а также грим, с помощью которого сделала из меня старика.

- Наморщи лоб, – томно улыбалась театральная дива. – Я тебе буду рисовать будущие морщины…

Мне стыдно: никак не могу вспомнить имени и фамилии своей партнёрши, игравшей княгиню Трубецкую. Она училась в классе на год старше, Была очень красивой, пользовалась вниманием у ребят, и мне льстило, что она воспринимает меня как равного. И ещё мне очень жаль, что у меня не сохранилось ни одного фото в той роли…

Наверное, у нас получилось неплохо. Потому что нас пригласили выступить ещё раз, теперь уже в сборном концерте на сцене областного театра. Между прочим, Житомирский областной театр являет собой точную, только уменьшенную копию Кремлёвского Дворца съездов, или как он нынче называется – Государственный кремлёвский дворец.

К слову, Исай Иосифович абсолютно не вмешивался в процесс подготовки к выступлению. Он не контролировал, как мы учим текст, не лез с советами и нравоучениями… Он вмешался только дважды, причём, один раз по моей просьбе.

Кто читал поэму, помнит, что пребывание княгини в Иркутске завершается возгласом  губернатора:

«Я вас в три дня туда домчу!

Эй, запрягать! Сейчас!».

Вот тут я осознал ту истину, что актёр должен понимать внутренний мир своего героя. Я подошёл к Кацману и попросил совета, как играть эту роль. Действительно ли сила духа княгини покорила старого служаку, или же с его стороны это был какой-то хитрый ход. Даже я, неискушённый, понимал, что в зависимости от ответа и играть придётся по-разному.

Я не помню, что именно, какими словами ответил мне Исай Иосифович. Только в его словах содержался совет понять именно психологию человека, которого играешь, вникнуть в неё – без этого игра не будет выглядеть убедительной. Наверное, он мне попытался объяснить, что творилось в душе генерала, заброшенного в далёкий Иркутск, и который сочувствует декабристам… Только именно после той беседы я не сомневался, как играть. И сыграл я человека, который искренне решил помочь женщине добраться на каторгу к мужу.

И второй момент. Исай Иосифович был человеком сдержанным, корректным, вежливым. Как-то он прервал репетицию, предварительно извинившись за такую бестактность и перед Марьяновской, и перед нами. А остановил с целью преподать мне небольшой урок этикета. Он рассказал, что воспитанный человек, и уж дворянин, каковым являлся губернатор, подавно не станет вести беседу, пока не поможет гостье усесться, что он подаст ей руку, что он подвинет ей стул… Короче говоря, он разъяснил мне мою роль с точки зрения этикета.

…После того у нас образовался небольшой самодеятельный театральный кружок. Впрочем, говоря откровенно, мы во время наших посиделок больше трепались обо всём, чем занимались подготовкой будущих сценических шедевров. Однако несколько небольших спектаклей всё же поставили. В частности, по маленьким рассказам Чехова – «Хирургия», «Лошадиная фамилия», «Толстый и тонкий»… В кружок этот входили Володя Шерешевский, Костя Кочура, Яша Шпайзмахер, Валентина Нечипоренко и ещё несколько человек.

Одновременно у нас действовал литературный кружок – его образовал и вёл всё тот же Исай Иосифович. В него входили несколько девушек-поэтесс, и я в единственном числе – парень и прозаик. Должен сказать, что критиком Кацман был хотя и благожелательным, но строгим. Впрочем, это я говорю только за себя – я ж не знаю, как он разбирал стихи наших девчат. А вот мои рассказы анализировал придирчиво. Как-то я отправил тетрадку с парочкой рассказов (написанных от руки!) в редакцию какого-то журнала. И оттуда пришёл ответ с советом прислушиваться к рекомендациям человека, который делал пометки в рукописи – потому что это мудрые и правильные рекомендации.

…И снова приходится сравнивать школу прошлого и современную.

В наше время на воспитание подрастающего поколения действовало немало целевых программ. Можно говорить об их эффективности, о том, что они могли бы быть более напористыми… Наверное.. Но они существовали, они действовали, они выполняли свою миссию!

Как-то на урок физкультуры к нам пришёл какой-то мужчина. После занятий он подошёл ко мне и предложил заниматься в секции по прыжкам в высоту. «Я из тебя за пару лет спортсмена сделаю – у тебя все данные есть», – польстил он, соблазняя. В результате я в секции прозанимался неполный год, до каникул, а потом не вернулся. Мне в секции было скучно – изо дня в день по много раз выполнять одно и то же. Уж не знаю, имелись ли у меня и в самом деле задатки легкоатлета, но занятия спортом требуют в первую очередь упорства в однообразии, что не слишком сочеталось с моим внутренним началом, которое как раз однообразия и не приветствует.

Однако я искренне признателен и тому тренеру, и вообще советской системе подготовке спортивных резервов. Я ведь в разное время занимался не только прыжками. Я несколько раз за школу выступал на городских футбольных турнирах «Кожаный мяч» – стоял на воротах, участвовал в городских соревнованиях по стрельбе из мелкокалиберной винтовки… И всё это – бесплатно! Страна, республика, город заботились о том, чтобы взрастить, воспитать здоровое поколение!

К слову, именно в тот период появился новый способ прыжка в высоту – тот самый, который сейчас является единственным. До того через планку перелетали «ножницами» или «перекатом». И вдруг какой-то спортсмен (американец, кажется), на международных соревнованиях перелетел через планку спиной, как сегодня прыгают все. Помню,  в спортивном обозрении по телевизору этот прыжок показывали несколько раз в замедленной съёмке. И мы на своих тренировках пробовали осваивать новую технику прыжка. Правда, самостоятельно – тренер нам не препятствовал, но и не поощрял. И только одна девушка раз за разом прыгала и прыгала «перекатом», игнорируя модный «флоп», считая, что будущее прыжков всё же за «классикой». Упорство это или упрямство было – неважно. Только я тогда ещё подумал: зачем изначально игнорировать новое, лишь потому, что старое – привычнее?

Хочу рассказать об одном уроке, который я получил в период своего пребывания в упомянутой секции. Разминку мы всегда проводили под руководством тренера. Как-то он отлучился, и мы разминались самостоятельно. Пользуясь отсутствием его строгого ока, я немного расслабился, не выкладывался так, как это бывало в его присутствии – кому она, в самом деле нужна, эта разминка, это бесцельное приседание и размахивание руками!.. Ан нет – когда приступили к собственно занятию, оказалось, что тело-то меня не так слушается, как обычно!.. И мне пришлось прервать занятие, отойти в сторонку и разминаться повторно, уже с полной отдачей. Тренер мне ничего не сказал, и я благодарен ему за это. Зато выводы соответствующие я для себя сделал – о чём говорит хотя бы то, что я помню тот урок уже 40 лет! И вполне естественно, что я отношу это не только к спорту – к тому, чтобы успешно сделать любое дело, нужно готовиться, то есть размяться, вне зависимости от того, наблюдает за твоей разминкой тренер или нет.

И чтобы покончить со спортивной составляющей моей юной жизни, хочу рассказать ещё об одном наблюдении того времени, которое осталось со мной навсегда.  Шёл футбольный мяч, я привычно стоял на воротах. Наши давили, и мне понемногу стало скучно. Вдруг к нашим воротам вырвался с мячом нападающий противника и легко забил мне гол, который я мог и должен был легко взять. И я тогда до самого своего нутра прочувствовал, что как бы легко ни складывался матч, вратарь просто не имеет права расслабляться, терять бдительность и концентрацию. Когда игра складывается трудно, когда мяч всё время норовит влететь в сетку, когда ты предельно напряжён – и стоишь надёжнее. А вот расслабишься, размякнешь – тут-то тебя нежданная проблема и подстережёт. Когда ждёшь удара – и держишь его лучше, и реагируешь адекватно. А вот когда удар застал тебя врасплох – вот где жди беды!

Есть такая теория – Трансфертинга, автор её Вадим Зеланд.  По его мнению, если ты думаешь о грядущих (могущих случиться) проблемах, то ты тем самым притягиваешь их, накликаешь беду. Наверное, в этом что-то есть. Однако и неготовность к проблемам тоже ничего доброго не сулит. Знаю по себе, если откуда-то ждёшь беды, она с этого фланга навряд ли приходит – а удар ты получаешь, когда его совсем не ждёшь и с направления, где было совсем тихо.

Ну и ещё об одном случае, коль пошёл у нас процесс самобичевания. Я и сегодня о нём не могу вспоминать без стыда.

Как-то на Восьмое марта решили мы в школе сделать мамам подарки. Задумка была хороша. Над нашей школой шефствовал Житомирский завод автозапчастей, который располагался напротив, через дорогу. И вот в тот раз они нам сделали подарок, чтобы мы из него и изготовили подарки мамам.

Представьте себе фанерного плоского стилизованного утёнка. Мы должны были склеить вместе три таких плоских фигурки. Причём, так, чтобы в прорезь, оставленную в голове вдоль его плоскости, вставлялись ножнички. Крылышки мы должны были обложить ватой или поролоном и обшить материей – чтобы втыкать в них иголки. Утёнка следовало закрепить на овальной подставке, а вокруг него установить стерженёчки, на которые можно было надевать для хранения катушки с нитками. И всё это – покрыть лаком. В общем, такая оригинальная несложная конструкция в помощь хозяйке-рукодельнице. Сейчас, при обилии в торговле всего и вся (были б деньги!), эта поделка кому-то может показаться примитивной, однако в те времена смотрелась вполне удачно.

Так вот, я получил свои заготовки утёнка, сунул дома в ящик стола, да думать про него забыл. И тут совершенно внезапно наступил Международный женский день. Завтра мам собирают в школьном актовом зале вручать подарки, а я и не брался за него. Начал я лихорадочно мастерить. Как положено – того нет, этого не найти… А уже вечер, поздно… В результате, к процессу изготовления подключился сначала папа, а потом и мама… Знаете, нечасто я испытывал больший стыд, чем в тот момент, когда вручал маме подарок, который она же сама накануне и делала!.. А мама умеет ещё так многозначительно улыбнуться… Провалился бы сквозь пол!..

С тех пор я стараюсь все обязательные заботы выполнять первым делом, пораньше, с запасом времени. Особенно если дело малознакомое, или если вообще за него браться не хочется. Поскорее сделать, если нужно, то и переделать – да и переходить к более интересным. Урок я тогда заполучил – навсегда!

Сколько я тут таких уроков уже назвал?.. А не все ещё…

Надумал я как-то сделать «викторину». Все, наверное, видели такие – когда двумя штырёчками-электродами нужно коснуться на доске нужных контактов возле написанного вопроса и правильного ответа, и загорается лампочка. Взял я кусок фанеры, выпилил дощечку нужного размера, разлиновал, взял дрель, насверлил ровные ряды отверстий. Потом начал думать, как к этим отверстиям крепить контакты и соединять их проводами. И так прикидывал, и этак – а только ничего не получалось. Вывод: прежде, чем брать в руки дрель, нужно подумать, что и как ты собираешься сделать!.. Второй вариант доски я уже подготовил по уму: просверлил совсем тоненькие отверстия, вставил стерженьки, расплющил их с обеих сторон, предварительно на изнанке соединив попарно проводами… Батарейку, лампочку приладил… Электроды сделал из гвоздей, вставленных в пустые корпуса шариковых ручек (или что-то в этом роде – не помню точно). Составил с пяток вариантов сменных листов с вопросами и ответами из разных областей знаний… И с триумфом предъявил семье. Впрочем, особого триумфа не получилось.

А то я как-то сконструировал ещё дорожный игровой набор. В деревянную шкатулку вделал посаженную на петельки перегородку. На неё наклеил несколько магнитов, а на них – пластинку пластмассы, разрисованную под шахматную доску.  Из декоративных гвоздей с широкими шляпками изготовил фигурки, поставил на них чёрные и белые метки. На другой пластмасске, которую вклеил в крышку шкатулки,  нарисовал сетку, чтобы можно было играть в «слова» (сейчас эта игра называется «балда»), в «100» (это когда нужно заполнить квадрат 10*10 числами от единицы до ста ходом коня), ещё в некоторые логические состязания… Чтобы было чем писать по пластмассе, на шнурочке закрепил карандаш-стеклограф. А чтобы можно было пользоваться набором и ночью, под крышкой поместил опять же батарейку и лампочку.

Ну не существовало тогда у нас дорожных компьютеров и «тетрисов», не имелось! И в дорогу такой набор являлся вовсе даже не лишней конструкцией.

Зато телевидение – было. Не десятки каналов, как сейчас, но имелось. Это я к тому, что некоторое время я ходил заниматься в телевизионный кружок. В смысле, в кружок, где занимались изучением внутреннего устройства телевизионного приёмника. И с тех пор я неплохо разбирался в схемах и лампах… Правда, сейчас всё принципиально иное, сейчас диалектический закон отрицания отрицания едва не напрочь отверг все законы телевизоростроения, которые постигал я.

…Вполне допускаю, что из сказанного выше обо мне может сложиться не слишком благоприятное впечатление. Может, и справедливо. И увлечения, кроме литературы, как-то во мне не задерживались, и пробовал заниматься то одним, то другим, ни на чём так и не остановившись, и ни в одном деле не достигнув каких-то знаковых рубежей… Так это и осталось во мне на всю жизнь: вроде как интересов много, и разноплановые они все, а вот настоящего уровня мастера не достиг ни в одном. С другой стороны, есть такое правило в журналистике: знать немного обо всём и всё – о немногом. Так что схватывая повсюду свою толику информации, я вроде как расширял кругозор. Ну что ж, будем считать именно так.

…И было бы с моей стороны нехорошо не сказать несколько слов об одноклассниках. Разные они были, и жизнь у всех сложилась по-разному. Что удивительно – у многих наших девчат личная жизнь не сложилась, .

Сегодня, по прошествии многих лет, я могу твёрдо сказать, что не имелось среди моих одноклассников ни единого подлеца, человека, о котором у меня сохранились бы негативные воспоминания. Даже Саша Хрущ, которого я побаивался (да и не только я), даже он вызывает в памяти в основном положительные эмоции.

Ну что ж, коль зашла речь, с Александра и начну.

Как-то по мнению Нелли Борисовны, Саша в своём поведении перешёл какую-то грань, что вызвало собрание-разбирательство в классе. В осуждение его выступило несколько наших девчат-активисток – выступили вполне безбоязненно, потому что ударить или как-то ещё обидеть девушку в наше время не мог даже самый отъявленный  школьный хулиган, к каковым Хрущ, впрочем, не принадлежал. А потом возникла столь обычная в таких случаях пауза – выступать против признанного анти-лидера класса не хотел никто. И тогда встал я, и промямлил что-то вроде «Да, Саша, нехорошо ты поступил…». И сел.

Должен признаться, что я за свою жизнь больше никогда не выступал на собраниях с обвинительными речами, если шло обсуждение персонального дела. Более того, несколько раз я выступал в защиту своих сослуживцев, которые (пусть даже и по своей вине)  попали в беду, и которых в связи с этим нещадно пинали. Нет, я не герой-одиночка, который за правду-матку идёт в бой с радостной улыбкой на лице. За свою жизнь я воздерживался чаще, чем осуждал, но заступался всё же чаще, чем воздерживался. Просто я очень не люблю, когда все бьют одного – потому что так делать нельзя.

И тогда, 40 лет назад, я выступил в осуждение Александра вовсе не потому, что это проходило официальное собрание, и нужно было выступить, и классный руководитель требовал осудить. Против своей совести я бы не пошёл. Другое дело, что я тогда был чересчур правильный, слишком прямолинейный, так что в поддержку проводимой линии партии выступал по молодости нередко – вполне искренне выступал. Потом постепенно перестал…

Так вот, я тогда выступил именно потому, что боялся Хруща. Он действительно являлся неформальным лидером класса, только лидером, как бы это сказать, отрицательной направленности, знался с самыми отпетыми хулиганами района…

К слову, об уровне хулиганства в те годы… Самым «авторитетным» хулиганом нашего района тогда считался Генек Золотцев – его иначе никто и не называл, именно так.

Как-то у нас в школе проходил вечер. Я вышел на улицу и столкнулся с Генеком, который стоял за углом школы в окружении наших мальчишек. Золотцев к тому времени уже окончил школу, да и вообще грыз науку он не в наших стенах, потому появление его на нашем мероприятии заинтересовало меня, и я приостановился. И стал свидетелем такой картины. Все ведь знают, что вокруг авторитетного человека, в какой бы сфере деятельности он ни пребывал, всегда крутится некоторое количество «шестёрок», которые очень хотят обратить на себя внимание, чтобы повысить собственный статус. Так случилось и тогда. Один из учащихся нашей школы, желая продемонстрировать свою «крутизну», на глазах у Золотцева ударил в оконную раму так, что из неё высыпалось лопнувшее стекло.

- Это же твоя школа! – внушительно, с неприязненным осуждением сказал ему Генек. – Как ты можешь!..

Он отвернулся. Один из «телохранителей», которые всегда его сопровождали, взял проштрафившегося за шиворот, развернул, и пинком вышвырнул за пределы круга.

А я таким поступком Золотцева был ошарашен. Надо же – с ТАКОЙ репутацией, ТАКИЕ взгляды!..

…Так вот, Александр Хрущ был с Золотцевым в дружеских отношениях. Он поддерживал в нас уверенность, что знаком со всем ворьём в округе,  бравировал поговорками, что, мол, «кто на зоне не сидел, тот жизни не видал»… Ну и так далее. При этом он был очень неглуп, неплохо учился, относительно много читал, и обладал каким-то притягательным обаянием, каким-то магнетизмом. Со мной как-то поделился один одноклассник, что поймал себя на том, что, сам того не заметив,  начал подавать Александру пальто.

И ещё. У Александра Хруща не было одной ноги, вернее, она у него оказалась недоразвитой. Потому он ходил на протезе – сильно хромая и поскрипывая шарниром. Несмотря на это, всегда оказывался в центре компании, которая окружала Александра, слушая его речи. И на турнике он выполнял упражнения, которые не могли сделать мы, здоровые…

Что там говорить, и меня тянуло к нему – к человеку сильному духом, непреклонной воли, независимому в суждениях, которого все знали и уважали… Но я с детства не любил быть «человеком из толпы», а потому как мог сопротивлялся его магнетизму.

Потому я и отважился тогда выступить. Если, конечно, те несколько слов, что я промямлил, можно назвать выступлением.

Но собрание окончилось. Все пошли на улицу – имелось у нас там укромное местечко, за сарайчиками. Я пошёл со всеми – чтобы никто не подумал, что я забоялся. А я и боялся – чего ж скрывать-то?.. Есть у меня родственник, мой ровесник, так он до сих пор чуть что – сразу в драку лезет. Меня «махаловка» не привлекали никогда, хотя, конечно, и драться по молодости тоже приходилось…  И вот идём мы все вместе, и все молчат, очевидно, не знают, что сейчас произойдёт. Это сейчас школьники курят в открытую, в наше время любители подымить забивались куда подальше в глаз долой. Вот и тогда кто пристрастился к зелью, задымил, остальные так стояли… И тут заговорил Александр Хрущ – на какую-то отвлечённую тему, никакого отношения к разбирательству не имевшую. Как и не случилось ничего.

Он ушёл из школы после восьмого класса. Потом доходили до меня разговоры о нём, да только ладно, бог ему судья!

Как обычно и случается, на отрицательного лидера ушло больше всего времени и места.

Среди ребят в школе я больше всех дружил с двумя Володями – Шерешевским и Деркачом.  Володя Шерешевский сейчас проживает в Подмосковье, а Балашихе. Я о нём могу сказать только самые добрые слова, он окончил МИСИС, химик-практик и немного преуспел в бизнесе. А Володя Деркач окончил Житомирское военное училище, долгое время служил под Черниговом, а недавно случайно в интернете я узнал, что сейчас он проживает в Казани.

Яков Шпайзмахер стал хирургом. Он ещё учился в школе, когда заболел, и в течение какого-то времени врачи не могли определить причину его болезни. А потом один опытный хирург принял на себя ответственность провести операцию, полагаясь на свой опыт, а то и на интуицию, а не на показания анализов, которые выдавали какой-то сомнительный диагноз. Как бы то ни было, тот хирург оказался прав, он спас Яшу, буквально на несколько часов предупредив начало какого-то процесса, который стал бы для нашего друга роковым… И Яков после того решил стать хирургом. Говорят, сейчас он в Израиле.

Олег Умзар тоже стал врачом. Умный, разносторонне развитой, эрудированный парень, он всегда держался от нас несколько в стороне.

Александр Кухарский и Георгий Брандт были друзьями. Они затеяли съёмки фильма-детектива, к участию в котором привлекли ещё несколько наших одноклассников. Меня не позвали, и я делал вид, что мне всё равно, но хотел у них сниматься – очень хотел.

Саша Комаревцев любил эпатаж, любил задать учителям какой-то каверзный вопрос. Учителя реагировали на эти выходки по-разному. И только Исай Иосифович отвечал ему в той же манере, да так, что самого же Сашу иной раз выставлял в смешном свете. Это у них пикировка такая была… Долгое время Александр служил в Житомире в милиции.

Боря Борецкий, Костя Котвицкий… Буду вспоминать своих ребят, и добавлять.

В качестве плавного перехода от мальчиков к девочкам вспомню брата и сестру близняшек  Мельниченко – Александра и Любовь. Как-то нам с Сашей поручили сделать параллельно два доклада по какой-то теме – уж не помню, по какой. И его доклад оказался на голову выше моего. Как же меня тогда это задело, что из-за своей небрежности в подготовке я так опростоволосился!..

В течение шести лет, что я учился в школе, я сидел за одной партой с Наташей Гончаровой. У нас не было какой-то обязаловки, каждый мог при желании поменяться с кем-то местами… Но мы с Наташей дружили, и если разбегались, обязательно вскорости сходились опять. Мы друг другу помогали на контрольных,  подсказывали тому, кто «заплывал» у доски, и ни на кого больше не полагались, кроме как друг на друга. Проверяли друг у друга контрольные…

А перед нами сидела такая же неразлучная пара – Володя Шерешевский и Наташа Бойтман. В Наташу был по-юношески влюблён  Саша Комаревцев, однако это у него проявлялось в традиционном, опять же, юношеском грубоватом по отношении к ней поведении.

Наша активистка класса Татьяна Шостак до недавнего времени работала с моей сестрой в Житомирском статуправлении. В молодости она была красивой, принципиальной, очень правильной девушкой… Как-то так получилось, что несколько наших встреч одноклассников во время моих приездов в Житомир случились именно у неё. И когда заходят иной раз разговоры о политике… Вернее, разговоры эти заходят обязательно. А вот когда они обретают острый характер, именно Татьяна утихомиривает спорщиков.

Как-то в 93-м году – отец мой ещё жив был, так что год могу указать точно – опять же у Татьяны одна из гостей бросил реплику: мол, нам бы, Украине, объединиться с кем-нибудь, хоть с Монголией, хоть с Вьетнамом, только б не с Россией… Я ещё тогда возмутился: чем вам-то Россия не угодила, что плохого сделала? Именно Татьяна тогда погасила свару. К слову, через несколько лет та же наша одноклассница мне и сказала: и чего ж нам вместе-то не жилось – Украине и России?..

Наташа Дановская – тоже красавица, тоже умница… Наташа Панченко… Галя Грибан…  Люда Кутицкая – её на моих глазах сбила машина, да так, что она отлетела на несколько метров в сторону, и при этом отделалась только синяком да разбитыми очками. Лукьянова – как же имя её, забыл…

Как бесконечно давно всё это было, как безнадёжно давно!..

Каждый день мы наводили порядок в классе, по двое: парень и девушка. Сами, никаких уборщиц – их тогда называли «техничками». Ну право, я никогда не чувствовал своё мужское достоинство ущемлённым, если занимался уборкой класса. Я не понимаю, почему сегодня школьники не должны этого делать. Что такого уж зазорного в том, что девушка вымоет пол в классе, в котором она учится?.. От этого ведь только человек приучается к тому, что «чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят». И я не могу понять, почему сегодня полы в своём классе ходит мыть моя жена, т.е. учитель, а не ученики.

Мы принимали самое активное участие в работе по капитальному ремонту класса. Как я уже писал, здание школы у нас было старинное, потолки высоченные… Так вот, решили на задней стене  класса сделать застеклённый стеллаж. А на передней – распашную классную доску, по бокам которой устроили шкафчики. Понятно, что основные работы делали мастера. Но мы были на подхвате, помогали активно. Потому что это НАШ класс.

…А сбор металлолома и макулатуры!.. А игра «Зарница»!..  А первомайские демонстрации!..

Знаете, в принципе, я не слишком люблю вспоминать школьные годы. Есть люди, которые активно поддерживают контакты с одноклассниками – я к таковым не принадлежу. Но одноклассников своих всё же вспоминаю только добром. Равно как и учителей.

Школу, одним словом!