1987–1991

Моя служба в Ашхабаде

Ровно двадцать лет назад в моей жизни произошёл очередной крутой поворот. Самое удивительное, что этот поворот даже по дням совпал с поворотом, который обрушился на мировую цивилизацию в результате падения Советского Союза.

Утром 19 августа 1991 года  я позвонил из Ашхабада в Ташкент, разговаривал с полковником Владимиром Парамоновым.

- Владимир Илларионович, для сдачи должности мне нужно получить справку, – я начал подробно разъяснять ситуацию. – А для того, чтобы эту справку получить…

Тишина, которая сопровождала мой монолог на другом конце провода, показалась мне какой-то неестественной. Однако я никак не мог понять, в чём дело.

- Ты телевизор сегодня включал? – вкрадчиво поинтересовался вдруг Парамонов.

Да какой телевизор – я уже вещи в контейнер упаковал!

- Нет, – отвечаю.  – А что?

- В Москве военный переворот! – взорвался Парамонов. – А ты со своей справкой!.. – слова, которые сопровождали его тираду, письменно излагать не принято.

(Когда этот фрагмент воспоминаний был размешён в Интернете, я получил письмо от Владимира Парамонова. Он объяснил, почему в тот момент был столь несдержан…  Владимир Илларионов, друг дорогой, да у меня ж и в мыслях не было держать обиду за тот случай! Более того, я ведь прекрасно понимаю ситуацию: такие события – а тут какая-то справка!.. Нет, всё правильно. И данный момент я вспоминаю именно как образчик того, что о столь важных событиях многие в стране ещё не были осведомлены!)

В кабинете я был не один, удивлённо оглядел присутствовавших. Оказалось, что не я один такой – телевизор не смотрел никто.

Я тут же позвонил в политотдел корпуса, полковнику Чёрному.

- Что там в Москве? – спросил я у него.

- Переворот, – подтвердил тот. И добавил: – Только вы об этом пока не говорите никому…

Да что там скрывать – никто ничего не знал доподлинно, но жизнь замерла в ожидании.

Впрочем, нужно рассказать по порядку.

В Ашхабаде, рядом с Домом офицеров. Справа - Володя Шостак, мой друг по Афгану (ныне покойный)

В 1987 году после Афганистана мне пришлось возвращаться для дальнейшей службы в Туркмению.

Должен сказать, что в целом я жалею и о распаде СССР, и о падении Советской власти. Однако это вовсе не значит, что я идеализирую прошлую жизнь и не вижу того хорошего (к сожалению, этого хорошего не слишком много), что принесла новая власть.

К недостаткам советского периода я отношу то, что в те времена сложилась крайне несправедливая система прохождения службы офицерами. Одни военнослужащие всю жизнь могли прослужить в столицах и крупных благоустроенных городах, другие же кочевать только по гарнизонам. (В те времена это называлось «служить по Малому или Большому кругу»). Правда, сегодня офицерская служба построена по ещё более несправедливой схеме: в отличие от дня сегодняшнего, в наше время в конце службы отставной военный обязательно получал квартиру в городе – но это так, к слову.

Не могу удержаться, чтобы не рассказать об одном курьёзном случае, который приключился в Кизыл-Арвате, и который имеет непосредственное отношение к теме разговора. Шёл 1967 год. В этом туркменском городке служил молодой офицер-связист Ефим Гл-ман. Его документы готовили для перевода для дальнейшей службы в составе Группы Советских войск в Германии. А тут случилась т.н. Шестидневная арабо-израильская война – как раз в июне 67-го. Соответственно, в части срочно организовали некое политическое мероприятие, на котором лектор гневно клеймил позором израильских оккупантов, которые в недельный срок вдребезги разгромили коалицию наших тогдашних союзников на Ближнем Востоке. В зале царит соответствующая моменту тишина… И тут в этой сочувствующей лектору тишине раздаётся одобрительная реплика лейтенанта Гл-мана, еврея по национальности: «Во наши дают!». Соответственно, благоговенная тишина взорвалась хохотом. Вполне понятно, что Ефим Захарович попросту пошутил (тем более, что народная молва утверждает, что в связи с перспективой отбытия в ГСВГ он на мероприятие пришёл уже в несколько излишне весёлом расположении настроения). Однако кому надо было, тот услышал, юмора не оценил, и выводы сделал соответствующие: ах, ваши?.. Ну-ну… Документам был дан обратный ход. И последствием той шуточки стало то, что Гл-ман задержался в этом богом забытом гарнизоне на два десятка лет! В мою бытность в Кизыл-Арвате полковник Гл-ман служил в должности уже начальника связи дивизии, пользовался огромным уважением у сослуживцев… Его уже в середине 80-х перевели в Ашхабад на военную кафедру местного университета – Ефим Захарович был так доволен этим фактом!..

Должен сказать, что когда я рассуждаю о роли случайности в нашей жизни, часто вспоминаю этот случай. Хороший человек неудачно пошутил – и вся жизнь его и его близких пошла совершенно по иному пути, чем если бы эти три слова не были б произнесены.

Впрочем, вернусь к теме разговора.

Речь я сейчас веду вот к чему. Когда началась афганская эпопея, было объявлено, что по истечении двух лет службы «за речкой» каждый офицер сможет выбрать округ для дальнейшего прохождения службы. Естественно, офицеры, которые служили в отдалённых гарнизонах, валом повалили «за речку», чтобы затем отправиться для дальнейшей службы в гарнизоны Центральной России, Украины, Белоруссии, Прибалтики… Да и Северного Кавказа, к слову, служба в котором котировалась достаточно высоко. Тут всполошились их товарищи, прочно обосновавшиеся в спокойных местах – приехавшие боевые офицеры, имевшие опыт работы в экстремальных ситуациях, да ещё при орденах, начали теснить их с насиженных мест… Да и для кадровых органов возникла проблема – кем комплектовать периферию?.. Не говоря уже о службе КЭЧ, которая обязана была обеспечивать жильём прибывавших участников боевых действий.

Короче говоря, очень скоро с Арбатской площади в Ташкент пришло указание о том, что офицер возвращается после Афгана в округ, из которого туда и ехал. Это была несправедливость, такое положение дел не могло способствовать здоровой обстановке в частях 40-й армии… Ну да не об этом сейчас речь.

Короче говоря, по окончании службы «за речкой» я оказался в столице советского Туркменистана, в Ашхабаде, в 61-й учебной мотострелковой дивизии, в должности редактора многотиражной газеты «Красное знамя». Дивизия занималась тем, что готовила кадры для той же 40-й армии, которая воевала в Афганистане.

В жизни нет ничего однозначно хорошего и абсолютно плохого. То же можно сказать и о Перестройке. В целом в её адрес просится мало добрых слов. Я также вхожу в плотные ряды её хулителей. И всё же в результате некоторых её проявлений что-то менялось к лучшему и в лично моей жизни.

Сергей Прыганов

Я прибыл в Ашхабад в 1987 году. А вскоре туда же приехал военный журналист Сергей Прыганов. Дело в том, что при газете Туркестанского военного округа «Фрунзевец», выходившей в Ташкенте, были введены должности постоянных корреспондентов в союзных республиках, на территории которых дислоцировался округ. Сергея направили служить в Туркмению. В 1989 году его перевели в Ташкент, и он на своё место порекомендовал меня. Так я и стал посткором  «Фрунзевца» в Ашхабаде.

Сергей – один из тех людей, в адрес которых можно говорить только добрые слова. Он хороший журналист, надёжный товарищ, верный друг… Нынче он проживает в Ростове-на-Дону – и дай ему бог здоровья и всего самого доброго!

Хочу рассказать об одном курьёзном случае, который произошёл у нас с ним.

В те времена действовала строгая цензура, и хотя она постепенно ослабевала, ни одна редакция гражданской газеты не приняла бы ни одной строчки от автора, который писал об армии, если на тексте не стоял штамп военного цензора. Поэтому, если напишешь хоть какой текст, относившийся к армии, обязательно с ним необходимо было отправиться к цензору, который ставил штамп – и лишь после этого разрешалось нести материал в редакцию. И если бы у цензора имелся такой один я, пусть даже на пару с Прыгановым!.. Располагавшиеся в Ашхабаде издания с удовольствием принимали материалы на военные темы, а потому к цензору протоптанная журналистами тропа не только не зарастала, но становилась всё более утрамбованной. Цензору нашего гарнизона я до смерти надоел, тем более, что он знал, что я человек аккуратный, требования талмудов, которые регламентируют порядок публикаций в гражданских СМИ, знаю хорошо и строго ими руководствуюсь… Короче говоря, он иной раз закрывал глаза на то, что я брал у него штамп и ставил оттиски на нескольких чистых листах бумаги – текст я впечатывал потом и его лишний раз не беспокоил. Повторюсь и подчеркну: он знал, что я его не подведу, и я его ни разу не подвёл!

Сергей Прыганов в центре

Так вот. Как-то у Сергея Прыганова был день рождения. Мы дружили семьями, да и проживали в одном доме – только в разных подъездах. (Сейчас этого дома уже нет – в результате кардинальной перестройки центра Ашхабада его снесли). Приходим мы с женой его поздравлять, вручаем подарки, он радуется, как положено, благодарит, уже к накрытому столу тянет. И тут я словно как вспоминаю (грешен: люблю иной раз дешёвые эффекты) о каком-то пустяке, и небрежно сую ему в руки пачечку бумажек. Не подозревая, что это такое, Сергей столь же небрежно разворачивает их… И тут с радостным криком даже подпрыгивает на месте. И объявляет, что это – самый драгоценный подарок. Потому что я ему презентовал десять чистых проштампованных цензором листков.

Как мало человеку нужно для радости!

Сердар Овлиекулиев с женой Наташей

…Именно на те два ашхабадских «посткоровских» года приходится лучший период в моей жизни! Всё начальство – в Ташкенте, за полторы тысячи километров. Занимаешься любимым делом, неплохо за это получаешь – военные в то время и в самом деле неплохо получали. К тому же в свете нового мЫшления того времени, в СМИ стало больше внимания уделяться военным вопросам, так что я имел возможность широко публиковаться в местных газетах и журналах… В Ашхабаде выходила на местном радио еженедельная часовая программа для военнослужащих; её вели мои друзья – Владимир Грачёв (в настоящее время проживает в Калининграде) и Сердар Овлиекулиев (сегодня он москвич), соответственно, я постоянно готовил сюжеты для неё… Я неоднократно делал сюжеты для местного телевидения, хотя и не очень любил с этим возиться – хлопотно слишком. В Ашхабаде проживало тысяч 350 населения, однако СМИ выходило, как и подобало столице союзной республики: две партийные газеты (одна на русском, другая на туркменском языках), две советские, две комсомольские, две писательские, да множество журналов… Только пиши – и всякое лыко было в строку! В самой же газете «Фрунзевец» больше внимания стало уделяться не только военным вопросам, в результате чего я смог публиковать материалы обо всех сторонах жизни края. И всё это – за гонорары, в отличие от нынешнего времени. Короче говоря, я работал много и с удовольствием, и мой труд неплохо оплачивался. Это ж мечта каждого человека – заниматься любимым делом и получать за это хорошую оплату!

Я так завалил редакцию родной газеты «Фрунзевец» материалами, что она не в силах была переварить этот вал, и главный редактор газеты (не помню, кто персонально на тот момент возглавлял её) попросил передать мне, чтобы я поменьше писал. Однако меньше писать я не стал по причине самой банальной: всё, что выходило из-под моего пера (то бишь, из-под валика пишущей машинки), тут же брали местные издания. Так что если многое из написанного не публиковалось в военной газете, всё равно выходило в каком-нибудь другом издании.

К тому же я в то время возобновил попытки писательства.

В местном журнале «Яшлык» («Юность») была опубликована моя повесть «Три войны – и вся жизнь» о жизни Али Мурадовича Абасова, интересного и известного в те времена в Туркменистане человека. Сначала отрывок из повести опубликовала газета «Комсомолец Туркменистана», и Али Мурадович передал мне через своих родных благодарность за то, что память о нём теперь запечатлена… Через некоторое время после того, как повесть увидела свет в журнале полностью, я позвонил Абасову, чтобы узнать его мнение о публикации. И узнал, что его больше нет в живых. Я даже не знаю, успел он увидеть  журнал… Достойный человек был.

Несколько эпизодов в подтверждение сказанного выше. Али Мурадович ещё мальчишкой участвовал в Гражданской войне, потом служил в погранвойсках, в одном из столкновений с басмачами получил ранение и был уволен в запас. В 38-м, когда началась кампания по восстановлению офицерского корпуса, поредевшего в результате чисток, его призвали в армию и направили на учёбу в академию Фрунзе. А тут – Финская война. Абасов не имел добротного базового образования, потому тут же попросился на фронт, и командование академии по той же причине не возражало против его командировки. Али Мурадович был отличным стрелком, и отличился тем, что сумел снять несколько «кукушек» – финских снайперов. Во время Великой Отечественной он командовал полком под Ленинградом и организовал при своей части что-то типа детского дома, в котором подкармливал оголодавших детишек. За это едва не угодил под суд, так как представители компетентных органов сочли, что недополучавшие поёк бойцы могли не выдержать нагрузок войны… А уже после войны некоторые из его «детдомовцев» нашли его, даже на встречу приглашали…

К тому же у меня появились знакомые в Союзе писателей Туркменистана, мне даже предложили поучаствовать в сборнике «Достлук» («Дружба»), вышедшем в Ашхабаде в 1988 году… Александр Говберг, Владимир Пу, Ирина Столбунова, Валентин Рыбин, Аннагуль Атаджанова – это были люди, не последние в писательском мире Туркменистана, и которые поддерживали меня в литературных начинаниях. Так что вероятность того, что рано или поздно я начал бы издавать и художественную прозу, была достаточно высока.

Однако в конце концов передо мной, а точнее сказать, перед семьёй, встал вопрос: а дальше что? Оставаться до конца жизни в Туркмении или перебираться в районы страны с более привычным климатом и родственным составом населения?..

Надо сказать, что в Туркмении в политическом отношении жизнь протекала более или менее  спокойно. Здесь не было ни Карабаха, ни выступлений, подобных тем, что вспыхивали в Азербайджане, Узбекистане и в Казахстане… Однако нарастание напряжённости ощущалось и здесь. В начале 1991 года я опубликовал материал «Почему я против Ельцина», в котором отметил, что приход к власти этого политика будет означать распад Советского Союза и военные столкновения по всем границам. Что, как известно, со временем и произошло.

Не стану пересказывать все события того времени, скажу только, что летом 1991 года я поехал поступать в Военно-политическую академию им. Ленина, рассчитывая, что после 11 лет службы в отдалённом округе, да после Афгана в дальнейшем смогу рассчитывать на более или менее нормальное место службы. В своё время училище я окончил с «красным» дипломом, а потому в академию поступил, сдав только один экзамен – по военной журналистике.